Одержимый

61

В уединении своей комнаты Томас наконец открыл коробку. Содержимое ее было тщательно упаковано. Каждая деталь лежала в своем полистироловом отделении. Два объектива глядели на него из-под нарезанной бумаги, словно какой-нибудь ужасающе огромный жук.

– Отлично, – прошептал он.

Опустил лицо в коробку. Бумага зашуршала, словно сено. Как будто сегодня Рождество. Прохладные пластиковые ободки линз коснулись его щек, как два поцелуя.

Это для тебя, мамочка. Это все ради тебя. Ты рада? Надеюсь, что рада.

В коробке, в конверте, лежала также копия чека на сумму одна тысяча девятьсот сорок фунтов, подтверждающая снятие денег с золотой «Мастер кард» доктора Джоэля и зачисление их на счет компании «Сибер мейл».

Томас положил чек в черный бумажник из крокодиловой кожи, за подкладку. Просто на всякий случай – вдруг прибор не будет работать и его придется отослать обратно. Затем над решеткой камина он сжег наклейку, указывающую на то, что получателем посылки является доктор Теренс Джоэль. От «форда-мондео», припаркованного в гараже рядом с «альфа-ромео» Аманды Кэпстик, избавиться было нельзя, но в остальном он старался, чтобы ничто в его доме не указывало на то, что он имеет какое-либо отношение к доктору Джоэлю из Челтнема. Белый фургон находился на многоэтажной автостоянке по долгосрочному договору аренды парковочного места.

Томас принес снизу пылесос и тщательно убрал пепел с решетки. Никаких грязных каминов в этой комнате. Он хотел, чтобы в ней не было ни пятнышка, как в операционной. Ему так нравилось. Ковер, стол, компьютер, кресло, книги, фотографии матери. Никаких насекомых. Никаких бактерий. Глухие занавески и двойные рамы защищали комнату от наполненного миазмами лондонского воздуха. Лучше уж страдать от жары, чем отравлять организм. Никакой грязи.

Но теперь эта комната больше не была стерильно чистой – по всему полу валялась оберточная бумага из коробки. Это выводило Томаса из себя. Эта сука, Аманда Кэпстик. Это она виновата. Если бы она не позволила доктору Тенненту слить в себя семя, ему не пришлось бы покупать эту штуку, а если бы он не купил ее, на сером ковре не валялась бы сейчас нарезанная бумага.

Скоро он уберет ее при помощи пылесоса, но не сейчас. Он еще не закончил.

Ему надо прочитать инструкцию. Он вытащил ее из целлофановой обертки. На титульной странице было напечатано: «Очки ночного видения AN/PVS. Модель F5001».

Такую модель он и заказывал. Хорошо.

Томас читал внимательно, запоминая все рисунки. Затем он вынул очки из коробки. На такой прибор было приятно смотреть, его было приятно держать в руках. Он поднес его к глазам. Запахло резиной, из которой был сделан наглазник. Очень удобно. Плотно прилегает к лицу. Конечно, пока еще ничего не видно: сначала нужно установить литиевую батарею.

Он помнил, как называется каждая часть прибора. Кнопка включения ИК-осветителя. Индикатор заряда батареи. ИК-осветитель. Объективы F/1.2. Индикатор включения ИК-осветителя.

Красота.

Скорее бы воспользоваться очками. Это будет нечто особенное.

Томас вытащил из коробки оголовье, состоящее из нескольких ремней. Его волнение возрастало. Он присоединил оголовье к очкам и, держа в голове рисунок из инструкции, надел их. Один ремень вкруговую опоясывает голову, словно повязка, прижимая очки ко лбу. Второй пропускается под подбородком и застегивается, третий охватывает шею. Четвертый ремень – собственно, их два: слева и справа от головы, чуть впереди ушей – соединяет головной ремень с шейным.

Замечательно! Он встал, еще ничего не видя, но уже весь в предвкушении. Оголовье было очень удобным. Он мог бы спать в этих очках!

