О чем молчат рубины. Книга 2

Глава 8 Авиньон

Самое печальное, что может быть в жизни — это привычка к роскоши.

Чарли Чаплин.

Всю ночь надо мной витали волнующие и соблазнительные видения. Сладкие, романтические и чувственные. Я мог бы их здесь описать, но… не буду! Думаю, в молодости такие видения все видят во сне. И юноши и девушки. А если не видят — им же хуже!

Проснулся я оттого, что кто-то завозился на кровати у меня под боком.

— А? — встрепенулся я, — Кто?.. Что?..

— Всё в порядке, сударь! — интимным шёпотом сообщила служанка, — Вы утра ждали? Вот оно, утро! И вот она — я!

Сперва мне показалось, что это продолжение моих эротических фантазий. Потом я начал подозревать, что это всё-таки явь. Как же она… а! я забыл закрыть дверь! Вот что подлое шампанское с людьми делает! Всю осторожность забывают!

— Завтрак готов? — уточнил я, приподнимаясь на кровати и озираясь при свете свечи на столе, в поисках одежды.

— Завтрак?.. — искренне удивилась служанка, — А как же…

И она выразительно провела своими ладонями по своей ночной сорочке, сверху вниз, отчего явственно обрисовались все её соблазнительные выпуклости. Я сглотнул. Не так-то легко перейти от, хоть и греховных, но обольстительных фантазий в такую унылую явь.

— Я тебе вчера широкий грошен дал? — уточнил я.

— Да-а-а… — забеспокоилась служанка.

— Если через пять минут будет завтрак, получишь ещё один! А про то, что ты подумала, — я печально вздохнул, — Этого мне не надо!

— А что на завтрак⁈ — ухватила сброшенное платье служанка, торопливо напяливая его на себя.

— Что-нибудь, что можно быстро приготовить. Яичница с ветчиной, сыр, хлеб, зелень… ну, можешь что-то добавить по своему вкусу. На четверых! Две порции на господский стол, и две — слугам.

— Будет сделано, сударь! — служанка открыла дверь, всё ещё приводя себя в порядок.

— А что эта девица делала ночью в твоём номере⁈ — послышался знакомый голос.

— Ничего! — слава Богу, что я успел напялить штаны! — Я просил, чтобы меня разбудили спозаранку. Ну, вот…

— А почему она будила тебя не стуком в дверь, а… Бог знает, как и чем она тебя будила!

— Нет-нет! — я успел накинуть и рубашку, и теперь выглянул из номера почти одетый, — Она будила меня стуком! А потом я сделал заказ не завтрак. Потому и открыл дверь. Не через дверь же кричать заказ!

— Не слышала я стука! — подозрительно поджала губы Катерина, — Хотя проснулась десять минут назад.

— Она не то, чтобы стучалась… — вынужден был признаться я, — Она так… поскреблась… Чтобы не разбудить других постояльцев! А я всегда сплю чутко, я проснулся. Дай, думаю, завтрак закажу!

— Да! Пойду-ка я завтрак приготовлю! — заявила служанка, всё это время стоявшая рядом и глазевшая попеременно, то на меня, то на Катерину.

И служанка упорхнула по лестнице вниз, не забыв ещё раз пригладить платье на бёдрах и поправить причёску.

— Значит, поскреблась… — смерила меня тяжёлым взглядом Катерина.

— Ну, что ты выдумываешь⁈ — упрекнул я девушку, — Что между нами могло быть⁈

— А что бывает, когда встречаются потаскун и потаскушка⁈

— Я потаскун? Ты серьёзно? Я — потаскун⁈

— Не знаю, не знаю! — прищурилась Катерина, — Но вид у тебя подозрительный! Вчера целый день где-то таскался… Сегодня служанка у него из номера вся взъерошенная выходит… И он говорит, что не потаскун!

— Не потаскун! — твёрдо заявил я, — И ты это отлично знаешь! Только тебе нравится мучить меня подозрениями. А я чист, аки… аки… аки слезинка невинного младенца! Вот!

