Одержимый

104

Три зеленые фигуры впереди. Томас сосредоточился на детективе, который находился между Майклом Теннентом и его подстилкой. Одной рукой держится за операционный стол. Смотрит в его сторону, выражение лица испуганное.

Что ты видишь, детектив-констебль Брэнсон? Темноту? А за ней еще более темную темноту? Жаль, что нам с тобой не удалось поговорить о фильмах моей матери. Надеюсь, ты понимаешь, что мне не доставляет никакого удовольствия убивать тебя.

У него осталось три пули в обойме. Он правильно сделал, когда решил проверить. По пуле на человека, если потребуется, но Томас надеялся, что этого не потребуется. Пули – они для тех, которые ничего не значат. Для таких, как детектив-констебль Брэнсон.

Пули убивают слишком быстро.

Мы не для того так далеко зашли, доктор Майкл Теннент, чтобы я покончил с вами выстрелом в голову.

Все двери заперты изнутри. Никто не сможет войти без приглашения. Нет нужды торопиться. Можно все спокойно обдумать.

Развлечься!

Сначала избавиться от детектива, затем возобновить прерванную операцию. Томас похлопал по карману вновь надетого хирургического костюма, чтобы убедиться, что на этот раз он не забыл адреналин. Пузырек был там. Отлично!

Он прицелился в детектива, который теперь корчился, пригибался к полу – как будто это может его защитить! – но он был в двадцати футах от Томаса и под таким углом, что существовала опасность: если он промахнется, то попадет в психиатра. Нет никакой необходимости рисковать. Надо пристрелить детектива наверняка – в упор, в висок.

Неожиданно Майкл Теннент закричал:

– У него есть очки ночного видения!

Гленн вцепился в край металлического стола, как утопающий – в спасательный плот. Только так он мог сохранить ориентацию и равновесие в предательской темноте.

Он помнил, где находится вход в комнату, где – подвешенный к потолку человек. Сделав шаг от стола, он мог дотронуться до него. Он точно знал, как лежит женщина и с какой стороны стола расположена полка с острыми хирургическими инструментами – с той же, с какой и он, всего в нескольких дюймах от него.

Все его мысли были обращены к двоим людям, которых Ламарк держал здесь пленниками. Каким-то образом, в этой кромешной темноте, он должен защитить их от человека в очках ночного видения, который уже ранил его, а на этот раз наверняка постарается убить.

Он уже чувствовал опасную слабость и головокружение. Неизвестно, через сколько минут он потеряет сознание. Надо добиться равных условий схватки с находящимся рядом безумцем, а для этого ему нужны:

Свет. Оружие. Защита от пуль.

Оружие было рядом – на подносе, стоящем на полке стола-каталки. А вот свет… Где тут рубильник?

Пригибайся, группируйся, не переставай двигаться.

Не отпуская стол, он перемещался вдоль него взад и вперед, приседал, пригибал голову, думал. Думал. Думал.

Громко, четко и гораздо более уверенно, чем на самом деле себя ощущал, Гленн сказал:

– Мистер Ламарк, ваш дом окружен полицией. Все выходы из него находятся под наблюдением. Опустите пистолет и включите свет. Сдавайтесь. Не делайте ситуацию хуже, чем она уже есть.

То время, пока детектив говорил, Томас использовал для того, чтобы подобраться к нему поближе. Теперь он был от него меньше чем в шести футах. Стараясь дышать медленно и неслышно, он поднял пистолет, держа рукоять обеими руками, и наклонил его так, чтобы мушка на стволе четко совпадала с V-образным вырезом прицельной щели. Он читал в Интернете, что ствол пистолета подбрасывает при выстреле. Надо целиться ниже, как в того полицейского на лестнице.

Теперь пистолет был нацелен в подбородок детектива. Учитывая рывок отдачи, пуля должна попасть ему в глаз или в лоб.

И все-таки лучше подойти поближе. У него только три пули – зачем рисковать?

