Очарованный

Козима

Зал суда вибрировал от приглушенной предвкушающей болтовни, пока собравшиеся ждали, когда почтенный судья Хартфорд встанет и начнет разбирательство. Я слышала какофонию прессы и зрителей за закрытыми дверями зала и даже снаружи на улице. Это был самый крупный судебный процесс против предполагаемого мафиози со времен суда над Комиссией по мафии в восьмидесятых годах, и это была сенсационная новость по всему Нью-Йорку и за его пределами.

Этому, конечно, способствовал тот факт, что человеком, которого судили за убийство первой степени, рэкет и незаконные азартные игры, был великолепный, очаровательно неисправимый и опасно напористый Эдвард Данте Дэвенпорт.

Шум усилился, когда боковая дверь открылась, и самого человека провели внутрь двое охранников и его команда юристов. Он был одет во все черное, хотя это делало его ужасно грешным и зловещим, его волосы были зачесаны назад, за исключением одной волнистой пряди, которая падала ему на лоб и на его черные глаза.

Он выглядел как реклама безумия, зла и опасности.

Я покачала головой, встретившись взглядом с Еленой, которая стояла позади него вместе с остальной частью его команды юристов, сжав накрашенные красным губы в линию, подчеркивающую ее ярость из-за проигрыша этой конкретной битвы со своим клиентом.

Ему следовало бы надеть белую рубашку, по крайней мере, чтобы смягчить свой внешний образ и сделать его похожим на обычного бизнесмена.

Но, конечно, Данте не хотел выглядеть безобидным, и я была уверена, что он утверждал, что такой наряд только сделает более очевидным, что он лев, одетый как ягненок.

— Чертов идиот, — пробормотал Александр рядом со мной, глядя на брата.

Мой муж был не в хорошем настроении.

Не только потому, что его брата судили за убийство, но и потому, что из-за этого нам было необходимо находиться в Нью-Йорке.

Александр ненавидел этот город.

Это был символ наших лет разлуки и мое убежище, когда я потерялась без него.

Если бы он поступил по-своему, мы, вероятно, никогда больше не ступили бы на остров Манхэттен.

Но Данте предстал перед судом за убийство, так что мы сидели здесь, в первом ряду, отведенном для его семьи, и придавали вес имени Дэвенпорта и титулу Грейторн по делу Данте.

Публике было трудно поверить, что брат герцога решился стать мафиози.

— Tesoro (с итал. Сокровище), — пробормотал Данте с легкой улыбкой, когда охранники зажали его между перилами и столом, за которым он должен был сидеть, а затем резко толкнули его на стул.

Мое сердце сжалось в груди, превратив обнадеживающую улыбку в дрожь.

— Fratello, — тихо сказала я, наклонившись вперед, чтобы положить руку на перила, чтобы он мог видеть ее и знать, что мне хотелось бы, чтобы она была на его руке или на спине в яростных объятиях.

Жесткий выражение его лица на мгновение смягчилось, когда он посмотрел на меня, его любовь сияла из каждой поры. За эти годы он многим пожертвовал ради меня, и я отказывалась верить, что он будет наказан за это, проведя следующие двадцать пять лет в тюрьме.

— Мы выиграем. — Александр врезался в мои мысли своими сильными и уверенными словами. — Я не позволю им сделать это с тобой.

Ухмылка Данте стала кривой, когда он посмотрел на своего брата, его близнеца по форме, но не по цвету. Золотое и черное, плохое, завернутое в красивую упаковку, и хорошее, запертое в образе плохого парня.

Они были парой инь и янь, без которой мне больше не хотелось думать о жизни.

— Ты думаешь, что можешь все, — Данте с любовью покачал головой. — Ты знаешь, что весь мир не склоняется перед твоей милостью, сэр?

Ксан холодно поднял бровь в молчаливом возражении.

Данте рассмеялся, и это зрелище было заснято судебными репортерами множеством мигающих камер.

Я не сомневалась, что завтра это украсит заголовки всех популярных газет.

Капо мафии смеется перед лицом своих преступлений.