— Врёт и не краснеет! — вздохнула Катерина, — Ладно, пойдём завтракать… младенец… хренов!

На мой взгляд — я оправдался. Нет, в самом деле, вышел одетый, постель не всклокочена — Катерина специально в мой номер заглянула! — разговариваю спокойно и уверенно… Какие могут быть подозрения⁈ А кроме того, я же объяснял, что мне нельзя интим! И объяснял, почему нельзя. И всё равно, за завтраком, Катерина сидела хмурая, задумчиво вертя в пальцах свою золотую вилочку. А, когда я расплачиваясь за завтрак, дополнительно сунул в руки девушки обещанный серебряный широкий грошен…

— Вот, значит, как⁈ — вспыхнула Катерина, — За грешки расплачиваешься⁈

— Не за грешки! — с достоинством возразил я, — А за услуги!

— Знаем мы, какие услуги! — поджала губы девушка.

— Завтрак она нам приготовила! — чуть не рявкнул я, вконец разобиженный, — Быстро и вкусно! А ещё разбудила меня, когда я мог проспать! И вообще, не вижу причин, почему я не могу дать монетку девушке, которая для нас так старается! Разве что, твоя безграничная ревность⁈

— Какая ещё ревность⁈ — надулась Катерина.

— Не знаю! И причин понять не могу! Но чувствую, что твоей ревности не видно ни конца, ни краю!

— Много ты понимаешь!.. — проворчала Катерина, — Поехали! Нечего тут засиживаться! Или тебе тут мёдом намазали?

— Поехали… — вздохнул я, — Иначе ты не уймёшься!

Вот, что мне нравится в этом времени, так это то, что все встают ещё до зари. Да, ложатся рано, как только наступят сумерки, зато и встают тоже рано! На утреню — раннюю утреннюю молитву. А после молитвы, не ложиться же опять спать? И начинают заниматься делами. Поэтому, ещё только занималась заря, а я уже сторговал себе приличный кусок свинца. И с чистой совестью мы отправились в путь…

— Стой! — скомандовала Катерина, примерно через полчаса пути.

— Что-то случилось? — забеспокоился я.

— Да! — серьёзно ответила девушка, — Будем тебе шрамы рисовать! Такие, что не сотрутся. Ты же сможешь?

— Смогу, — удивился я, — Но, зачем?

— Ну, как же? Если ты единственный, кто остался жив после нападения на меня, после жаркой сечи, в которой полегли все рыцари охраны, разве может быть, чтобы у тебя не было ни единого шрама? Должны быть шрамы! Не тушуйся, шрамы украшают мужчин… Где твоё зеркало⁈

Через десять минут Катерина обозвала меня бестолочью и балдой, отобрала волшебный перстень и приказала обучить её, как он рисует. Поняв, принялась за «творчество», высунув от усердия кончик языка.

Ещё через четверть часа у меня красовался жуткий шрам от левого виска, через щёку, едва не доставая глаза, до самого уголка рта. Даже чуточку рассекая этот уголок. Очень натуральный! Только если потрогать руками, под пальцами ощущалась вполне здоровая и гладкая кожа лица. На взгляд же там вспухал и багровел страшный рубец.

Я вглядывался в зеркало, поворачивая его и так и эдак… Бр-р-р! Шрамы украшают мужчин⁈ Фигушки! Задумай я соблазнить какую-нибудь девицу, мне пришлось бы либо делать это в полной темноте, либо соблазнять деньгами. О-о-очень большими деньгами! Подождите… А не хитрый ли это замысел Катерины?.. Не следствие ли её ревности?..

Я посмотрел на девушку в упор. Девушка взгляда не отвела.

— Тебе идёт, — невинно вздохнула Катерина, — Не переживай, когда доедем до моего замка, мы потом всё сотрём…

Ну… может и вправду, она думала только о достоверности легенды?