Жаль, что ты меня не видишь, мамочка!

Он поднял руки, чтобы снять очки, и вздрогнул от резкой боли в правой руке. В нем снова зажглась злоба на Аманду. Из-за тебя я повредил руку, сука.

Она была такой тяжелой! Как такое худое и невысокое существо может быть таким тяжелым? Ему было совсем нелегко вытащить ее на улицу и посадить в «альфа-ромео», да еще делая вид, что они прижимающиеся друг к другу любовники. Он вывернул руку, затаскивая ее в эту чертову машину.

Но ожидающее его удовольствие заставило забыть о боли. Да. Опыт обещает быть интересным. Томас снял очки, встал на колени, вынул из коробки литиевую батарею и зарядное устройство, вставил батарею в небольшой отсек, расположенный в нижней части очков, затем подключил зарядное устройство и нажал кнопку включения. Загорелся огонек индикатора. Он улыбнулся.

Ракета пошла!

Аманда услышала звук открывающейся двери.

Движение.

Кто-то был в этой темноте кроме нее. Подавив инстинктивное желание позвать на помощь, она, лежа на полу, затаила дыхание и вслушалась в окружающее пространство.

За исключением барабанного боя ее сердца – тишина.

Затем неожиданное движение – будто кто-то сделал шаг. Всплеск воды. Скрип-визг прочертившей пол резиновой подошвы.

Томас чуть не опрокинул ведро и молча выругал себя за неуклюжесть. Черт возьми, чуть не упал. Черт! Ты, глупая сука, ты хоть понимаешь, сколько неудобств ты мне доставляешь?

Она была так близко, что он мог дотронуться до нее. Но он не хотел до нее дотрагиваться. Он не хотел дотрагиваться до того, с чем сношался доктор Теннент, по крайней мере пока. Он еще не готов к этому. От нее воняет грязью и мочой. Она здесь всего два дня и уже превратила комнату в свинарник. Эта вонь пробивается даже сквозь запах формалина. И почему эта сука лежит на полу, а не на матрасе?

Надо было вчера принести ей пищи, воды и какую-нибудь емкость для отправлений. Вылетело из головы.

Он видел ее в зеленом свете. Маленькая красная полоска индикатора батареи показывала, что у него есть десять минут. Эту батарею нужно было заряжать в течение двадцати четырех часов, но он не мог ждать так долго. Он едва вытерпел четыре часа.

Самое главное, что очки работали. Он мог ясно различить выражение страха на ее лице.

«Нет, не на ее лице, – поправил он себя. – Просто на лице».

Эту ошибку он допустил с редактором, Тиной Маккей, и газетчиком, Джастином Флауэрингом. Они были для него людьми, и он испытывал сожаление по поводу того, что ему пришлось с ними сделать. Это существо он будет держать на расстоянии. Это не человек, а животное. Животное.

И совсем как животное, когда услышит какой-нибудь звук, существо подняло голову и всмотрелось в темноту широко раскрытыми от страха глазами.

Оно не следит за собой: огромная шишка на лбу, волосы в беспорядке – все спутаны, давно не видели расчески. Он хотел сказать ему, что плохо выглядеть неприлично, но сдержался и продолжал молча наблюдать. Оно даже футболку надело задом наперед.

Он подумал о том, какое грязное оно по сравнению с его матерью. Он любил быть рядом с матерью, когда она сидела перед зеркалом, и расчесывать ее длинные светлые локоны и играть с ними. Иногда она сидела перед зеркалом без одежды, и он стоял рядом также обнаженный. Он расчесывал ей волосы, а потом она благодарила его, делая что-нибудь хорошее с его паровозиком.

Ставя на пол второе ведро, Томас намеренно шаркнул ногой. Теперь существо смотрело прямо на него, и он подумал, не виден ли в темноте его силуэт. Но это было, конечно, невозможно. Эти очки не пропускали наружу и фотона света. Военный образец. Сказочно! Он был невидим.

