Одержимый

40

Длинное одноэтажное здание с серыми, покрытыми штукатуркой с каменной крошкой стенами, с крытым местом для стоянки, куда помещается машина скорой помощи или небольшой грузовик. Две колонны с распахнутыми железными воротами между ними. Автостоянка, принадлежащая компании «Тармак», отделяющая здание от дорожной развязки, которая охватывает своей петлей чумазый Викторианский виадук и супермаркет «Сейнзбериз». Большая унылая вывеска рядом с выложенными из кирпича колоннами безрадостно гласит: «Морг Брайтона и Хоува».

Дождь еще больше сгущал краски, но даже в самый солнечный летний день это место выглядело кошмарно.

Гленн Брэнсон никогда не боялся привидений: он считал, что живые гораздо опаснее мертвых. Обычно детектив-констебль спокойно относился к трупам, но сейчас на стальном столе, освещенный четырьмя мощными лампами, лежал не просто труп.

Возможно, Кора Барстридж в конце жизни тосковала по свету сценических прожекторов, но эти большие светильники, на тяжелых цепях подвешенные к высокому потолку, не воодушевили бы ее. Слишком большим унижением для нее казалась эта холодная комната с дренажными желобами на полу, серыми кафельными стенами с ярко-фиолетовыми предохранительными крышками на электрических розетках, раковинами из нержавеющей стали и стальным вспомогательным столом, на котором в ряд были разложены хирургические инструменты и электрическая дисковая пила.

На еще одном вспомогательном столе лежали бумаги – несколько бланков, включая стандартный, заполненный Гленном в квартире Коры Барстридж.

Гленн старался держать себя в руках. Его желудок вел себя так, будто его заставили переваривать цемент. Гленн тяжело сглатывал, пытаясь справиться с запахом, который был гораздо хуже канализационного. Он смотрел куда угодно, только не на тело. Помощник патологоанатома, жизнерадостная полная женщина лет сорока пяти, только что закончила набивать череп Коры Барстридж мятой бумагой и теперь ставила на место ее затылочную кость.

Содрогаясь от отвращения, Гленн посмотрел на представителя коронера Элеонору Уиллоу, красивую черноволосую женщину, которой можно было дать от тридцати до тридцати пяти лет. На ней был элегантный серый костюм и жемчужные серьги. Она одарила его мимолетной улыбкой. Он стал смотреть на остальные два стола для вскрытия, которые, по счастью, были пусты.

На дальней стене висела аспидная доска, разграфленная на столбцы: «мозг», «легкие», «сердце», «кишечник», «почки», «селезенка». Перед ней стояли электронные весы. Патологоанатом Найджел Черч, отвернувшись ото всех, наговаривал информацию в диктофон, который держал рукой в перчатке.

– Петехиальное кровоизлияние в белки глаз, – говорил он. – Ничего необычного, принимая во внимание смерть от удушья.

Гленн всегда считал, что для своей мрачной профессии Черч недопустимо хорошо выглядит. Вот и сегодня красотой лица, здоровым блеском рыжеватых волос, удивительно хорошо сидевшим на нем голубым хирургическим костюмом он походил скорее на актера, играющего роль. При других обстоятельствах он был бы достойной парой Коре Барстридж.

«Да, – мрачно подумал Гленн, – если бы здесь был театр или съемочная площадка». Несмотря на то, что он уважал доктора Черча, он был разочарован тем, что тот не счел необходимым вызвать патологоанатома из министерства внутренних дел для более тщательного вскрытия.

Он дрожал от холода. На улице шел дождь, и он промок, несмотря на то, что бегом бежал от машины до здания. Стараясь отвлечься, он стал думать о фильмах с участием Коры Барстридж. Вспомнил, как она швырнула пепельницей в Стэнли Бейкера, который играл изменника-мужа в «Она всегда носила алое». Увидел ее в открытом спортивном «мерседесе» на лос-анджелесской автостраде. «Мерседес» то вливался в поток движения, то принимался обгонять его, а она страстно целовалась с Питером Селлерсом. Фильм назывался «Калифорнийская красавица».

А теперь она лежала на сверкающем стальном столе, разрезанная от шеи до лобка. Рана поддерживалась в открытом состоянии специальными зажимами. Были видны ее желтоватые кишки. В мрачном соблюдении благопристойности на ее лобок был положен большой треугольник плоти, состоящий из грудины и передних ребер. Ее груди, когда-то так разрекламированные в «Храме удовольствий», свисали по обе стороны от тела, распластываясь по поверхности стола. Рядом лежала серо-коричневая масса, бывшая когда-то ее мозгом.

Ее ноги, о красоте которых некогда ходили легенды, исчертили вены. На большом пальце правой ноги висела бирка с именем. Ее предплечья казались слишком тонкими, а плечи, наоборот, были мясистыми и все в складках.

