О чем молчат рубины. Книга 2

Глава 28 Конец пути

Только когда мы приходим к цели, мы решаем, что путь был верен.

Поль Валери.

Вот так, задашь вопрос, а потом по полночи не спишь, всё раздумываешь! Многие знания — многие печали, вы говорите? Я бы сформулировала по другому: многие раздумья — многие печали. И дело даже не в том, что «вопросик» Андреаса нанёс мощный удар по моей религиозности. Потому что то, что он говорил, так просто не отбросишь. Но, повторюсь, дело даже не в этом. Суть вопроса для меня оказалась гораздо глубже, чем вкладывал в него сам Андреас. Вопрос об управлении и руководителях.

Раньше я не думала над этим. Я графиня. Надо мной герцог Бургундский. Именно ему мой отец принёс оммаж, то бишь, клятву верности. Почему? Потому что его поставил король. Потому что так заведено испокон веков. Над герцогом — король. Почему? Потому что король — помазанник Божий. Его благословили на королевство высшие иерархи Церкви. Значит — сам Бог. И, опять же, так заведено испокон веков.

Да? А как же сумасшедшие короли? Их тоже именем Бога на королевство помазали, но это же невменяемые люди! Взять Хуану Безумную Кастильскую или нашего, французского, Карла Шестого Безумного? Официальное прозвище — Карл Шестой Влюблённый, но в народе больше говорят о нём, как о Безумном. А глас народа… Да, что там! Даже в Святом Писании говорится о безумном царе Сауле! А это первый царь Израиля! А его помазал на царство не кто-нибудь, а сам пророк Самуил! Нет, прямо там царя безумным не называют, но говорят, что им овладел злой дух. Ну, правильно: если им овладел злой дух, значит он душевнобольной, то есть, безумный. Не спроста же он пытался в приступе безумия убить собственного сына, а потом внезапно метнул копьё в юного Давида, единственного, кто мог успокоить безумие царя игрой на кифаре? Как это назвать? Правильно, сумасшествием. И жизнь этот Саул покончил самоубийством…

И вот, имея такие примеры, начинаешь поневоле задумываться над всем остальным. К примеру, а каким образом наша матушка Терезия стала настоятельницей? А была ли она замужем? А за кем? А в каких она отношениях с тем кардиналом, который утверждал её кандидатуру на этот высокий пост? А кто этот кардинал? Уж не Жеральд ля Фальеро, случаем? Или кто-то похожий на него?

Понимаете? До этого я просто верила, может быть, очень наивно, что все наши мудрые и честные руководители поставлены над нами ещё более мудрыми и честными. И что всё наше мироустройство — верх благоразумия и справедливости. А теперь я в это верю уже с трудом…

Вот, опять же: почему именно меня матушка Терезия отправила с посольством? И почему не в обличии монашки, а в виде графини? Да, я и раньше задумывалась над этим. Но мысленно я искала не ответы, а оправдания этому! Потому что это должно быть логичным, честным и справедливым! А если я не могу понять, где здесь логика, честность и справедливость, значит я дура набитая и ничего не понимаю. Теперь я опять начала раздумывать и у меня появились ответы! Логичные ответы. Но никак не честные и справедливые! О, Господи! У меня же мир перевернулся!

Вы скажете, я перестала видеть мир в розовом цвете? Да, это правда. Вот только, это стал чёрно-серый, грязный мир! И это… больно! Хотя, конечно, есть в этом мире и цветные вкрапления. Если хорошенько присмотреться.

Прямо скажу, не сразу я приняла этот бесцветный мир. Душе так хотелось вернуться в тот, розовый! Где можно быть наивной и доверчивой и ничего тебе за это не будет! Ага! Ничего не будет, кроме покушений от наёмного убийцы и родной кузины! А также интриг и происков со стороны матери-настоятельницы. О, Господи!

А может… может, Андреас прав? Нет, я не про религию. Я про то, что вот, отыщет он свой волшебный рубин, разобьёт его, и хлынет в наш мир её величество Магия! И не нужно будет людям так страдать ради хлеба насущного… О, Боже! Да это же… это же Едемский сад, получается⁈ Когда первые люди получали питание не в поте лица своего, а словно птицы небесные, которые, как известно, не сеют, не жнут, но сыты бывают. Неужели магия это может⁈ Тогда… тогда я должна ему помочь! Не знаю, получится ли у нас, но если мы не попытаемся, то и не узнаем? Не так ли?

