Очарованный

Александр

Моим самым ранним воспоминанием об отце было то, что я учился играть против него в шахматы во второй библиотеке перед огромным черным мраморным очагом. Я вспомнил, каким большим он казался, сидя в кожаном кресле с высокой спинкой, его широкие плечи были прижаты к обеим сторонам защитника, а голова венчала верхушку, словно золотой обруч. Сигара клубила дымок в воздухе из золотой пепельницы на боковом столике, стоявшей рядом с хрустальным бокалом, запотевшим от холода ледяного виски внутри. Все было так по-взрослому и изысканно. Мой детский мозг был очарован атмосферой и элегантной аурой власти моего отца.

Я хотел во всем быть в точности таким, как он, когда вырасту.

Это была естественная склонность мальчика восхищаться своим отцом и стремиться быть его отцом, но, оглядываясь назад на мое детство, я понимаю, что Ноэль приложил особые усилия, чтобы создать вокруг себя ощущение божественности. Он преуспел в этом. В течение многих лет я поклонялся его алтарю, изучал его философию, как Священные Писания, чтобы иметь возможность дословно повторять ее, когда меня об этом просили (что он и делал), и всем сердцем верил, что он был благословлен высшей силой.

Лишь позже я узнал, что высшей силой был не Бог или священная хартия, а Орден Диониса.

Однако в тот момент — мне было не больше четырех лет, и я все еще обладал тем оттенком блонда, на который могут претендовать только маленькие дети, сидящим в двойном кресле со спинкой рядом с отцом и изо всех сил стараясь не размахивать ногами, потому что это разозлит его — я просто любил Ноэля Дэвенпорта.

Я любил его так невинно, что, когда он принялся учить меня шахматам, я относился к урокам мрачно, так же серьёзно, как монах к своим обетам. Я читал книги Бобби Фишера и Ясира Сериавана, следил за головокружительным восхождением Магнуса Карлсена и ложился спать с золотой королевой из отцовских шахмат, зажатой в кулаке, вместо плюшевого мишки, подаренного мне матерью.

Шахматы были игрой моего отца, и изучение их стратегий было нашей основной формой связи.

Эдварду Данте игра не понравилась. У него не было терпения часами размышлять и тонко манипулировать. Он был ребенком действия, с запачканными травой свитерами и рваными брюками, с синяками от грубого обращения с детьми прислуги и окровавленными губами от ссор со старшими мальчиками, которые пытались запугивать младших в школе. Время его общения с Ноэлем проводилось с тростью и раскрытыми ладонями, и каждый раз, когда он отказывался от учений нашего отца, его били.

Я не бунтовал. Я не был склонен отличаться от отца. Любить то, что он любил, было естественно и полезно.

Моя мать очень любила меня, но мне не нужно было ничего делать, чтобы заслужить эту любовь, и почему-то для меня больше значило то, что привязанность отца нужно было заслужить.

Заслужить это стало моей детской и юношеской миссией.

В течение многих лет я так и делал. Настолько хорошо, что в мой девятый день рождения Ноэль начал мое знакомство с Орденом.

По сей день я помню каждый момент избиения Яны в подземелье Жемчужного зала. Влажный запах холодного камня и подземной земли, тяжесть влажного воздуха и скрип старых деревянных ступенек под моими ногами, когда я следовал за отцом в темноту.

Сама Яна запечатлелась в моей памяти, как надгробие, увековечивающее смерть моего детства, мраморный ангел, плачущий над могилой любви к моему отцу.

Она была так молода, ей было восемнадцать, как Козиме, когда я ее получил, но без той латинской страсти и огня, которые заставляли мою жену гореть изнутри. Она была такой же худой, как мы с Эдвардом представляли себе беспризорников, бродящих по ночам по болотам Пик-Дистрикт в белых ночных рубашках, с широко раскрытыми ртами в вечных криках и с темными от кошмаров глазами. Я был в ужасе, увидев ее, стройную и бледную, когда она стояла на коленях на земле посреди комнаты, опустив голову и сцепив руки.

Она была настолько хрупкой, что я боялся, что сама вибрация от ударов наших ног по полу разобьет ее на миллионы фарфоровых кусочков.

Ноэль, как стало ясно, не испытывал подобных угрызений совести.