Детектив снова заговорил, а это Томасу и было нужно. В голос неожиданно прокралась дрожь. Хорошо. Он гораздо менее уверен в себе, чем хочет казаться.

Он абсолютно беспомощен. Хорошо.

– Мистер Ламарк, я знаю, что вы меня слышите. Давайте вести себя как цивилизованные люди. Вы гордитесь своей матерью. Неужели вы не хотите, чтобы она гордилась вами?

Томас не обратил на слова детектива никакого внимания. Но вдруг темноту прорезал голос доктора Майкла Теннента.

– Томас, – сказал он. – Я бы хотел поговорить о твоей матери.

Томас застыл.

– Расскажи мне о своей матери, Томас.

Он закрыл глаза. Закрой рот, доктор Майкл Теннент!

Психиатр не унимался:

– Расскажи мне о своей матери, Томас. Насколько я помню, тебе всегда было трудно говорить о своих отношениях с матерью.

Томаса начала сотрясать дрожь. Он понимал, чего добивается Майкл Теннент. Он должен противостоять этому.

Не обращай на него внимания.

Заткни уши.

Продолжай идти вперед. Не дай ему добраться до тебя. Он уничтожил твою мать. Не дай ему уничтожить и тебя.

Он находился уже меньше чем в четырех футах от детектива. Но его руки теперь сильно дрожали. Еще два фута, и он окажется на расстоянии выстрела в упор.

В упор будет лучше. В висок. Наверняка.

– Расскажи мне о своих отношениях с матерью, Томас, – продолжал доктор Теннент.

Вне себя от злости и замешательства, Томас бессознательно шагнул вперед и наступил на что-то, издавшее под его ногой громкий хруст.

Звук выдал Гленну его местоположение. Низко пригнувшись за столом-каталкой, зная, что женщина на нем надежно пристегнута ремнями, он изо всей силы толкнул стол в направлении звука. Стол с громким стуком врезался в твердое, раздался вскрик боли, затем один за другим полыхнули два выстрела. Гром выстрелов сопроводил низкий вой рикошетирующих пуль.

Гленн вдохнул воняющий кордитом воздух, отвел каталку назад и со всей оставшейся у него силой послал ее вперед, туда, где она только что так удачно нашла свою цель. Каталка с хрустом врезалась в тело, сразу же последовала вспышка пламени, грохот выстрела – только на этот раз пуля пролетела совсем рядом с его головой.

Не срикошетировала.

Гленн очень надеялся, что подвешенный к потолку мужчина остался невредим.

Он лихорадочно ковал железо, пока оно было горячо. Он катнул стол назад и ударил им с еще большей силой. И снова попал. Ругательство – скорее всего, это Ламарк. Металлический лязг об пол. Пистолет?

Стол назад, затем удар.

– Черт, ублюдок!

Голос Ламарка, никаких сомнений.

Еще один удар каталкой. И еще один; и еще; и еще. Гленн нащупал поднос с инструментами, схватил с него что-то плоское, с длинной ручкой и бросился вдоль стола в темноту.

Он тут же споткнулся о ноги Ламарка и, упав на него, со всей силы ударил неведомым инструментом. Тот с резким звоном воткнулся в бетонный пол. Ударил еще раз. Инструмент встретил на своем пути человеческую плоть. Раздался вопль боли.

В левой руке у Гленна оказалось запястье Ламарка. Отпустив оружие, правой рукой он лихорадочно старался добраться до его лица. Нащупал очки, сорвал их со лба Ламарка. Они зацепились за что-то – возможно, за шею. Гленн рванул изо всех сил, услышал сдавленное хрипение и получил удар в лицо: кулаком, рукоятью пистолета? – он не знал. Отлетев назад, он ударился обо что-то головой.

Ему удалось встать на колени. Не останавливайся. Он сдвинулся на четвереньках налево. Наткнулся на что-то коленом.

Ощупал. Разбитый пластмассовый корпус. Фонарь! Осторожнее. Приготовившись броситься в сторону, Гленн включил фонарь, проткнув лучом темноту, словно кинжалом.