— Эй, Андреас! Иди в карету, поболтаем! Эльке! Ага, вот и умница…

Я уже говорил, что в начале пути мы летели во весь дух, во всю конскую мощь. А потому что — эйфория! Мы спаслись, мы выжили, мы вырвались! Ура! Но потом наша скорость, как-то незаметно, начала снижаться. И чем ближе к Мариенбургу, тем медленнее мы ехали. И делали вид, что не замечаем этого. Хотя каждый прекрасно понимал, что там, в Мариенбурге, в сердце Ордена, закончится наше совместное приключение. И так не хотелось расставаться! А ведь, придётся. Вот и, непроизвольно, осаживали жаркий бег коней.

Как бы то ни было, конечная точка нашего пути всё приближалась. И вот, Мариенбург всего в одном дневном переходе…

Я не узнавал окрестностей. Уезжал я отсюда ранней осенью, вокруг меня чернели сгоревшие поля, а вдоль дороги, там и сям, торчали виселицы, где висели и одиночные разбойники, и группы, а порой, и целыми семьями. По всей видимости те, кто будучи разорён войной, восстал на собственного хозяина.

Сейчас всё было засыпано чистейшим белым снегом, и оттого казалось чистым, нарядным, праздничным. Вот только деревенек и сёл не было видно. Похоже, не успели селяне отстроиться заново. Но порой, чуть в стороне от дороги, тянулись к небу слабые дымы, чуть не из-под земли. Ну, понятно. Крестьяне переселились в убогие землянки, кое-как выкопанные в ожидании зимы. Строиться они будут уже весной, когда потеплеет… если, конечно, им позволят взять брёвен в хозяйском лесу…

Впрочем, трактиры на дорогах стояли достаточно часто, сверкая новыми срубами, конюшнями, воротами. Это тоже понятно. С крестьянина зимой взять нечего. Зачем же тогда ему что-то давать? А трактир платит налог исправно, не взирая на время года. Тем более, после окончания войны очень возросли всевозможные переезды в Орден и из Ордена. Значит? Правильно! Надо дать трактирщику малую денежку! Она вернётся втрое, впятеро, а может, и вдесятеро! Простой расчёт, ничего личного.

К полудню мы наехали на такой трактир, заново отстроенный, блестящий свежей краской. Ещё пол дня, и мы будем в Мариенбурге.

— Андреас! — неожиданно сказала Катерина, — А может… заночуем здесь?

— А почему бы и нет⁈ — обрадовался я, — Ну ведь, и в самом деле, какая нам радость, если мы приедем поздним вечером? Вдруг нас ещё и в замок не пустят? Скажут, мол, ждите утра, а утром разберёмся, кто вы такие! И будем мы мёрзнуть всю ночь! А здесь и тепло и уютно!

— Верно! И опять же, когда приедем, надо будет дать отчёт о нашем путешествии. А кто же ночью нас слушать будет? Всё равно утра ждать! А если приедем к обеду, то все дела до вечера можно устроить! Правильно я говорю?

— Правильно!

Ну, мы и сами понимали, что придумываем себе оправдания. Что никаких серьёзных доводов для остановки нет. Но нам очень хотелось побыть вместе, хотя бы ещё немного!

До самой темноты мы болтали. А потом потребовали у хозяина свечей и продолжали болтать. Сперва мы наметили возможные вопросы и наши ответы. У нас получалось достаточно убедительно! Судите сами: я «заболел» в Италии. Потом выздоровел. Но возвращаться через Альпы? Вдвоём? Слуг мы не считаем… Эльке слабая девушка, а Трогот умеет только управлять каретой. И, что нам делать? Правильно! Ехать в обход Альп! Собственно, куда мы и поехали. Правда, мы дружно выкинули из наших будущих «признаний» эпизод с пиратами. Пришлось бы объяснять, как мы спаслись из их загребущих лап, а у нас не хватило фантазии. Поэтому, в наших планах было рассказать, что мы попросту объехали кусок Тиренского моря по берегу. Ну и… да, так получилось, что наш путь пролегал недалеко от графства Мино. И мы туда заехали, да… А как было не заехать, если жмоты-крестоносцы оставили нам самое скудное обеспечение⁈ Поневоле мы должны были сделать небольшой заём… а потом погасить его за счёт средств госпожи графини! Ну вот, и заехали, дать нужные распоряжения…

Опять же, мы решили умолчать о визите в Перпиньян. А кто нас там видел? Кто видел, тот не скажет! Во всяком случае, в Ордене и в ближайшее время. А потом… отбрешемся как-нибудь!