— Это Яна, Александр, но формально она известна как рабыня Дэвенпорт. Видишь ли, наша семья является признанным членом очень престижного общества с момента его основания в 1655 году. Мы самые богатые и влиятельные люди в Соединенном Королевстве, и вместе мы управляем страной из тени. Мы также участвуем в игре на ум и доминирование. В Ордене Диониса принято приобретать рабов, чтобы ломать их и учить быть лучшими. Мы проводим ежегодные собрания, чтобы оценить, у какого лорда лучший питомец.

Его слова накатились на меня, как утренний туман над холмами, холодный и непрозрачный. Разум ребенка не мог понять то, что он пытался мне объяснить. Я знал историю Англии и герцогства Грейторн вдоль и поперек, но никогда не слышал об Ордене, кроме греческого бога Диониса, божества разгула, вина и определенного рода безумия.

Ноэль двинулся волнистой кошачьей походкой, которой я пытался подражать всю свою жизнь, к полкам и крючкам с причудливыми инструментами, выстроившимся вдоль каменных стен, и достал длинную, свернутую веревку, подобную той, которую я когда-то видел в фильме об Индиане Джонсе.

Мое легкое замешательство и беспокойство разрушились именно так, как я представлял Яну, когда он стоял позади нее, взводил кнут и улыбался мне.

— Вот так, сынок, — сказал он с отеческой теплой ухмылкой, — как ты бьешь своего раба.

То, что последовало за этим, было слишком наглядно, чтобы выразить словами. Это было исчезновение моего детства и той чистоты, которую я мог сохранить в силу своего возраста.

Ноэль погубил меня в том подземелье так же уверенно, как он погубил Яну.

Моя мать, конечно, заметила издевательства над моей спиной. Она была заботливой женщиной, к тому же итальянкой: у нее были глаза на затылке и она чувствовала все, что с ее детьми не так. Она пыталась обработать открытые раны, но Ноэль нашел ее и запретил ухаживать за мной.

Я заслужил наказание. На самом деле, я просил об этом, чтобы пощадить девушку, которая, я был уверен, разобьется, как человеческая ваза, на холодном каменном полу любимой комнаты моего отца в Перл-холле.

Ноэль не хотел, чтобы я баловался. Каждое действие имело последствия, и мне пришлось усвоить, что для того, чтобы избежать последствий, я должен быть движущей силой каждого действия.

Это был первый урок, который он мне преподал, и я не был рад его узнать, но в конце концов он оказался самым действенным.

О серьезности этого урока я вспомнил в тот день, когда Ноэль наконец обнаружил, что я действую против Ордена.

Это был тот самый день, когда у меня были неопровержимые доказательства того, что Амадео Сальваторе не убивал мою мать.

Прошло чуть больше года с тех пор, как у меня забрали Козиму, и мне никогда не было так холодно, ни внутри, ни снаружи. Мой отец воспринял это так, как и предполагалось, как знак того, что я продвинулся вперед и вверх после своей мимолетной ошибки с итальянской рабыней. Он снова вовлек меня в свои деловые отношения, с радостью воспользовавшись своим внезапным доступом к моему влиянию для опрометчивых и необдуманных деловых сделок по всей Великобритании.

В обычной ситуации он мог бы усомниться в моей податливости, но он был слишком рад моей финансовой и политической поддержке, чтобы слишком внимательно изучить мою мотивацию. Он делал свои ходы по доске, а я — как делал большую часть своей жизни, как он меня этому научил — следовал за ним.

Я только что закончил важный разговор с операционным директором Davenport Media Holdings, когда в дверях моего офиса появился Ноэль, на его красивом лице появилась самодовольная улыбка.

— Сынок, — поздоровался он. — Я считаю, что пришло время для следующего этапа.

— Ты о твоем генеральном плане? — Я спросил без интонации. Слова могли быть саркастическими или искренними, но если я говорил пустым тоном, Ноэль всегда был готов выразить мои намерения самому.

Я сосредоточился на цифрах на экране, а не на отце, когда он сидел на подлокотнике красного кожаного кресла перед моим столом, но на периферии я заметил, что его улыбка в тот день была особенно искривлена, как в мультфильме у злодея.

Предчувствие играло в моих позвонках, как клавиши пианино.

— Думаю, ради обеих наших выгод. Девушка Говард готова выйти замуж, и я верю, что ты именно тот человек, который сможет сделать это.