Забегая вперёд, могу признаться, что от меня шарахались девушки-служанки во всех встречных трактирах… Да и суровые хозяева-трактирщики старались держаться подальше.

Помчались мы галопом, да так, что до Арля добрались за полтора дня! Понятно, теперь нас не связывали крестоносцы, телега с продуктами, разведчики авангарда, арьергард и всё такое прочее. Чего проще? Летит по дороге карета, запряжённая двумя конями, рядом скачет всего один охранник, на горячем жеребце, чёрном как исчадье ада, и кто им помеха в пути? Только стелятся под колёса километры…

Конечно, первым делом мы отправились на пристань. Я ахнул! Пристань была шикарной!

— Не удивительно, — пожала плечами Катерина, кажется, сменившая гнев на милость, после последней нашей остановки, когда служанка боялась подойти к моему номеру, — Арль долгое время спорил за первенство лучшего морского порта с самим Марселем!

— Морского? — удивился я, — Это же речной порт!

— Но в него могут заходить и морские корабли. В общем, спорили они, спорили, пока не случилось гражданской войны в Римской Империи. Да-да, когда Цезарь гонялся за Помпеем. Надеюсь, помнишь? Так вот, Арль принял сторону Цезаря, а Марсель — Помпея. Кто победил, ты знаешь. В награду за верность, Цезарь даровал Арлю все привилегии, которыми раньше пользовался Марсель. Понятно, Арль расцвёл ещё более пышно. Здесь, к примеру, есть древний римский цирк, вмещающий до двадцати тысяч зрителей!

— Сколько⁈ — ахнул я, — Да здесь, во всём городе и семи тысяч не наберётся, включая стариков и младенцев!

— Может и ещё меньше… — обвела Катерина взором город, — Но Цезарь расквартировал здесь один из легионов… Да и потом, короли не раз избирали Арль местом своей ставки во время военных походов. Можешь быть уверен, очень часто эта арена была полна зрителями под завязку!

— А теперь всё рушится… — понимающе кивнул я.

— Отчего же? — раздался весёлый голос позади нас.

Мы одновременно оглянулись. Неподалёку стоял молодой человек в матросской, брезентовой куртке, и улыбаясь, разглядывал нас.

— Например, сегодня в римском цирке состоится бой быков! — закончил человек свою фразу, — Не желаете полюбоваться?

— Конечно, нет! — передёрнула плечами Катерина.

— Ну, нет, так нет… — отмахнулся человек, — Кстати, меня зовут Шарль. Шарль из Дижона. Вы что-то искали на пристани? Может, я могу помочь?

— Да… — переглянулись мы с Катериной, — Нам нужно добраться парусником по Роне и Соне, как раз до Дижона.

— Отлично! — бодро отозвался Шарль, — Я готов доставить вас в Дижон! За умеренную плату, разумеется…

— Не только нас! Ещё двое слуг, карета и три лошади.

— Превосходно! Просто поднимется плата за проезд!

— И, сколько…

— Договоримся! — ослепительно улыбнулся Шарль.

— И вы готовы отправиться в путь прямо завтра?

— Нет… — улыбка Шарля слегка померкла, — Это будет мне в убыток. Нужно будет дождаться, пока я соберу ещё с полтора десятка пассажиров. Или грузов. И тогда — я отвезу вас так быстро, что вы не поверите!

— Сколько? — спросил я прямо.

— Что, «сколько»?

— Сколько вы надеетесь выручить всего за рейс?

— Ну… не меньше двадцати экю! Новых!

— Что значит, «новых»? — растерялся я.

— Потом объясню! — тихонько оттёрла меня вбок Катерина, — А сколько это будет во флоринах?

— Тридцать, — быстро ответил Шарль, — Я хотел сказать… тридцать… два![1]

— Мы заплатим, — я снова вступил в диалог, — Мы заплатим, при выполнении нескольких условий. Первое: на вашем паруснике — у вас же парусник, не галера? — на вашем паруснике мы должны быть единственными пассажирами. Второе: мы можем объявить вам остановку в любом порту по пути. Чтобы отдохнуть, подкрепиться, посмотреть виды… Третье: половину мы платим при посадке на корабль, вторую половину уже в Дижоне. Как вам такие условия?