Разумеется, ни слова про графиню Александру и про монаха-убийцу.

Александра? Была такая, кузина Катерины. Да, видели, общались. Умерла? Отравилась грибами⁈ Да что вы говорите! Вот, ужас-то какой!

Почему так долго задержались в Мино? Ну-у… мы же говорили о небольшом займе? Вот, пока утрясали проблемы с этим займом, мы и сидели в замке! Увы-увы! Наша банковская система так неразвита, так неразвита… А потом-то, как рванули во всю прыть! Можете проверить!

Ну, вот такой у нас получился план. А потом принялись болтать обо всём. Я признался, что расшифровал очередное «марево» от моего перстня. Как я понял, это новое волшебство помогало дышать под водой. Эх, поздно! Нам бы такое, да пару месяцев назад, когда мы оказались на корабле пиратов! Ох, мы бы устроили им представление! Ох, они бы у нас поплясали! А сейчас… ну, что ж, забывать не будем, мало ли когда в будущем пригодится? Но конкретно сейчас — бесполезное волшебство.

Кувшин вина на столе постепенно пустел, а мы никак не могли наговориться. И только Эльке беспардонно зевала, сонно поглядывая на таких разговорчивых хозяев. Завтра у неё тоже окончится срок службы. Надо бы девушку наградить. Как-никак, ей из-за нас пятки поджаривали. Можете поверить мне на слово, ощущения не радостные.

— А ты, значит, обратно в свой монастырь? — наверное, в пятый раз переспросил я.

— Конечно, — девушка опустила голову, но потом резко вскинула её, — А куда ещё? От графства я официально отказалась, и даже бумагу отправила герцогу Бургундскому. Одна мне дорога — в монастырь. Думаю, там уже всё привели в порядок. Слава Богу, уже почти полгода, как войны нету. Наверное, монахини успели вернуться на старое место, вычистить всю грязь, ввести прежние службы… Мать-настоятельница, пожалуй, уже откопала все спрятанные драгоценности, украсила храм и алтарь, и… что ты так смотришь?

— Повтори, что сделала мать-настоятельница? — тихо попросил я.

— Я говорю, что мать-настоятельница уже, наверное, откопала спрятанные драгоценности… Есть такой обычай, во время войны клады закапывать. В тайном месте, о котором знают только избранные. А сейчас она их откопала и… ой! Ты хочешь сказать…

— Я хочу сказать, что Большой рубин крестоносцев, это не просто ценность, это величайшая ценность для Ордена! И мы точно знаем, что эту ценность в бой не повезли. А ещё я хочу сказать, что во время Грюнвальдского сражения погибли сразу и Великий магистр, и Великий комтур, и комтур замка Мариенбург, и Великий маршал Ордена… и вообще, всё высшее руководство…

— Спрятан клад, и уже никто не знает, где⁈ — Катерина даже рот прикрыла ладошкой, — И теперь… всё потеряно⁈

— Посмотрим… — буркнул я, — Сдаётся мне, что я подозреваю примерное место.

— Где⁈

— А вот, завтра и поговорим, как на место приедем. Тебе всё равно, хочешь или не хочешь, а в Орден заехать надо. И карету отдать, и о поездке отчитаться. А там, смотришь, уже и поздний вечер. Не выгонят же тебя крестоносцы из замка на ночь глядя? Так что, считай, полтора дня у нас с тобой на совместные поиски ещё есть. На месте посмотрим, поговорим, всё обсудим…

— Так! — быстро всё поняла Катерина, — Тогда… всем отдыхать! Завтра трудный день!

— Правильно, ваша милость! — в очередной раз зевнула Эльке, — А то, уж полночь близится, а отдыха всё нет!

Заснуть мне сегодня так и не удалось. Я ворочался и так и эдак, а сон всё не шёл. И как же я сам не догадался про клад⁈ И ведь, знал, знал, что самое ценное люди всегда в землю прячут! А вот, не подумал… Слишком неприступным казался мне Мариенбург в первые дни моего пребывания в этом времени. И даже мысли в голову не пришло, что кто-то мог бояться сдачи такой огромной крепости. Это же… твердыня! Наверное, так. Но это я так рассуждал. А Великий магистр Ульрих фон Юнгинген вполне мог думать совершенно иначе. Ему ли не знать, как падают самые грозные замки во время умелой осады? Н-да… дурака свалял! Не зря меня Катерина постоянно «балдой» обзывает!