Меня не удивило его заявление. Мартин Говард, Ноэль и Шервуд прижали Агату Говард к моим рукам, как только я уронил нож после кастрации Саймона Вентворта. Это было понятно. Она была красивой и знатной, но, более того, Говарды были одной из самых династических семей Ордена, как и Дэвенпорты. Это был политический брак, заключенный на небесах тайного общества.

— Правда? — вежливо спросил я, когда в моем почтовом ящике появилось письмо от Уиллы Перси с пометкой «Вечеринка на Неделе моды Bulgari».

Мое сердце резко билось о дверь моей грудной клетки, беспокойное и дикое перед лицом возможной информации о моей бывшей жене. Уилла и Дженсон держали меня в курсе событий Козимы через ее работу с St. Aubyn, якобы рассказывая о ее жизни, потому что она была лицом дома моды, которым я владел, но не управлял.

Этого было недостаточно, чтобы удовлетворить мою острую потребность знать о ней все каждый день, но это было достаточно мягко, достаточно умно, чтобы проскользнуть мимо без предупреждения, потому что Орден никогда не думал глубоко проверять мои отношения с St. Aubyn.

Мой взгляд остановился на Ноэле, который терпеливо сидел, как кот, который ест канарейку.

— Она сейчас здесь, в холле, ждет, когда ты дашь ей войти. Я позволил О'Ши приготовить чайный сервиз. Вам с Агатой придется многое обсудить.

— Возможно, ты забыл, но технически я уже женат.

Я не забыл, никто из нас не забыл. Ноэль все еще следил за каждым моим шагом, выискивая слабость, которую я обнаружил в своих отношениях с Козимой, и я все еще неустанно работал каждый день, чтобы приблизиться к прекращению Ордена, чтобы я мог снова жить с ней как с женой.

— Черт возьми, мы можем аннулировать этот фиктивный брак, даже если бы у нас в заднем кармане не было архиепископа Кентерберийского. Ты не беспокойся об этом. Сосредоточься на Агате.

— Почему? — спросил я, наконец-то уделив отцу то внимание, которого он хотел.

Я откинулся на стуле, скрестил ноги и небрежно поправил запонки с гербом на запястьях. Они были слишком маленькими, чтобы прочитать надпись, но семейный девиз меня воодушевил, пока я сидел там и играл в самую грандиозную партию в шахматы, которую когда-либо играл против своего отца.

Non decor, deco.

Меня не ведут, я веду.

— Мартин владеет правами на порт Фалмут, и нам нужно обеспечить ему возможность доставки грузов из Африки. Незаконные поставки кровавых алмазов, в которые мой отец вложил большую часть своего состояния.

У него было все подготовлено — продавец, склад и способ направить деньги так, чтобы они оказались в его руках настолько чистыми, насколько это возможно.

Он был взволнован.

На самом деле, я уже много лет не видел своего отца таким взволнованным.

Это было хорошо. Мне нужно было, чтобы он отвлекся, пока я осторожно и неустанно работаю в тени. Он был проницательным, достойным противником, который всю мою жизнь побеждал меня. Мне нужно было, чтобы он отвлекся, и это было слишком хорошо, чтобы быть правдой, потому что это было в высшей степени незаконно.

— Важно, — сказал я ему в ответ, потому что это было так, но не по тем причинам, которые он думал.

— Действительно. Он хочет укрепить наше партнерство браком. Ты знаешь, как это делается, сынок.

Я знал. Я знал лучше, чем большинство.

Но о женитьбе на Агате Говард не могло быть и речи, я даже не мог об этом думать. Она была диким фактором в моей тщательно спланированной долгой игре, и хотя мне не хотелось тратить на нее время, если она была в холе, готовая устроиться как хорошая маленькая леди, это было самое подходящее время, чтобы измерить ее пульс и подумать, как я могу ею отыграть.

Я выключил компьютер, как всегда делал, на случай, если у Ноэля возникнет желание шпионить и каким-то образом пройти мимо моей сложной системы безопасности, а затем вылез из кресла.

— Я пойду к ней, но не жди, что я буду радоваться союзу, — вежливо сказал я отцу, застегивая пуговицу на пиджаке. — Если она чем-то похожа на других британских дам, то она будет скучной девчонкой.

Ноэль засмеялся, хлопнув меня по спине, когда я прошел мимо него, как если бы мы были старыми друзьями, пьющими скотч в лондонском джентльменском клубе.