— Заткнись и посмотри вперед, Эдвард, — рявкнула Елена, сильно ущипнув его за ногу и сев между ним и своим коллегой-адвокатом. — Один раз в жизни делай, как тебе говорят.

— Заставь меня, — насмехался он над ней, прежде чем заговорщически подмигнуть мне.

Я улыбнулась ему, как он того и хотел, но у меня не было беззаботности.

Елена посмотрела мне в глаза, и ее чопорная, профессиональная маска на мгновение сместилась, показывая мне ее тихое беспокойство. Она дала мне обещание сражаться за Данте так же, как она будет сражаться за меня, но в тот момент я могла видеть, насколько маловероятно, что Данте будет признан невиновным.

Он, конечно, не был виновен.

Это я убила Джузеппе ди Карло.

Но после многих лет жизни под влиянием Ордена я поняла, насколько мощной может быть манипуляция, а прямо сейчас? Общественность хотела, чтобы Данте был привлечен к ответственности за эти преступления.

— Я не позволю этому случиться, моя красавица, — поклялся Александр, наклонившись ко мне на ухо, чтобы прошептать слова, словно молитву. — Я пойду на край земли, чтобы убедиться, что он больше не будет страдать из-за нас.

Я тонко улыбнулась ему, но для успокоения взяла его руки в свои и потерла золотое кольцо на его безымянном пальце.

— Однажды ты сказал мне, что не все заслуживают счастливого конца. Можешь ли ты честно сказать, что да? Что делает брат, которого ты ненавидел последние два десятилетия?

Он коснулся моего подбородка костяшками пальцев и пристально посмотрел на меня.

— Если кто-то и заслуживает счастливого конца, так это люди, которые страдают, находя его. Обещаю тебе, жена, это тоже пройдет, и однажды мы все вместе будем пить и вспоминать именно этот момент. Ты веришь своему мужу?

Я посмотрела в глаза, которые запомнила, когда впервые увидела их в переулке Милана, в те, которые ждали меня, когда я впервые проснулась в бальном зале Перл-холла, и подумала о том, как он оба раза обещал мне, что будет ждать меня там.

Он не был человеком, который сдавался, независимо от обстоятельств, и я знала, что это было всего лишь еще одним препятствием, перед которым ему нужно было набраться сил.

Он был героем моей истории, но, как знает любой хороший читатель, герой всегда станет злодеем, если его близким будет угрожать опасность.

И Александр был готов пойти на войну ради брата и жены.

— Я верю тебе, — сказала я ему.

И хотя на это потребовались годы и неожиданные повороты, которые мы никогда не могли предсказать, в конце концов я оказалась права.

Два года спустя.

Никогда еще мне не было так больно. Ни пазу в жизни.

Только Бог знал, что это что-то говорило.

Все мое тело было похоже на горящее здание, швы болели, пытаясь выдержать увеличивающийся вес стен, грозивших обрушиться, дерево вспотело от жары, поднимаясь все выше и выше.

Это была чистая агония.

Но я этим гордилась.

Не потому, что мой Хозяин использовал одну из своих многочисленных злых игрушек, чтобы вызвать у меня хныканье и вздохи. Хотя он, по сути, и был причиной этой боли.

А потому, что я потела, тяжело дышала и разрывалась по швам между бедрами, чтобы родить ребенка, которого мы создали вместе.

— Почему, черт возьми, ей так больно, доктор? — прорычал мой муж на самого известного акушера страны. Его красивое лицо было плотно сморщено, кожа покраснела от силы, сдерживавшей всю его значительную ярость.

Само собой разумеется, после всего, через что мы прошли вместе, Александру не хотелось, чтобы меня обижали.

— Это совершенно естественный процесс, ваша светлость, — констатировал доктор Рейнхардт, совершенно не обеспокоенный тем, что крупный сердитый мужчина хмуро смотрит на него с моей постели. — Ваша жена чувствует себя на удивление хорошо, учитывая размер ребенка.

Это его слегка успокоило. Моему мужу было приятно узнать, что он произвел на свет большого и здорового ребенка, и что я так хорошо справляюсь со стрессом.

Похвалить меня было самым быстрым способом расположить к Александру хорошую сторону.

