Томас лежал голый на тонком, отделанном белым шнуром белье, в кровати под балдахином. Спальня матери. Запах духов «Шанель», ее волос, ее ароматических масел, ее кожи все еще витал в воздухе.
Она была на экране. В шикарном платье, она садилась на пассажирское сиденье «феррари» с откидным верхом, стоящего возле парадного входа казино в Монте-Карло, в то время как Рок Хадсон придерживал для нее дверь.
– Ты такая красивая, мамочка, – прошептал Томас.
По лицу у него текли слезы.
Три недели и два дня. В гробу, в холоде и одиночестве. В темноте.
Он нажал «паузу» на пульте дистанционного управления. Лицо матери крупным планом застыло. Он взял со столика маленький магнитофон «сони» и нажал кнопку воспроизведения.
Доктор Майкл Теннент сказал:
«О беседковой птице? Нет, не знаю. Орнитология – одно из ваших увлечений?»
Томас остановил пленку, перемотал назад и прослушал снова.
«О беседковой птице? Нет, не знаю. Орнитология – одно из ваших увлечений?»
Остановив кассету, он взял второй магнитофон и произнес в него:
– Здравствуй, Аманда. Как дела?
Потом немного подождал и сказал эту фразу еще раз. Вторая попытка получилась более удачной.
Он проиграл голос психиатра, затем свой собственный. Пока не похоже. Лицо матери выжидательно смотрело на него с экрана. Он стер запись и попробовал снова:
– Здравствуй, Аманда. Как дела?
Лучше! Гораздо, гораздо лучше!
Томас выдвинул ящик прикроватного столика, вынул оттуда пластиковый вибратор матери и провел его гладкой закругленной поверхностью по носу. На нем еще сохранился ее запах. Он глубоко вдохнул, глядя на ее лицо.
– Здравствуй, – сказал он. – Здравствуй, Аманда. Как дела?
Мать улыбалась ему с экрана.
Ей нравилось.