— Для этого и нужны рабы, мой мальчик.

Я поборола желание сбросить тяжесть его руки на своем плече и прошла через дверь, не обращая внимания на его комментарий.

— Горжусь тобой, сынок, — сказал он достаточно громко, чтобы я мог услышать это в коридоре.

Когда-то, очень давно, эти слова были бы дороже золота.

Теперь единственной вещью, которая была для меня дороже золота, была итальянка по имени Козима, которая очаровала меня так же сильно, как волшебница Цирцея.

В какой-то момент Риддик пошел за мной в ногу по длинному коридору, который, словно позвоночник, прорезал центр дома. Теперь он оставался рядом со мной, ближе, чем раньше. Я не был уверен, было ли это потому, что я никогда не доверял ему свои секреты до исчезновения моей жены, и он почувствовал еще большее желание охранять меня теперь, когда я признал нашу дружбу, или это потому, что мы вошли с тех пор появился новый, еще более темный и опасный мир, и он знал, что бдительность всегда имеет первостепенное значение, чтобы выбраться из этой трудной ситуации живым.

В любом случае он проводил меня в гостиную, где Агата ждала за закрытой бело-золотой дверью.

— Что мы о ней знаем? — спросил я, глядя на замысловатую работу сусальным золотом, которая вилась над дверью, как виноградные лозы. Я уже знал достаточно, но Риддик был источником моей информации, колодцем, в который другие информаторы выливали свои ведра, полные секретов.

— Не так уж и много, милорд. Она светская дама, но у нее мало хобби, кроме верховой езды и посещения больной тетушки за океаном по крайней мере три раза в год на длительные каникулы.

— Тетя? — Информация оказалась ложной. Агата Говард была известна как ледяная принцесса. Я очень сомневался, что у нее есть нетипичная слабость к каким-то пожилым родственникам, которых она не могла знать очень хорошо, учитывая расстояние между ними. — Посмотри на это, ладно, Рид?

— Да, милорд.

Я бросил на него взгляд через плечо и поднял бровь.

— Я выгляжу достаточно презентабельно, чтобы подойти к потенциальной невесте?

Непроницаемое выражение лица Риддика сменилось движением его губ в короткой ухмылке.

— Многоженство вам очень идет.

Я тихо усмехнулся, позволяя небольшому ощущению близости проникнуть в меня. В наши дни это было слишком редко, Риддик был моим единственным настоящим утешением. Печально для мужчины, которому около сорока, осознавать, что у него очень мало друзей.

Затем я подумал о Джеймсе, премьер-министре, помогающем мне загнать и уничтожить Орден, и улыбнулся.

Друзей немного, решил я, но они важные.

Ноэль уже совершил несколько уголовных преступлений, используя мои деньги и поддержку. Он не знал, что его ждет, но я знал.

Лично я думал, что Ноэль будет выглядеть просто чертовски стильно в тюремном оранжевом цвете.

Я толкнул дверь, готовый иметь дело с банальной, скучающей аристократкой, которую я легко успокою и в конце концов проигнорирую.

Вместо этого меня встретила Агата Говард, которую я никогда раньше не видел.

Она ходила по комнате, как зверь в клетке, в серых круживах и черном бархатном пиджаке, который чудесно подчеркивал ее стройную, вытянутую фигуру. Ее волосы безумно рассыпались по плечу буйством светлых кудрей, когда она повернулась лицом ко мне, ее ноздри раздулись, руки сжались по бокам, а когда она открыла рот, это было похоже на серию сильных ударов.

— Слушайте меня и слушайте внимательно, лорд Торнтон. Я совершенно, однозначно не выйду за вас замуж. Если вы не можете переварить отказ, это крутое печенье. Я влюблена в другого, и меня не продадут, как скот, ради финансовых интересов моей семьи. Теперь у вас есть выбор. Вы можете либо помочь мне выбраться из этой ерунды, либо вы можете заставить меня это сделать и столкнуться с последствиями.

Я поборол желание ухмыльнуться. Ее свирепость так напомнила мне Козиму, что я почувствовал, как ее отсутствие пульсирует в моей груди, как второе сердце, разбитое с расстроенным ритмом.

— Смею ли я спросить, как вы могли бы применить такие последствия к лорду королевства? Тот, кто обладает такой же властью и даже большим богатством, чем ваша собственная семья?