— Мне подходят! — засмеялся Шарль, — Откровенно говоря, у меня нет кока и некому готовить обеды. Поэтому я только рад буду остановкам в пути для подкрепления сил.

— Тогда ждите нас завтра на рассвете здесь же! Как называется ваш корабль?

— Я назвал свою габару «Роза Дижона»… — скромно улыбнулся Шарль, — В честь… ну, не важно…

— Да вы романтик, Шарль! — посмотрела на него другим взглядом Катерина.

— Габара?.. — наморщил я переносицу.

— Да, габара, — кивнул парень, — Почти новая! К вашим услугам!

— Мы берём, — величественно кивнула Катерина, — Позаботьтесь о сходнях!

— Куда ты меня?.. недоумённо уточнил я, заметив, что Катерина настойчиво тянет меня в сторонку.

— Подальше от чужих ушей! — гневно ответила девушка, — Ты что, совсем балда? Кто же не знает, что есть старинный экю и новый экю? В старинном ровно четыре грамма золота, а в новом больше четырёх с половиной грамм? А если и не знаешь, всё равно молчи! Потому что не знать такого — подозрительно!

— А «новый», это насколько новый? Может, я ещё и не слышал про такое?

— Это около ста лет назад. А старинный — двести. Трудно тебе было бы не слышать про экю, если ты француз! А если не француз, то это подозрительно! Тем более, говоришь ты по-французски без акцента.

— Но это же перстень…

— Я знаю, что перстень! А он не знает. Для него подозрительно!

— Ладно, учту, — буркнул я, — А что такое «габара»?

— Это такой плоскодонный парусник. Может быть каким угодно: одномачтовым, двухмачтовым или даже трёхмачтовым. Чаще всего, это небольшой речной грузовой кораблик.

— Грузовой?..

— А ты думал, почему этот Шарль так обрадовался, что ночевать мы на берегу будем? Потому, что он легко перевезёт нашу карету и лошадей, а вот пассажирских кают у него, думаю, не густо. Может быть, он уступит нам свою… если мы потребуем. А вообще, он надеялся, что мы прекрасно проведём время на палубе, рассматривая окружающие пейзажи!

Я задумался. А с другой стороны, что мы теряем? Ничего! Только не утомляем коней дорогой! У них ещё будет время утомиться, по дороге от Дижона до Мино.

— Хорошо, — кивнул я, — Но у меня просьба, сделать большую остановку в Авиньоне.

— Это же совсем рядом! — нахмурилась Катерина, — У нас целый день пропадёт!

— Не совсем так. Мне очень хочется посмотреть на папский дворец в Авиньоне. Понимаешь, каждый дворец носит отпечаток человека, который там живёт. Ведь, именно он, именно так его строил? Так украшал? Вот мне и хочется попытаться понять, каков он, авиньонский папа Бенедикт Тринадцатый.

— Ладно… — буркнула девушка, — Договорились. Хотя, я могла бы и так всё рассказать!

— На месте и расскажешь! — пообещал я, — Я буду смотреть, а ты рассказывать.

Утром, зябко поёживаясь от холодного ветра, мы приехали на пристань.

— Вот этот? — ткнул я пальцем на подплывающий кораблик.

— Похоже, что он, — пригляделась Катерина.

— Ничего так… — сделал я вывод, — А то название какое-то… «габара»… ненадёжное название!

— Что бы ты понимал… — проворчала девушка, поплотнее укутываясь в тёплую курточку, — Тоже мне, лингвист выискался.

Корабль, между тем, плавно подошёл к причалу и тихо стукнулся бортом. И тут же выскочил крепкий человек в брезентовой ветровке, который накрепко прикрутил верёвки с габары к особым приспособлениям на причале. И с носа, и с кормы. Обуздав таким образом корабль, он запрыгнул на борт, и уже через пару минут с борта спустили широкий деревянный настил, по которому легко можно было завести животных и вкатить карету.