Гленн едва смог заставить себя взглянуть на ее лицо. Почерневшее, изуродованное, оно будто в насмешку было обрамлено роскошными платиновыми волосами. Гленн был рад, что наихудшая часть процедуры – срезание затылочной кости и удаление мозга – была произведена до его приезда.

Наконец он взял себя в руки и осмотрел покойную надлежащим образом. Он чувствовал себя в каком-то смысле обязанным ей. Своими фильмами она доставила ему много приятных минут, и теперь он всеми возможными способами хотел отплатить ей.

Он размышлял о ее смерти весь вчерашний день и большую часть ночи, пытаясь понять, что же беспокоит его, почему он не может принять версию самоубийства.

Он просто не верил в нее, вот и все. Возможно, так было из-за того, что он знал, кто она, из-за кошмара, произошедшего с ее лицом. А возможно, и потому, что он, по существу, новичок в искусстве полицейского расследования, и, когда опыта будет больше, он станет спокойно принимать то ужасное, что люди иногда с собой делают.

Я здесь из-за тебя, Кора. Я здесь, чтобы добраться до истинных обстоятельств твоей смерти. И я буду рыть, пока все не станет предельно ясно. Обещаю тебе это.

Скрепя сердце он стал наблюдать, как патологоанатом нарезает мозг его кумира ломтями, внимательно рассматривая их и складывая на весы, потом по локоть засунул руку во вспоротую грудную клетку и вытащил легкие. Он положил их на вспомогательный стол. Они сочились кровью цвета машинного масла.

Патологоанатом положил каждое легкое по очереди на весы, продиктовал их вес, затем засунул их вместе с нарезанным мозгом в белый пластиковый пакет. Затем он удалил мочевой пузырь, взвесил его на руке и, будто обращаясь к Гленну, сказал:

– Мочевой пузырь содержит среднее количество мочи. Мы возьмем немного на анализ. – Он разрезал пузырь и налил мочу в пробирку.

Гленн присутствовал на многих вскрытиях, поэтому знал процедуру наизусть. Доктор Черч вынет все внутренности, и они окажутся в белом пакете. Пакет завяжут и поместят обратно в тело. Затем грудную клетку зашьют толстыми нитками.

Борясь со слезами, Гленн вышел, прошел в выкрашенную розовой краской комнату отдыха, сделал себе чашку сладкого чая и позвонил на службу, чтобы проверить, нет ли для него сообщений. Ничего срочного – покамест тихий понедельник.

Выпив чай, он вернулся в помещение для вскрытий. Доктор Черч в эти минуты работал над кишечником, забирая образцы жидкостей для анализа. Гленн остался до конца вскрытия, но не поделился с патологоанатомом и представителем коронера своими мыслями. Ничем не подкрепленные домыслы здесь никого не интересовали. Кроме того, это непрофессионально.

Доктор Черч и представитель коронера улаживали формальности над бумагами, помощник патологоанатома вышла сделать телефонный звонок. Гленн подошел к Коре Барстридж и стал молча смотреть на нее. Он не знал, что он надеялся увидеть. Было очень мало шансов на то, что доктор Черч что-либо пропустил. Ее глаза были закрыты.

– Есть одна незначительная неувязка, – сказал патологоанатом, подходя к Гленну. – Трупные мухи. В вашем отчете сказано, что, когда вы обнаружили ее, на ее голове был пластиковый пакет, плотно закрепленный на шее. Как в таком случае под него могли проникнуть мухи?

Гленн удивленно посмотрел на доктора Черча. Хороший вопрос. Он должен был сам об этом подумать.

Снова посмотрев на мертвую актрису, Гленн мысленно вернулся к тому моменту, когда нашел ее. Так ли плотно пакет был примотан поясом к ее шее? Может быть, были щели?

– Мясные мухи чуют труп человека за две мили, – с жутким апломбом сказал только что вошедший в комнату еще один помощник патологоанатома – щеголеватого вида молодой человек с диккенсовскими бакенбардами.

– Да, но как они могли попасть внутрь пакета? – отозвался доктор Черч.

На какой-то момент в Гленне загорелась надежда, которую тут же уничтожил человек с бакенбардами:

– Уж они бы пробрались. Возможно, после смерти кожа съежилась, и между шеей и пакетом образовались щели.

– Окна были закрыты, – сказал Гленн. – Как они попали в комнату?

Щеголь одарил его дружелюбным, но в то же время презрительным взглядом:

– Им не надо ни дверей, ни окон – не то что нам. Они влезут в любую щель.

– Спасибо, – сказал Гленн. – Я понял вашу мысль.

Он попросил представителя коронера прислать ему копию патологоанатомического отчета и отбыл. Он был рад выбраться наружу, пусть даже под проливной дождь. Скоро он вернется на службу, к бесконечным телефонным звонкам, клацанью компьютерных клавиатур, запаху кофе и пустому трепу и грубым шуткам коллег.

К живым.