Она зарычала на мой холодный тон и на то, как пресыщенно я расстегнул пиджак и сел в одно из чертовски неудобных стульев 18-го века, привезенных из Франции. В ее глазах было столько ненависти, что я почти потерял желание смеяться.

Я скучал по женской враждебности. Это было так весело.

— Я превращу твою жизнь в настоящее страдание. Я заставлю каждую женщину в моем кругу распространять совершенно отвратительные слухи о тебе и твоем смехотворной мужественности. Я буду плевать тебе в лицо каждый раз, когда ты со мной разговариваешь. Я буду бороться с тобой изо всех сил, прежде чем позволю тебе лечь со мной в постель, но я также отпугну любую шлюху, желающую переспать с тобой. Я буду. Делать. Твою. Жизнь. Кошмаром, — выплюнула она.

Я закинул одну ногу на колено другой и откинулся на спинку стула, удобно развалившись, как король на своем троне. Она зарычала. Я снова боролся с желанием высмеять маниакальный юмор из своих раздутых легких.

Вместо этого я холодно поднял бровь и сказал:

— Боюсь, тебе придется много работать, Агата. Моя жизнь превратилась в настоящий ад с тех пор, как я стал достаточно взрослым, чтобы думать. — Я долго смотрел на нее, наблюдая, как страсть пылает в ее глазах, как пламя, как она нагревает ее кожу до покраснения и пятнисто-красного цвета. Такую страсть невозможно было сдержать, по крайней мере, недолго. Она была готова сражаться и, возможно, умереть за ту любовь, о которой говорила, и ее это не остановило.

Я мог понять такую страсть, такое воодушевление, потому что они двигали мной последние двенадцать месяцев.

— Я разоблачу твоего отца, — рявкнула она, затем заколебалась, явно удивившись собственной неосмотрительности. Затем она выпрямилась и прищурила на меня свои большие голубые глаза. — Я разоблачу его. Видишь ли, я знаю кое-что, чего ты не знаешь. Ноэль улетел в Рим на частном самолете моего отца за день до смерти твоей матери.

Все стихло. Даже пылинки, летающие по спирали в воздухе и улавливавшие свет огня, горящего в розовом мраморном очаге, казалось, замерзли, пока я затаил дыхание и боролся с жестоким воздействием новой информации.

Это заняло несколько минут. Долгие моменты, когда я внутренне пошатывался, старательно стараясь сохранять внешний вид спокойным, потому что это было инстинктивно после стольких лет, и потому что я еще не был полностью уверен, могу ли я доверять вспыльчивой женщине напротив меня.

— Ты уверена? — сказал я наконец, гордясь ровным тоном.

Она моргнула, затем нахмурилась, наклонилась вперед и заговорила громче, как будто я не расслышал ее должным образом в первый раз.

— Ну, конечно, я уверена. Я бы не стала просто так говорить такие вещи, как бы сильно я не хотела выйти за тебя замуж. Мой отец и Ноэль были лучшими друзьями до его смерти. Они все делали вместе, и этот не стало исключением. Очевидно, Ноэль не мог летать коммерческим рейсом или летать на собственном самолете, если собирался совершить что-то невероятное… что-то вроде убийства собственной жены.

— Ты не можешь знать, сделал ли это Ноэль это или нет, — сказал я заученную фразу, потому что Ноэль действительно прекрасно меня запрограммировал.

— Нет, — согласилась она. — Хотя он вернулся на следующее утро после ее смерти и, насколько я могу судить, никогда никому не говорил, что примерно в это время он когда-либо ездил в Италию. Зачем ему хранить это в секрете?

Зачем ему это?

Что ж, ответ был чертовски очевиден, не так ли?

Мой отец действительно сделал это.

Женщина, за которой он ухаживал и привез из Италии, женщина, которую он, казалось, любил, несмотря на множество недостатков и бесчисленное количество рабов, женщина, которая определенно любила его, несмотря на все эти сомнения, была убита собственным мужем.

Моим отцом.

Я закрыл глаза, когда боль пронзила каждый слой моего существа, как трещина в земле, сдвигая тектонические плиты и смещая старые, осевшие окаменелости и осадки, так что все стало другим, все было новым и болело.

— Черт, — выдохнул я со взрывным дыханием, когда воздух вырвался из моих легких.

Данте и Сальваторе были правы с самого начала.