Шарик печально оглянулся на меня укоризненным взглядом, мол, эх ты, хозяин! Я только-только освободился от жёсткой привязи в трюме пиратов, а ты меня опять под парусом катать собрался? Не ожидал я от тебя такого, не ожидал…

— Так нужно! — сказал я со всей возможной убедительностью.

— Фыр-р-р… — грустно ответил Шарик взбираясь по настилу.

— Авиньон! — громко объявил вечно улыбающийся Шарль.

Уже⁈ В самом деле, быстро! Часа три, может, три с половиной от отплытия. Только-только начало пригревать солнце, а то я всё ещё вздрагивал от порывов ветра, стоя с Катериной на носу габары. Ну, я мерзлявый, вы знаете. Даже шаубе, прикупленное ещё перед штурмом Альп и накинутое на плечи, не сильно спасало. Может, потому что воздух на реке был влажным? Катерина же, казалось, и не замечает прохладной погоды. Стоит себе, любуясь окрестными видами. Оно, конечно, красиво, если не дрожишь… А если дрожишь, то тебе не до видов с пейзажами! Бр-р-р!!

— Причаливаем! — хозяйским тоном распорядилась Катерина, — По возможности, поближе к дворцу авиньонского папы. Господин Шарль! Нас не будет часа три. Можете заняться своими делами. Трогот! Остаёшься при лошадях и карете. Пообедаешь из той провизии, что мы взяли с собой. Эльке! Ты с нами. Собирайся!

— Через три часа буду ждать вас, мадемуазель! — в очередной раз блеснул улыбкой Шарль, — Хотя, признаться, я надеялся ещё сегодня добраться до Валанса. Но, нет, так нет! Вы платите деньги, а я выполняю ваши желания!

— Вот именно, — довольно холодно подтвердила Катерина, — Поэтому ждите нас, даже если мы задержимся больше трёх часов! И, кстати, называйте меня не «мадемуазель», а «ваше сиятельство».

— О-о-о! — вытянулось лицо Шарля, — Конечно, ваше сиятельство!

Ну, что сказать… Дворец[2] меня впечатлил! Да, что там! Впечатлил — это не то слово. Ошарашил, изумил, поразил, шокировал… Вот примерные слова, передающие моё впечатление.

Огромное, серое, тяжёлое сооружение, по прихоти архитекторов отделанное башенками и зубцами, казалось, всей своей мощью наваливалось вам на плечи и придавливало к земле. Поневоле приходилось глядеть снизу вверх, почтительно и с благоговением.

— Самый большой дворец в Европе! — негромко комментировала Катерина, — Он же, рыцарский замок! Папа покинул дворец два года назад, избрав своей новой резиденцией Перпиньян, но его сторонники всё ещё удерживают замок, а королевские власти не могут их оттуда изгнать. Власти держат дворец в осаде, но осаждённые не сдаются. Держатся. И когда это кончится, никто не знает.

Этот дворец раньше принадлежал авиньонскому епископу, но сто один год назад, в тысяча триста девятом, папа римский Клемент Пятый, избрал его для своей резиденции. С той поры этот дворец непрерывно строился и перестраивался. Каждый из пап вносил в него свои изменения. Собственно, это два дворца, объединённых в одно целое. Каждый из архитекторов старался «осовременить» вид дворца так, как он это представлял. Поэтому здесь не один архитектурный стиль, а несколько сразу. Так сказать, смешение стилей.

Надо сказать, на всё это строительство и украшательство уходил почти весь доход, получаемый папами со всего Папского государства! Но результат ты видишь сам. Глыба! Махина! Зримое воплощение мощи и величия матери нашей Церкви!