С самого раннего утра ринулись в Мариенбург, да так резво, что уже через час Катерина остановила карету и с упрёком посмотрела на меня:

— Ты хочешь, чтобы мы примчались ещё до обеда? И меня выпнули бы из замка ещё сегодняшним днём? Ты правда, этого хочешь?..

— Упс! — глубокомысленно отозвался я, — Время-то я, как раз, и не рассчитал!

— Давай, потихоньку… А лучше, садись в карету. Чтобы не мельтешил перед кучером. Эльке!

— Иду уже, ваша милость… иду…

— Стоять! Я хотела сказать, что сегодня ты едешь с нами!

— Э?.. То есть… Всегда рада услужить вашей милости… Кхм!

— Трогот! — высунулась из окошка Катерина, — Погоняй! Погоняй, но… не спеша!

Лошади пустились лёгкой рысцой.

— Теперь ты, Эльке, — прикрыла Катерина окошко специальной занавесочкой, чтобы холодный ветер внутрь не задувал, — Сегодня кончится твоя служба у меня. Сколько я тебе должна буду?..

— Ничего, ваша милость, — опустила глаза книзу Эльке, — Когда меня нанимали, то мать-настоятельница уже выдала мне деньги за службу… А я их отдала своей матери. У меня ещё двое сестёр, так одной из них как раз на приданное хватило. Ничего вы не должны мне, ваша милость!

— Глупости! — буркнула Катерина, — Ты с нами через такие трудности… вот, хоть через Альпы… или пиратов взять… а уж про пытки из-за нас, я вообще молчу! А потому… Кстати, сколько тебе заплатила матушка?

— Двенадцать широких грошенов! По одному за каждую неделю, что мы должны были быть в пути. Да, на чужих харчах — шикарное вознаграждение, ваша милость!

— А ты не знаешь, Троготу она тоже заплатила?

— Заплатила! Ту же сумму! Так что, мы в расчёте.

— Сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь… — вслух посчитала Катерина, — Итого, четыре месяца… Хм! Вот тебе восемь золотых монет, девочка! Это нобли, достаточно дорогие монеты. Хотя, в начале они ещё больше стоили, но потом… впрочем, неважно! Восемь золотых ноблей я даю тебе в плату, за твоё усердие и честное служение. И ещё восемь монет отдашь Троготу. Вот они!

— Ваша милость! — попыталась упасть на колени Эльке.

— Сидеть! — шикнула на неё Катерина, — Не хватало мне платье порвать! Или деньги по полу растеряешь! Сиди, радуйся молча!

— Подожди радоваться! — перебил я, — Я хотел бы и от себя дать несколько монет! Мне ты хоть и не служила, но мне было приятно, что ты служила Катерине. Так служила, что она почти всегда была в хорошем и добром расположении. А это дорогого стоит! По себе знаю… Так что, вот тебе ещё золото. Это золотые экю, они весят вдвое меньше ноблей и потому вдвое дешевле, примерно, как флорины… поэтому вот шестнадцать экю тебе и шестнадцать Троготу.

— Ваши милости! — совсем запунцовела Эльке и опять попыталась рухнуть на колени. Еле удалось её удержать.

— Надеюсь, этого хватит вам с Троготом? — нейтральным тоном поинтересовалась Катерина, — Чтобы обвенчаться и завести хозяйство?

— А… а откуда…

— Пф-ф! Это Андреасу не было слышно с его скамьи! А я-то отлично слышала, как вы на козлах целовались и строили планы!

— Но мы же ни-ни… Чтобы там, чего такого…

— Знаю. Потому и говорю, что ты сделала хороший выбор. Трогот вдовец, дети у него выросли, сам он мужчина солидный, работа в руках спорится… Ты тоже не дурочка и знаешь, с какой стороны к печке подходят… Если к этому у вас ещё и чувства есть, то… благословляю тебя, девочка!

— Ах, ваши милости!.. — Эльке всё же не выдержала и расплакалась.

Я отлично её понимал. Два золотых — конь. Но это, пусть и средненький, но рыцарский конь! А обычная, крестьянская лошадка вполне торгуется и за один золотой, а может, и меньше. В такую же цену идёт корова. Ну, пусть в три золотых выйдет дом. Получается, только на те деньги, что я дал, Трогот с Эльке могут завести не просто хозяйство, а богатое и роскошное хозяйство! Землю им нарежет община, потому что на самом деле земля принадлежит феодалу, а община пользуется этой землёй, с его разрешения, сообща. И если прибавился член общины, то ему положен надел. По разному считают: по количеству едоков, по количеству мужчин в доме, но чаще всего — распределяют по количеству «дымов» — то есть, по домам. Если Трогот отстроит себе дом, то земля ему будет. Гарантированно! Даже… да, пожалуй, Трогот с Эльке смогут завести себе и батраков! Если додумаются до этого и денег не пожалеют. Потому что батрак, он себя окупает… Ну и Бог с ними! Они заслужили этот шанс — пожить счастливо.