Пока эта похвала была платонической.

Даже в этом случае, если бы она исходило от мужчины, который был одиноким или каким-либо образом красивым, он мог бы пригрозить ему в качестве дружеского напоминания о том, что я принадлежу и всегда буду принадлежать ему.

Боль пронзила мой пах и спину, резонируя в моем мозгу, как радиоактивный удар.

Александр проклял кровавое убийство, услышав гортанный стон, вырвавшийся из моего разорванного горла, но он снова занял свое место рядом со мной и позволил мне сжать его руку так сильно, что его суставы заскрипели в протесте.

— Ты такая красивая, — сказал он мне прерывающимся голосом, наклонившись и прижавшись лбом к моему мокрому от пота лбу. — Ты так красива для меня. В этот момент прекраснее любого другого. Никто никогда не был так горд и влюблен в свою жену, как я, ты понимаешь это, моя красавица?

Я кивнула, мои зубы стиснулись так сильно, что я могла говорить, когда во мне пробежала новая схватка.

— Ладно, пора тужиться, леди Грейторн, — подбадривал меня доктор, занимая интимную позицию между моими ногами.

Меня шокировало то, что Александр позволил врачу-мужчине быть моим акушером, но он был бесспорно лучшим врачом в Соединенном Королевстве.

А еще он был геем и счастливо женат на возлюбленном своего детства.

Это и объясняло готовность Александра, хотя он трижды заставлял доктора Рейнхардта беседовать с нами, прежде чем дать ему должность врача герцогини Грейторн.

— Я готова, — сказала я ему, моя улыбка искривилась, как раскаленный металл, на моем лице.

Все мое тело было похоже на перегруженный электрический провод, готовый взорваться. Я отчаянно пыталась подтолкнуть и снять напряжение, хотя боль, которую я испытывала, была почти невыносимой.

— Я люблю тебя, моя красавица, моя Topolina, моя герцогиня, — говорил Александр, прижимая меня спиной к своему туловищу и держа обе мои руки так, чтобы я могла сжать их достаточно сильно, чтобы сломать, пока я изо всех сил пыталась вытолкнуть нашего ребенка в мир. — Ты мое самое большое сокровище.

Я запрокинула голову назад, мышцы напряглись достаточно сильно, чтобы лопнуть, и крик, кипящий в моем горле, вырвался в воздух.

Мгновение спустя пронзительный вопль подчеркнул последние ноты моего крика.

Я медленно моргнула залитыми потом глазами, пытаясь сосредоточиться на боли, поскольку я стала настолько искусной в этом, что могла сосредоточиться на существе, которое доктор Рейнхардт держал в своих руках.

— Боже мой, — голос Александра надломился, когда он убрал мои мокрые волосы со лба, а затем мягко уложил меня обратно на кровать, чтобы он мог принять ножницы для пересечения пуповины от врача— Боже мой.

Мои глаза горели, а тело ощущалось как сдутый воздушный шар, неспособный к оживлению, когда я поддалась импульсу закрыть веки и отдохнуть на мгновение.

— Моя красавица, — мягкий голос Александра нежно вытащил меня из сна. — Пришло время познакомиться с твои сыном.

Мгновенно адреналин пробежал по моему телу, и мои глаза резко открылись, мое зрение стало ясным и блестящим, когда я увидела пару серебристо-голубых радужных оболочек, которые, как я знала, со временем превратятся в серые, как у Александра.

Наш малыш.

Рыдание застряло у меня в горле, а сердце тяжело и тяжело колотилось в груди. Я чувствовала себя раздутой от любви, перезрелой и уязвимой.

Малыш Дэвенпорт весил восемь фунтов одиннадцать унций (3,9 килограмма), у него была густая копна черных волос и идеально сформированный рот в форме бантика, который сморщился, когда он слегка возился на руках у отца.

Он был самым прекрасным существом, которое я когда-либо видела в своей жизни.

Я посмотрела на Александра залитыми слезами глазами и увидела в его выражении ту же удивительную нежность, которая охватила меня.