Луч был тусклым, но света оказалось достаточно. Один охват луча дал Гленну полную картину. Висящий человек, кажется, не пострадал. Томас Ламарк находился в трех футах от него, собираясь напасть. Из бедра у него торчал скальпель. Пистолет валялся в стороне, футах в шести.

Гленн прыгнул за ним, на долю секунды опередив Ламарка. Упал на бетон, подобрался. Схватил пистолет и, резко развернувшись, направил его на Ламарка, успевшего схватить его за щиколотку.

Луч слабел. Гленн потряс фонарь. Мерцание. На секунду свет окреп, затем погас.

Ну же, продержись еще секунду.

Он снова потряс фонарь. Возник относительно яркий луч. Ламарк смотрел на Гленна. Улыбался.

– Положите руки на голову и встаньте, – хрипло сказал Гленн. В груди у него сипело.

Томас Ламарк и не подумал подчиниться.

Опасаясь, что скоро потеряет сознание, Гленн прохрипел насколько смог громко:

– Положите руки на голову, мистер Ламарк, или я буду стрелять.

Таким же дружелюбным голосом, каким он встретил детектива у двери своего дома, Томас сказал:

– Прежде чем войти сюда, я пересчитал патроны, детектив-констебль Брэнсон. В обойме было всего три патрона. Боюсь, у вас в руках разряженное оружие, а сами вы истекаете кровью. Мы можем подождать. Я никогда не спешу. Мои друзья тоже никуда не торопятся. Боюсь, в данный момент у меня нет других предложений.

– Томас! – неожиданно сказал Майкл Теннент. – Расскажи мне о своей матери.

Даже не померцав напоследок, фонарь в руке Гленна погас окончательно. Гленн почувствовал, как что-то надвигается на него из темноты. Не раздумывая над тем, блефовал Ламарк или нет, и кожей ощущая смертельную опасность, он нажал на спусковой крючок.

Вспышка, оглушающий грохот, тяжелая отдача оружия – все это явилось для него неожиданностью, как и леденящий кровь крик, последовавший за этим. Крик дикого зверя в смертельной агонии.

Гленн поднялся. Завывания продолжались – громкие, прерывающиеся крики, вызванные сильнейшей болью.

Кричал Ламарк:

– Помогите мне! Помогите! Помогите мне!

Гленн опять потряс фонарь, повозил рычажком включения взад-вперед. Замерцал слабый луч. Ламарк был на полу, он извивался, как змея, его лицо было перекошено от боли. Гленн не приближался к нему, держа безопасную дистанцию. Штанина на правой ноге Ламарка промокла от крови. Пуля попала ему в коленную чашечку.

Ламарк смотрел на Гленна и выл:

– Сделайте что-нибудь! Пожалуйста, сделайте что-нибудь!

Не зная, на что еще способен этот безумец, Гленн посмотрел на Ламарка некоторое время, затем одним быстрым движением, забравшим остаток сил, подскочил к нему и, не обращая внимания на крики, застегнул наручники у него на запястьях.

Разогнувшись, Гленн пошатнулся – ноги уже начали отказывать. Он схватился за край стола-каталки и ободряюще улыбнулся Аманде.

– Все хорошо, скоро вы будете в безопасности. Все в норме. Я сниму с потолка вашего друга, а потом вдвоем мы освободим вас. Не беспокойтесь, все будет хорошо.

Лежащий на полу Томас Ламарк кричал:

– Сделайте что-нибудь! Господи, пожалуйста, я не могу… как больно… пожалуйста, кто-нибудь! Сделайте что-нибудь!

Гленн взглянул на него, и Ламарк тут же затих.

– Вы меня удивили, мистер Ламарк, – сказал Гленн. С каждой секундой его вдохи становились все короче и поверхностнее. – «Одна пуля всегда остается в стволе». Неужели вы не помните? Это последняя строчка из «Крыльев пустыни», лучшего фильма вашей матери.