— Мариенбург уж видать! — прокричал с козел Трогот, который ещё не подозревал о свалившемся на него счастье.

— Андерас! Живо на Шарика! Мне пора переодеваться из графини в монашку! Эльке!

— К вашим услугам! Всегда к вашим услугам, ваша милость!

Вот она, начальная точка моих приключений и, надеюсь, конечная! Начальная, потому что, да, было ещё поле Грюнвальда, вот только я там ничего толком даже рассмотреть не успел, не то, чтобы запомнить. По-настоящему, мои осознанные действия, в этом времени, начались здесь, в Мариенбурге. Конечная, потому что, если я найду волшебный рубин, то эта страничка моей жизни закроется, и откроется совсем-совсем-совсем другая страничка… И даже персонажи в этой страничке будут другими… Н-да…

— Господин офицер! Приезжие! — позвал куда-то в сторону часовой у ворот.

— Иду уже… иду… О! Я вижу рыцарского оруженосца… Но где же рыцарь? И почему оруженосец такой взрослый? И… карета, в которой сидит юная монахиня⁈ Подождите-подождите! А не те ли вы, кто отстал по болезни от посольства к его Святейшеству, папе римскому⁈

— Вы удивительно проницательны, брат…

— Брат Йозеф фон Колман.

— Да… вы удивительно проницательны, брат Йозеф…

— Ну, что ж, проезжайте, но я обязан проводить вас к комтуру замка. Вас, и вашу спутницу. Оставьте лошадей конюху, он поставит их в конюшню.

— Э-э-э… Брат Йозеф! Тут такое дело… У меня не просто конь. У меня Шарир! Позвольте мне самому поставить его в стойло. Другим он не дастся, уж будьте уверены! Посмотрите, как он нервничает, почуяв знакомые запахи. Я даю честное слово, что мы обязательно вернёмся к вам через полчаса, и вы сможете проводить нас, согласно предписания!

— Так это вы тот и есть, кто укротил великого Шарира⁈ Ну, как же! Наслышан… да… Хорошо, господа! Через полчаса жду вас здесь же. Не заставляйте искать вас по всему Мариенбургу… хе-хе! Проезжайте!

Да, расставание с Шариком вышло печальным. Он тоже всё чувствовал, мой верный конь, и всё норовил ткнуться носом мне в плечо или в подмышку… Катерина тоже всхлипывала и всё совала Шарику новые и новые морковки.

— Эх, Шарик! — обнял я коня за шею, — Вот, найду я рубин, а потом ка-а-ак откажусь от крестоносного плаща! И ка-а-а-к выкуплю тебя у крестоносцев! За любые деньги выкуплю, хоть придётся золота насыпать столько, сколько ты сам весишь! И заживём мы с тобой весело и привольно! Да… Правда, я буду тогда немного занят… Но что я, час в день для друга не выкрою? Выкрою! Будь уверен! А теперь пойдём… Пойдём Шарик… Я скажу конюхам, чтобы они тебя не муштровали. Такого коня учить — только портить! Пойдём, Шарик… дружище!

И я смахнул непрошенную слезинку.

Когда мы возвращались из конюшни к воротам, Трогот и Эльке стояли на коленях, прямо на снегу, провожая нас взглядом. По щекам Эльке текли слёзы, а Трогот, в сильном волнении, мял и мял в руках свою шапку. Может, и хотелось на прощание обняться с ними крепко-крепко, но сословные различия, мать их! Обняться с простолюдинами⁈ Фи! Нас бы просто никто не понял! Включая самих Эльке и Трогота. Пришлось пройти мимо, дружески подмигнув обоим.

— Постойте! — спохватился я, отойдя пару шагов — Вот я глупый! Вам же ещё из Мариенбурга до деревни Трогота добираться! А у вас только золотые монеты на руках! Не приведи Бог, если кто-то позарится! Вот… горсть серебра и меди, даже не знаю, сколько здесь! Это так… на первое время… Прощайте, и спасибо за всё!