Он сел на край кровати и передвинул ребенка так, чтобы он мог лечь на мою обнаженную грудь. Комната была очищена, очевидно, по приказу моего властного герцога, так что мы оба могли с трепетом наблюдать, как ребенок прижался к моей набухшей груди и сжал кулак у моего сердца.

— Я никогда в жизни не думал, что мне приснится такой сон, — тихо пробормотал Александр, осознавая сладкий, безопасный кокон, которым мы были окутаны. — Я никогда не верил, что буду свободен от своих демонов, не говоря уже о свободе разделить мою жизнь с такой женщиной, как ты, рядом со мной, с прекрасным ребенком. Даже если бы я был свободен от тех цепей, которые меня связывали, я бы никогда не подумал, что буду достоин такого будущего.

Рыдания, застрявшие у меня в горле, сорвались с моих губ, когда я прильнула к его плечу и позволила слезам благодарности залить его черную рубашку.

Он позволил мне плакать, хотя я знаю, что ему было больно смотреть на меня. Его рука зарылась в мои волосы, убирая их от моего горячего влажного лица, успокаивая меня до глубины души.

Я откинула голову назад, чтобы поцеловать сильный ровный пульс на его горле, а затем снова повернулась, чтобы посмотреть на сладкий сверток у себя на груди.

Ему было тепло и тихо, он спал рядом со мной, как будто знал, насколько он в безопасности в моих объятиях, когда мы оба в объятиях его отца.

Александр никогда не допустил бы, чтобы с нами случилось что-то плохое. Мы вели нашего ребенка в мир без Ордена, без Ноэля Дэвенпорта и без нависшей над нами угрозы мафии.

— Это наша эра счастья, — напомнила я Александру и нежно, как бабочка, поцеловала мягкую головку нашего сына. — Все, что он когда-либо познает, — это радость и свет.

— Да, — пообещал Александр, прижав один из своих толстых и длинных пальцев к пухлой щеке ребенка. — Хотя твоя семья, несомненно, сумасшедшая, Bella, поэтому я не решаюсь сказать, что это обойдется без драмы.

Я издала водянистый смешок, проведя носом по макушке ребенка, чтобы вдохнуть немного его сладкого детского аромата.

— У нас есть имя для нашего будущего герцога? — спросил Александр.

Беременность далась нам обоим эмоционально нелегко. Несмотря на то, что Ноэля больше нет, он все еще преследовал Перл-Холл и наши воспоминания о моей прерванной первой беременности, словно адский призрак. Александр был властным и злобно защищал все девять месяцев, почти не выпуская меня из дома, не говоря уже о том, чтобы выехать из страны, чтобы навестить мою семью или отработать существующие контракты. Мне так же не хотелось расставаться с нашим домом и мужем. Прошло два года с момента окончания наших ужасов, но мне все еще казалось, что не пролетело и мгновения с тех пор, как я вернулась домой в Перл-Холл в качестве его хозяйки, и я не была готова быть вдали от них вообще на протяженный орезок времени.

Всю беременность у меня была утренняя тошнота, ужасные кошмары, которые продолжались еще долго после того, как я проснулась, и ужасный жар, из-за которого Александр установил потолочный вентилятор и четыре напольных вентилятора Dyson в нашей спальне, чтобы я могла поспать несколько часов ночью.

Это было изнурительно, но мы наслаждались каждой минутой. И по некоторому молчаливому соглашению мы были осторожны и не строили слишком много планов на ребенка, как только он или она появится на свет. Мы не узнали пол, не выбрали имени, и дома у нас была только кроватка, потому что Риддик сделал ее для нас в подарок ребенку.

Глупо было со стороны двух взрослых людей поверить, что можно сглазить, но мы так долго переживали такие испытания и горе, что не хотели рисковать.

Итак, у нас не было имени для маленького графа, который лежал у меня на руках.

Но, глядя на его идеальное, красивое личико, я подумала об имени, которое слишком идеально подходило для него.

— А что насчет Эйдона? — спросила я, запрокинув голову, чтобы посмотреть на человека, который ворвался в мою жизнь и протащил меня через ад, чтобы подарить мне королевство, которое мы однажды сможем назвать своим. — Айдес или Айдоней — одно из менее известных имен Аида.