Маленькая, трясущаяся часть меня всегда задавалась вопросом, всегда тайно подозревала, что их правда — это правда. Но в принципе было гораздо проще, чем на практике, отвернуться от того, что вы знали, и встретиться лицом к лицу с новой и ужасной правдойпротивоположной той, в которую вы всегда верили.

Итак, я поверил в своего отца.

Какая колоссальная ошибка, изменившая жизнь.

Я боролся с желанием встать со стула, броситься в зал и напасть на него. Затащить его за волосы в темницу, заковать в цепи, как в паутину, и медленно разъедать его кнутом идругими орудиями, пока он не будет молить о смерти.

Он убил мою мать. Забрал у нас единственного члена семьи, который когда-либо любил или лелеял Данте и меня, и ради чего?

За что?

Вопрос прозвучал в моей голове, как удар гонга.

Это была лишь одна из многих причин, по которым я остался сидеть и решил осуществить свой план до самого конца. Ноэль будет заключен в тюрьму, а не мертв, и было большее удовлетворение знать, что он будет гнить в трущобах какой-нибудь сырой тюрьмы с теми самыми людьми, которых он ненавидел всю свою жизнь.

Я хотел этого для него.

Я хотел, чтобы он почувствовал, что такое настоящий ад, как это было со мной в течение многих лет.

Агата смотрела на меня, ее лицо выражало сочувствие и гнев. Я не винил ее за жестокое прозрение или нерешительность перед лицом моего горя. В прошлом году я был героем Ордена. Всю свою жизнь я был одним из самых подготовленных чемпионов.

Конечно, она не знала, что все было по-другому. Что все начало меняться в тот день, когда Ноэль избил меня вместо Яны, в тот день, когда мою мать толкнули на смерть, в тот день, когда Козима спасла меня на улицах Милана, а затем снова в тот день, когда ее забрали у меня.

Она не могла знать, что я так долго боролся с приливным потоком предопределенной судьбой руки и зубов, что я даже не мог вспомнить, что такое покой в жизни.

Черт возьми, я устал.

Устал до костей.

Я просто хотел, чтобы Орден исчез, Ноэль — чертов чудовищный человек — был наказан за свои бесчисленные преступления, а моя милая Topolina снова была рядом со мной.

Казалось, Бог решил доказать мне, что я прошу слишком многого.

Я был чертовски полон решимости доказать, что Он, судьба или что-то еще, черт возьми, может работать против меня в космическом масштабе, неправы.

Я вздохнул, успокаиваясь, и решил рискнуть своим планом, доверив Агате Говард часть своей правды.

— Моя жизнь была адом, — сказал я, — с тех пор, как я стал достаточно взрослым, чтобы осознать, что мой отец был монстром, и она стала еще более невыносимой, когда я понял, что монстр мог убить мою мать. Бедная, избалованная Агата, это совершенно невыносимо, потому что единственную женщину, которую я когда-либо любил всем своим существом, отняли у меня те самые мужчины, которые хотят объединить нас против нашей воли. Итак, скажи мне, какой из твоих вариантов я выберу?

Она смотрела на меня, сдуваясь, пронзенная моими подавляющими словами. Длинный, порывистый вздох вырвался из ее расслабленного рта, и она вдруг показалась намного меньше.

— Ты тоже их ненавидишь, — прошептала она, шок лишил ее голоса всякой силы.

— Дело не в ненависти, — объяснил я, как ребенку. — Это вопрос мести.

Она слабо села в кресло напротив меня и сильно заморгала.

— Так ты мне поможешь?

— Нет, Агата. — Я так злобно ухмыльнулся, что она снова вздрогнула. — Я человек с планом. Ты поможешь мне.

— Шесть месяцев спустя, с помощью Агаты и Джеймса, Ноэль был арестован за мошенничество, растрату и отмывание денег, — закончил я объяснять Козиме, которая свернулась на боку, а гладкое черное шелковое платье, ее единственное украшение, валялось в ногах, как черная кошка.

Даже со свежим лицом, с мокрыми, спутанными волосами, она все еще была чертовски красивой, что мне было трудно дышать, когда я смотрел на нее.

Она моргнула своими большими маслянистыми глазами, впитывая мои слова, и на этот раз я не смог прочитать ее мысли в выразительных чертах. Ее молчание и спокойное размышление нервировали меня, но я не ерзал и не нарушал ее молчание серией резких вопросов. Она заслуживала времени, чтобы все обдумать, особенно учитывая бурный характер моей истории.