Даже Трогот, уж на что крепкий мужик, и то шмыгнул носом, а Эльке вновь расплакалась навзрыд, от избытка чувств.

Ну, что ж… ещё одно расставание. А скоро будет самое главное прощание, с Катериной. Ох, боюсь, что тут даже я могу не удержать слёз! Но это завтра. Сегодня мы пока ещё вместе.

— Брат Йозеф? Надеюсь, мы не заставили вас ждать слишком долго? Но скажите, разве Великий магистр не в Мариенбурге? Коли вы ведёте нас не к нему, а к комтуру?

— Великий магистр в Торуне. Там обсуждают условия мирного договора между Орденом и Польшей.

— Всё ещё обсуждают? Похоже, что сама война шла меньше времени, чем обсуждение её последствий!

— Ха-ха! С одной стороны вы правы! Если считать, что войну объявили шестого августа, а закончилась она битвой под Короновым десятого октября. Но если считать все противоречия, накопившиеся за последние восемьдесят лет…

— Это вы про Калишский договор? — с любопытством уточнила Катерина.

— Да… Э-э-э… Приятно видеть столь образованную девушку…

— Я не хотела вам мешать. Продолжайте!

— А мы уже пришли! Прошу!

Нам повезло. Комтур оказался чрезвычайно занят хозяйственными делами. Поэтому нас выслушали, задали несколько незначительных вопросов, и отпустили восвояси, дав разрешение Катерине переночевать в стенах замка. И наша скромная беседа не раз прерывалась другими вопросами, которые комтур считал неотложными. Про поставки металла, запасы крупы и вообще, про продовольствие, починку мельниц, недоимки с окрестных крестьян, заготовку древесины, формирование обоза в Торунь, закупку кожи для шорников, изготовление бочек для свежемолотого пороха, про недостаток свечей и ещё десятки вопросов, которые требовали внимания комтура.

К чести комтура, все эти неурядицы нисколько не выбивали его из хорошего настроения, и разговор с нами он вёл спокойно, вежливо, с достоинством. Единственный раз, когда он нахмурился, это когда Катерина спросила, отдали ли в её обитель тот кусок верёвки, которым подпоясывался святой Бенедикт, и который вручил ей сам папа римский. Комтур отвёл взгляд и пояснил, что между Великим магистром и матерью-настоятельницей заключен договор, по которому, до самого подписания мирного договора, святыня будет у Великого магистра. Он её носит под рубашкой и уверяет, что святой помогает ему выторговать у поляков весьма льготные условия мира.[1] А за это, крестоносцы… впрочем, это дело решалось между Великим магистром и матерью-настоятельницей! И он, комтур, не полномочен давать подобные справки! Хм! Да, так что вы говорили про вино из Бургундии?

— Мы говорили, что просим отправить ту бочку вина из Бургундии, которую мы привезли с собой, в женский монастырь, тот самый, с матерью-настоятельницей Терезией…

— Да-да, конечно… — пробормотал комтур и перестал хмуриться.

В общем, примерно через час мы благополучно вышли из Верхнего замка.

— А теперь рассказывай, какие у тебя мысли о месте, где спрятан клад! — повернулась ко мне лицом Катерина.

[1] Мир, заключённый в феврале 1411 года в Торуне, между Орденом, Польшей и Литвой, и в самом деле был для крестоносцев с необычайно «мягкими» последствиями. Да, Орден возвращал земли и выплачивал контрибуцию, но сам Орден оставался в прежнем состоянии, и через 20 лет, в 1431–1435 годах Орден попытался вновь военным путём вернуть себе влияние… Почему же поляки и литовцы согласились с такими условиями? Быть может, Великий магистр Ордена, Генрих фон Плауэн, чувствовал дополнительную уверенность, нося под одеждой святыню? И эта уверенность сквозила в его речах и поступках настолько, что привела в замешательство его оппонентов? Как бы то ни было, самому Генриху фон Плауэну это не помогло. Его сместили, десять лет он провёл в тюрьме, после прощения пять лет служил в замке Лохштедт в качестве простого рыцаря. В 1429 году его назначили на должность попечителя этого замка, но в этом же году фон Плауэн и умер. После смещения фон Плауэна с должности Великого магистра, эту должность (через два дня!) занял бывший маршал Ордена, Михаэль Кюхмайстер, тот самый, который попал в плен под Короновым. Но в отличии от фон Плауэна, Кюхмайстер происходил из древнего и богатого рода маркграфов Мейсена и имел значительное влияние на высшую орденскую знать…