Красивое, сильное лицо Александра растаяло в одной из его редких открытых улыбок, когда он усмехнулся.

— Только моя жена хотела бы назвать нашего ребенка в честь греческого бога подземного мира.

— Только твоя жена поймет, как много значит для меня, для нас история Аида и Персефоны, — возразила я. — Аид — непонятый бог, но он поддерживал баланс и гармонию между добром и злом. Он был честным и справедливым правителем с большой ответственностью, каким однажды станет и наш сын.

Я посмотрела на наш подарок, когда он сунул свою маленькую сложенную руку в рот, и я знала в недавно открытой камере моего сердца, где жило и пульсировало материнство, что маленький человек на моей груди будет одним из величайших людей, которые когда-либо жили.

— Эйдон, — проверил Александр, его акцент вырезал имя гладким и чистым, как скульптурный мрамор. — Эйдон Данте Джозеф Дэвенпорт, седьмой граф Торнтон и наследник герцогства Грейторн. — Он нежно провел своей большой рукой по голове ребенка, словно метафорически увенчивая его своими титулами. — Да, я думаю, Эйдон ему вполне подойдет.

— Я люблю тебя, — с жаром сказала я ему, когда это чувство сдавило мою грудь и стало трудно дышать. — Если бы мне пришлось вернуться, я бы выбрала быть твоей рабыней снова и снова. Я не хочу, чтобы наше порабощение друг другом когда-либо заканчивалось.

Мой муж наклонился и прижался своим лбом к моему, одна рука все еще обхватывала затылок мягкой головы Эйдона. Я держала глаза открытыми, взгляд глубоко погрузился в перфорированное серебро его великолепных глаз.

— Спасибо, что подарила мне подарок, о котором я никогда не думал просить, — тихо сказал он, его тон был настолько искренним, что у меня заболело сердце. — Я обещаю доказывать, что достоин этого, тебя и нашего ребенка, каждый кровавый день до конца нашей жизни.

— Я знаю, — сказала я, прежде чем скрепить его обещание поцелуем. — Ты лучший мужчина, которого я знаю, и я проведу остаток своей жизни, доказывая тебе, что я уже знаю, насколько ты достоин.

Александр

Четыре года спустя.

Жемчужный зал эхом отдавался, как церковные колокола в древней башне, с пронзительным серебряным смехом множества детей, танцующих, играющих и мчащихся по его залам. Теодор и Женевьева Синклер по очереди скатывались по огромным изогнутым перилам лестницы в Большом зале, а Риддик смотрел на них как строгий надзиратель и лишь выдавил улыбку, когда Дженни потребовала, чтобы он встал внизу и дал ей пять, когда она спускалась вниз. Двое из тройняшек Дэвенпорт непрерывно хихикали, пока их тетя Елена и дядя Данте посылали воздушные поцелуи этим сладким толстым комочкам и щекотали их маленькие животики, лежащие в манеже, установленном в неформальной гостиной. Взрослые добродушно спорили о том, кто из братьев симпатичнее, Эдвард или Дориан, и оба малыша визжали от восторга, словно добавляя к спору собственное мнение. Мама держала на руках единственную девочку Дэвенпорт, последнюю рожденную тройняшку, маленькое создание с золотистой кожей и вьющимися, окрашенными чернилами волосами, а ее глаза уже стали ярко отполированными серебром. Она ворковала с маленькой Поппи серьезным тоном, передавая мудрость на диалекте итальянского языка, который одиннадцатимесячная девочка еще не могла понять. Тем не менее, Поппи прижала свой маленький кулачок к мягкой морщинистой щеке мамы, как будто понимала каждое слово. Жизель сидела на диванчике перед огнем, свернувшись калачиком рядом с мужем, который читал вслух «Это была ночь перед Рождеством» девочке-подростку, лежавшей животом на персидском ковре, подперев ладонями свое испачканное шоколадом лицо, слушая. Когда она прервала рассказ в знак протеста, Елена бросила на дочь долгий, долгий взгляд, который говорил о многом, и остановила девушку ворчливыми извинениями, когда она снова села, чтобы слушать.