Кстати, прямо во дворце имеются сразу две часовни. Часовня Сен-Марциаль и часовня Сен-Жан. А, буквально, в нескольких шагах от дворца — кафедральный собор Авиньона, собор Нотр-Дам-де-Дом.

Ну и потрясающий вид на реку! Конечно, окошки во дворце узкие и длинные, скорее, не окошки, а бойницы, как и положено в рыцарском замке, но взглянув из такого окошка, ты увидел бы восхитительный, умиротворяющий пейзаж. Так что, можешь поверить, но место выбрано не случайно…

— Меня больше волнует, какие именно перестройки предпринял последний из пап, Бенедикт Тринадцатый.

— Только внутренние, — развела руками Катерина, — Ты же слышал, что перестройка дворца требовала громадных средств? Ну, вот, когда произошёл раскол, авиньонский папа лишился доходов Папского государства. Были, конечно, иные доходы, но их едва хватало на дела Церкви. Не до дворцовых перестроек. Так что, последние перестройки — это дело ещё рук папы Урбана Пятого. Он сделал Парадный двор — внутренний двор между двумя основными строениями. А после раскола, ни Климент Седьмой, вернувшийся в Авиньон из Рима, ни Бенедикт Тринадцатый, никаких перестроений сделать попросту были не в силах.

— Плохо… — заметил я, прохаживаясь перед монументальным сооружением, — Конечно, это здание тоже накладывает отпечаток на человека, но хотелось бы видеть, какой отпечаток положил человек на здание!

— Но внутрь нас не пустят.

— Догадываюсь… И всё же, мы пришли сюда не зря! Я начинаю понимать, почему ни одна сторона раскола не идёт на примирение, ни римская, ни авиньонская. Проживи я, хотя бы год в таком дворце, я тоже и слушать не стал бы ни про какое примирение! Сам дух этого дворца не позволил бы!

— Ты прав… — призналась Катерина, — В прошлом году Церковь пыталась примирить пап. Для чего был созван собор в Пизе. Но оба папы отказались туда приехать. Результат ты знаешь: собор заочно низложил обоих и выбрал третьего папу, пизанского… Правда, его поддерживают совсем немногие.

— Да… — я прошёлся по площади перед дворцом ещё раз, — Сложно тут всё у вас! У нас проще было: фараон, он и есть фараон! И никакой собор, тем более в какой-нибудь Пизе, ему не страшен. Пошли-ка отсюда! Здесь сам воздух… тяжёлый! Давит… Сколько мы здесь гуляем?

— Часа два, — прикинула Катерина, взглянув на солнце.

— Ну, вот, значит, перекусим, и продолжим путь. В целом я понял, что из себя представляет характер авиньонского папы. Не скажу, что мне понравилось, но есть над чем поразмыслить. Но это всё потом. А сейчас — перекусить! Ты слышишь, как бурчит у меня в желудке?

— Уже с час, как слышу, — поджала губы Катерина, — Всё бы тебе жрать!

— Не всё, а только съедобное! — возразил я, — Но да, покушать я люблю. Чего и тебе желаю!

— Чтоб я растолстела, как корова? — ужаснулась девушка.

— Чтоб ведьмой не признали, когда отощаешь! — усмехнулся я в ответ.

Вот так, дружески переругиваясь, мы покинули площадь перед авиньонским дворцом. Тяжёлое место, прямо скажу!

[1]… тридцать… два! Хитроумный Шарль и без того завысил обменный курс. Округляя до целых чисел, вес двадцати «новых» экю составляет 91 гр., а тридцати флоринов — 106 гр. золота. Шарль же хочет ещё больше, тридцать два флорина, то есть 113 гр. золота. Впрочем, нашему Андреасу это всё равно, хоть килограммами мерить, а Катерина, конечно, знает обменный курс, и могла бы поторговаться, но она доплачивает за скорость и выполнение «особых условий», оговорённых Андреасом. К тому же, по опыту, и для неё золото стремительно теряет свою ценность.

[2] Папский дворец в Авиньоне. Величественное и грозное зрелище!