— Ноэль победил меня.

Настала моя очередь моргать, и я сделал это так сильно, что черные точки разъели мое зрение, когда я снова открыл веки, чтобы сосредоточиться на ней.

— Вот почему я ушла, — объяснила она без интонации, ее голос был более американским, чем я когда-либо слышал, лишенным итальянского и британского, которые делали ее тон таким лиричным. — Я ушла, потому что он оттащил меня от толпы, затащил в темницу за волосы и избил так, как когда-то избивал Яну… вместе с ним меня даже бил младший сын.

— Младший сын? — глухо спросила я.

Меня удивило, что после многих лет колоссальных открытий, предательств и перемен на меня все еще может так влиять новая информация.

Но меня это чертовски потрясло.

Мои кости, казалось, раскололись под давлением, моя кожа была настолько тугой и горячей, что я думал, что она треснет, и все мое тело превратится во что-то менее человеческое, во что-то звериное, и что я останусь таким до конца своей жизни, деформированным. предательством, проклятый грехами отца моего.

Затем теплое прикосновение руки коснулось моей щеки, и сладкий, пряный мускус духов Козимы проник в мой нос, пробиваясь сквозь черноту, в гниющую мою душу, как рассветный свет над горизонтом.

Я поднял глаза и пристально посмотрел на нее, нуждаясь в этом якоре, чтобы не впасть в ярость.

— Ксан, — тихо сказала она, проводя большим пальцем по жесткой щетине, покрывающей мою щеку. — Ноэль тайно женился на миссис Уайт сразу после смерти твоей матери, и у них родился сын.

— Мэри заботится о своей сестре и своем мальчике Роджере, — сказал я, продумывая это, и перед моим мысленным взором возник образ темноволосого мальчика.

Он не был красивым парнем, но теперь, когда мне это навязали, я видел, какое сходство он имел с Ноэлем.

Со мной.

— Ебать. — Я сбросил с себя постельное белье, перегреваясь даже в прохладной комнате, даже в черных трусах-боксерах. — Бля, черт возьми, черт возьми.

Козима торжественно кивнула.

— В этом вся суть. Он сказал мне, что Роджер — это запасной план на случай, если ты окажешься таким же, как Данте.

— Ты имеешь в виду, что на случай, если я решу сформировать свое собственное мнение вместо того, чтобы слепо привязываться к его?

Она вздрогнула от арктического мороза моих слов, но моя Козима не отступила. Вместо этого она прижалась ближе, ее грудь мягко прикоснулась к моей груди, ее длинные ноги переплелись с моими.

Все, что я мог видеть, это ее красивое лицо и эти бесценные глаза.

Ничто не могло успокоить меня больше.

— Он избил меня, потому что видел, что между нами было, и это его напугало. Он не хотел, чтобы ты был наказан Орденом или потерял из виду то, чего он хотел для тебя.

— Он не хотел, чтобы меня наказывали, и он не хотел упускать из виду свои нарциссические, маниакальные цели.

— И это тоже, — согласилась она. — Я не хотела уезжать, Ксан, ты должен это знать.

Я прижался своим лбом к ее лбу, соприкасаясь нашими носами, просто чтобы почувствовать роскошную текстуру ее кожи на своей, ее горячее и сладкое дыхание на своих губах. Если бы я мог, я бы залез в ее красоту и жил там, в безопасности и укрытии навсегда.

Козима, по-своему странная, была моей защитой и моим умом. Возможно, ее не призвали защищать меня телесно, но ее дух был моим щитом, даже когда она отсутствовала со мной многие годы. Она была моим источником вдохновения как в том смысле, что мной двигала потребность снова быть с ней, так и в том, что я восхищался ею больше, чем кем-либо еще. Никто не был таким красивым, таким выносливым и таким любящим, как моя красавица.

Показательный пример: она утешала меня, одновременно раскрывая подробности жестокого избиения, которому она подверглась от рук Ноэля.

— Когда он тебя забрал?

— Как раз перед тем, как я нашла тебя, чтобы попрощаться.

— Как это могло быть правдой? Я трахал тебя у стены… — Я прочитал воспоминание о боли в ее глазах и повернулся к бетону. — Ты, черт возьми, шутишь? Я трахал тебя у стены, пока у тебя была разорвана спина? Спина, разорванная моим собственным отцом менее чем в ста ярдах отсюда, в моем собственном доме в день нашей гребаной свадьбы?