Я стоял в дверном проеме между Большим залом и гостиной, опершись плечом о косяк и скрестив руки на груди, наблюдая за счастливой семейной картиной, населявшей дом моих предков.

Это было наше первое семейное Рождество за многие годы, и моя жена каким-то образом убедила свой клан переправиться через океан и провести его здесь, в Перл-Холле. Каждый год мы летали в Штаты по этому случаю, но Козима устала — трое новорожденных стали бы испытанием для буквального святого — и ей хотелось, чтобы ее семья дома отпраздновала это событие.

Я не понимал ее склонностей до настоящего момента, наблюдая, как дети моего зятя суетятся вокруг внушительного поместья, как если бы это была игровая площадка, видя, как моя жена разделяет любовь к нашему дому со своими сестрами и братом и ухаживает за их партнерами. С нашими традициями и удобствами.

Перл-холл ощущался настоящим домом в тот момент, когда я вновь поставил Козиму рядом с собой в качестве его хозяйки, и он снова ощущался как дворец в тот момент, когда мы привезли Эйдона домой из больницы, но это был первый раз, когда я понял, что вместе мы с женой создавали новое наследие этого места.

Оно никогда больше не будет клеткой для рабов или тюрьмой для своих наследников. Наши дети вырастут, зная, что это дом, как и любой другой, — место любви и тепла с новой историей, построенной на преданности и эмоциональной щедрости. Они будут передавать эту историю своим детям, а от них — к следующим, и так далее, пока наследие, которое закончилось с Ноэлем, не будет навсегда забыто и смыто со стен и территории Перл-Холла многими, многими годами смеха моей семьи.

Запах измельченных осенних листьев и теплых специй возвестил о ее прибытии, прежде чем тонкие руки обвили меня за талию, и Козима прижалась к моей спине.

— Привет, муж, — сказала она с веселым британским акцентом.

Ее голос никогда не забудет эти последние следы своей родины, но с годами она все больше и больше приспосабливалась к моим британским извращениям и манере говорить. В ее речи я наслаждался отзвуками своей страны. Это было еще одно напоминание о том, как я сделал ее своей.

— Привет, жена, — ответил я, потянув ее вперед, чтобы взять ее лицо в свои руки и посмотреть в любимые золотые глаза.

В первые годы нашего воссоединения я питал тайную, ужасающую веру в то, что наша любовь слишком хороша, чтобы быть правдой. Что в любую минуту она осознает свою ошибку выбора меня и уйдет к черту из моей жизни.

Но этот момент так и не наступил.

Вместо этого каждый день, когда я просыпался рядом с ней, я понимал, что особый взгляд в ее глазах был создан только для меня. Этот взгляд превратил ее глаза из чистого золота в теплое медово-масляное, мягкое и податливое от любви и подчинения ко мне.

Это выражение отразилось в ее дорогих мне глазах, когда я посмотрел в них сверху вниз и почувствовал, как зеркало этого чувства появилось в моей груди.

— Как я стал таким удачливым ублюдком? — спросил я ее, прежде чем схватить ее губы в крепком, карающем поцелуе.

Когда я, наконец, насытился — на данный момент — я отстранился и с чисто мужским удовлетворением наблюдал, как она несколько раз ошеломленно моргнула, прежде чем прийти в себя. Она протянула руку и обхватила пальцами мои запястья, все еще удерживающие ее лицо, и улыбнулась своей улыбкой на миллион долларов.

— Ты прекрасно знаешь, как тебе это удалось, Ксан. Ты заплатил за меня цену.

— Нахалка, — отругал я, щелкнув языком, прежде чем протрезвел и слегка согнул колени, чтобы оказаться с ней на уровне глаз. — Я заплатил цену не богатством, а жертвой. Почти четыре года без тебя были хуже любого наказания Сизифа или Тантала.

— Согласна, — сказала Козима, твердо кивнув, прежде чем снова рухнуть с блаженной ухмылкой. — Ты теперь счастлив, муж?