Она вздрогнула.

— Ксан, что бы ты сделал? Меня только что избили, а он угрожал мне не только моей жизнью, но и твоей! Я не могла придумать ничего лучше, чем подчиниться. Ноэль только что показал, насколько глубоко невменяемым и необычайно безжалостным он может быть. Я не собиралась проверять это дальше.

— Кто твой Мастер? — потребовал я.

— Ксан…

— Нет, Topolina, перед кем ты, блядь, отвечаешь?

Я был достаточно близко, чтобы увидеть, как ее зрачки распахнулись, черный цвет разъедал золото, пока оно не превратилось в тонкую рамку для ее тьмы.

— Перед вами, Мастер.

— Правильно, передо мной. Если бы ты задумалась хотя бы на мгновение, что я бы не поверил, если бы ты рассказала мне, что произошло, что я бы не ворвался в темницу, не подвесил бы этого монстра и не содрал бы с него шкуру заживо для тебя, не соткал бы эту плоть в гобелен, который ты можешь использовать его для чертовых дротиков, ты безумно ошибаешься. Сделал ли я когда-нибудь что-нибудь, чтобы заставить тебя поверить, что я не буду убивать ради тебя? Даже умереть за тебя?

Она прикусила свою мягкую нижнюю губу, так аккуратно вдавив розовую плоть, что мне захотелось сделать то же самое.

Так я и сделал.

Я сильно прикусил эту губу, пока запах ее крови не ощутился на моем языке. Я проглотил ее вздох изо рта, а затем отстранился, чтобы посмотреть ей в глаза.

— Угроза против тебя — это угроза против меня. И я думаю, ты уже это знаешь, Bella, но никто, абсолютно никто не угрожает Дэвенпорту и ему это не сходит с рук.

— Даже такой же Дэвенпорт? — спросила она устало.

— Особенно тогда, — поклялся я. — Я собираюсь избавить наш мир от его демонов, моя красавица, и тогда я покажу тебе, какую именно жизнь мы можем прожить вместе. Безопасная жизнь, наполненная не только твоей красотой, но и красотой, которую мы можем создать вместе.

— Это кажется невозможным, — призналась она. — Хотя я хотела этого много лет.

— Самые лучшие сны, о которых стоит мечтать, ужасны своей чудовищностью, — согласился я, обхватив ее лицо руками, зная, что держал в ладонях самую лучшую мечту, которую я когда-либо видел, чувствуя, как она резонирует в моей груди, как ударная волна. — Я настолько близок к тому, чтобы иметь достаточно членов Ордена Диониса, чтобы уничтожить их. Все, что мне нужно, это способ узнать дату следующего аукциона.

— Используя Яну и ди Карло?

— Да, хотя я знаю еще двоих, которые могли бы помочь. Я зайду к ним, чтобы узнать, где завтра вечером может состояться игра в покер ди Карло. Мне не нужно, чтобы ты в этом участвовала, — начал я, а затем заставил замолчать протест Козимы, прежде чем она успела его озвучить, вставив сталь моего Доминирования в мой тон. — Я не хочу, чтобы ты была вовлечена в это, потому что это может быть опасно, но я также знаю, что ты достаточно сильна, чтобы справиться с этим, достаточно способна помочь мне с этим. Итак, моя красавица, возможно, впервые все зависит от тебя.

Я видел, как что-то драгоценное и теплое скользило по ее лицу, пока она впитывала мои слова и наслаждалась своим выбором. Мы оба знали, что она выберет, потому что она была той же самой атавистической итальянской девушкой, какой была, когда приехала в Перл-Холл и плюнула мне в лицо, но пауза перед ответом доставляла нам обоим удовольствие.

— Чтобы убить наших демонов, сначала мы должны их одолеть, — сказала она в ответ.

— Не говори мне, что ты сейчас пишешь печенье с предсказаниями, — поддразнил я.

Она моргнула, а затем сильнее прижала свою грудь к моей груди, выгнув шею назад и громко рассмеявшись в потолок. Я держал ее, пока она смеялась, чувствовал, как ее радость пронизывает мои кости, и знал, что в конце всех ужасов нашей жизни мы будем наградой друг для друга.