Я снова посмотрел через ее голову в гостиную, когда Кейдж Трейси начал играть на пианино, а Себастьян встал, чтобы пригласить мать потанцевать с ним. Данте и Елена ссорились из-за партии в шахматы, которую они начали в том же месте, где Кози однажды играла с Ноэлем перед камином, в то время как Эйдон и Жизель тщательно красили поезд, который стал первым ранним рождественским подарком.

Это было настолько прекрасно, что вызывало тошноту у человека, который не верил в любовь большую часть своей жизни.

Я сказал это своей жене.

Она откинула голову назад и засмеялась своим хриплым, искренним смехом. Я позволил этому окутать меня, пока держал ее в своих объятиях, и когда она выпрямилась, я поддался порыву поцеловать ее еще раз.

Дверной звонок разнесся по всему дому, заставив всех остановиться в веселье.

Мы были все вместе, ни одного близкого человека не забыли, поэтому было любопытно, что кто-нибудь приедет в Сочельник в закрытую усадьбу.

Я был удивлен, что охранник пропустил кого бы то ни было через ворота без разрешения.

Так продолжалось до тех пор, пока моя жена не улыбнулась, как кошка, которая собиралась съесть чертову канарейку.

— Мышонок, — опасно протянул я. — Что ты натворила?

Ее улыбка была злобной, когда она выскользнула из моих рук и поспешила открыть дверь, нетерпеливо прогоняя Риддика, когда он пытался отобрать у нее это дело.

Я поймал взгляд Себастьяна, когда он стоял со своей матерью в объятьях, и мы разделили момент опасения.

Мы оба догадывались, кого Козима могла пригласить в наш дом.

Не кого-то, а кое-кого определенного.

Мгновение спустя из Большого зала раздался мужской и женский голоса, а через мгновение после этого дочь и сын Жизель и Сина тащили за руку двоих человек, а Козима следовала за ними.

— Смотри, папа, — крикнул Тео своему отцу. — Адам и Линнея здесь!

Воздух в комнате потускнел, веселая атмосфера была залита бензином, а затем загорелась секундой позже, когда высокая, по общему признанию великолепная женщина, державшая Тео за руку, тихо сказала: «Привет всем».

Мне не нужно было смотреть на Себастьяна, чтобы понять, что он разрывается от ярости и страдает от боли. Все остальные отошли от шока и поддались порыву быть вежливыми, несмотря на неловкую ситуацию. Я остался стоять в дверях, пока остальные приветствовали бывшего лучшего друга и бывшего любовника Себастьяна, выражая свою солидарность зятю, которого я полюбил и уважал.

Его глаза остановились на мне, и он слегка наклонил голову в знак благодарности.

— Себастьян, — сказал Адам Мейерс сильным и уверенным голосом, когда он шагнул вперед после обмена приветствиями с остальными членами семьи, глядя на мужчину, находившегося в другом конце комнаты. — Иди сюда и поприветствуй нас.

— Мы просто пришли пожелать тебе счастливого Рождества, Себ, — сказала Линнея своим мягким, лирическим голосом, умоляя, где Адам говорит жестко.

Они составляли поразительную пару, стоящую там. Царственная и суровая манера поведения Адама была результатом его британского аристократического воспитания, в то время как Линнея была слегка экзотической и совершенно очаровательной со своими светлыми волосами и стройным телом, одетым в кашемировое платье.

Темная внешность Себастьяна была идеальным фоном и дополнением к ним обоим, но, стоя в другом конце комнаты, невозможно было сказать, насколько физически или эмоционально они могли быть совместимы друг с другом. Тогда или — если этим двум новичкам есть какое-то отношение к этому — сейчас.

— Себастьян. — Голос Адама прорезал воздух между ними, словно кнут. — Иди сюда.

Себастьян мгновенно двинулся вперед, хотя его поза говорила о непокорности и униженном гневе. Он напомнил мне Козиму, когда я впервые заставил ее подчиниться, дерзкую и благородную, но глубоко тянущуюся к доминированию.

Я поискал ее позади Адама и заметил на ее лице двойное недоумение.

У Адама и Себастьяна явно была более великая история, чем мы предполагали раньше.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — сказал я жене.

Она закусила губу и пожала плечами.

Себастьян достиг Адама, остановившись с ним лицом к лицу в воинственном вызове. Они долго смотрели друг на друга, энергия потрескивала в комнате так сильно, что даже тройняшки молчали в своей кроватке.

Наконец, Линнея шагнула вперед, положив руки на их вибрирующие груди, словно громоотвод, заземляющий их обоих.

— Стойте, — тихо приказала она. — Вы оба устраиваете сцену, а сегодня Рождество. Поцелуй меня, Себастьян, а потом проведи экскурсию по этому великолепному дому.

Мужчины смотрели друг на друга еще долгую секунду, прежде чем плечи Себа слегка округлились в знак поражения, и он повернулся, чтобы поцеловать Линнею в щеку.

— Начни с восточного крыла, — предложила Козима, подходя ближе и успокаивающе кладя руку на плечо брата. — Я уверена, что часовня им обоим понравится.

Себастьян коротко кивнул ей, а затем шагнул вперед, взявшись за руку Линнеи. Адам протянул руку и сжал пальцами Себастьяна плечо так, что тот застыл как вкопанный. Не оглядываясь на него, Себ слегка отступил в сторону и позволил Адаму идти вперед, хотя тот и не знал, как пройти через Зал.

Мы с Козимой еще раз переглянулись, когда троица вышла из комнаты, и воздух стал ровным, как застоявшаяся поп-музыка.

— Ну, cazzo, — сказал Данте, нарушая наше потрясенное молчание. — Это было большее сексуальное напряжение, чем я видел с тех пор, как Елена впервые встретила меня.

Елена ударила его по руке, а затем засмеялась, когда Кейдж кивнул в знак согласия.

У всех нас была изрядная доля романтических волнений, и, по мнению моей назойливой жены, Себастьяну пора было закончить свою одинокую жизнь.

Я поднял руку, чтобы она могла поместиться в мои объятья, когда она подошла ко мне, а затем прижался губами к ароматным волосам над ее ухом и прошептал:

— Думаю, мне придется наказать тебя за этот маленький трюк, моя красавица. Мы с нетерпением ждали мирного Рождества.

Любовь всей моей жизни посмотрела на меня уголком своих золотых глаз, нахальная улыбка появилась на ее щеке, когда она сказала:

— Думаешь, единственная причина, по которой я это сделала, была ради Себа? Я искала повод, чтобы ты меня наказал. Я устала быть хорошей.

— Ах, — сказал я, когда Эйдон позвал меня, чтобы я посмотрел на его поезд. — Когда все лягут спать, мне придется уложить тебя в Андреевский крест и напомнить, что происходит, когда ты плохо себя ведешь.

Конец.

Огромное спасибо, что прочитали ВЛЮБЛЕННЫХ!

Подпишитесь на мою рассылку , чтобы быть в курсе всего, что касается Джианы Дарлинг и слов, которые я пишу. Вы даже можете бесплатно скачать рассказ!

Если вам понравилось читать о мрачной истории любви Козимы с ее загадочным мастером Александром, вам захочется узнать, что происходит с его братом-мафиози Данте!

Добавьте книгу Данте в свой TBR на Goodreads прямо сейчас, чтобы не пропустить его эпический мафиозный роман!

Вы также можете прямо сейчас прочитать о сестре Козимы Жизель, чтобы получить шанс раскрыть тайну ее романа! Узнайте, что происходит, когда Жизель берет отпуск, прежде чем воссоединиться со своей семьей в Нью-Йорке, и встречает французского миллиардера Синклера. Он — все, о чем она даже не подозревала, но он также забрал…

«Дело» в один клик прямо сейчас!

5 ГОРЯЧИХ ЗВЕЗД СТРАННЫХ ДЕЛ!! Приготовьтесь к горячему недельному празднику с неожиданными поворотами событий. Сексуальный Синклер знает, чего он хочет, а именно красивой Жизель, и идет к этому. Эти двое нагреют страницы и затянут вас в свою историю. — Рецензент Goodreads, 5 звезд.

Переверните страницу, чтобы увидеть отрывок из романа …