Может, оно слышит его дыхание. Прислушивается к нему? Неслышно ступая, Томас сделал несколько шагов вправо. Существо продолжало смотреть вперед, на то место, откуда он только что ушел.

Страна слепых…

– Кто здесь? – сказало оно.

Жалкий каркающий голос.

– Кто здесь? Пожалуйста, помогите мне.

Он бесшумно отступил во вторую комнату, прошел мимо тел Тины Маккей и газетчика. Затем остановился и оглянулся.

Смердящее существо на полу, замерев, поворачивало голову короткими, резкими движениями.

– Кто здесь? – снова позвало оно.

Дверь захлопнулась. Эхо металось по подземелью, пока его не поглотила темнота.

Затем вдруг, ошеломительно яркий, вспыхнул свет.

Вскрикнув от боли и шока, Аманда зажмурилась и закрыла глаза руками. Глазные мускулы свела судорога. Через прижатые к лицу ладони пробивалось красноватое свечение.

Она медленно, боясь нового приступа боли, убрала руки от глаз и несколько раз моргнула. Боль в голове мешала думать. Приспособившись к освещению, огляделась. Она находилась в квадратной – примерно двадцать на двадцать футов, высотой около десяти футов – комнате без окон, освещенной четырьмя светильниками, вмонтированными в потолок. Стены, пол и потолок из ровного серого бетона. Никаких других, кроме двери, выходов или предметов. Она посмотрела на отдушину над тем местом, где лежал матрас. Единственная возможность выбраться, не считая двери. Отверстие достаточно большое для того, чтобы в него пролезть, – только бы найти способ отвернуть шурупы, крепящие к стене вентиляционную решетку.

Аманда сжала руками голову, отгоняя боль, но, случайно задев лоб, чуть не вскрикнула. Направо располагалась открытая дверь в неосвещенную комнату, где находились трупы. Затем ее внимание привлекли два пластиковых ведра и поднос недалеко от двери.

Одно ведро, похоже, было пустым. В другом, через край которого была перекинута фланелевая тряпка, была пенная вода. Рядом лежало аккуратно свернутое полотенце бежевого цвета и нераспечатанный рулон туалетной бумаги. На подносе стояла большая пластиковая бутыль с водой, пластиковый стакан, две бумажные тарелки, на одной из которых лежали несколько ломтей хлеба из муки грубого помола, а на другой – толсто порезанный сыр. И прямо на подносе несколько крошечных помидоров-черри и яблоко. Ножа нет. Ничего, что бы она могла использовать в качестве отвертки.

Аманда бросилась к бутыли, схватила ее обеими руками и стала жадно пить. Она не успевала глотать, и вода текла у нее по подбородку.

Она остановилась только тогда, когда бутыль опустела на три четверти, но не из-за того, что напилась. Она могла бы выпить все и не напиться, но неизвестно, когда ей принесут еще. Надо ограничивать себя, надо…

Время.

Я могу посмотреть, сколько времени.

Время и дата.

7:55. Вт. 28. Июль.

Еще глоток воды – на этот раз маленький. Она задержала воду во рту, смакуя каждую ее каплю. Два дня.

Господи боже мой. Два дня. Семь пятьдесят пять вечера или утра?

Почему никто не ищет меня? Она посмотрела на еду, схватила кусок сыра и хлеба и, глотая слезы, затолкала их в рот, неистово работая челюстями.

Майкл, ты хоть знаешь, что я не дома и не на работе? Лулу, ты спрашиваешь себя, куда это я запропастилась?

Господи, да кто-нибудь вообще заметил мое отсутствие?

Она отпила еще глоток воды, затем съела еще хлеба и сыра, съела помидор – такой спелый, сладкий, умопомрачительно вкусный помидор. Даже это небольшое количество еды придаст ей сил. Думай.

Сегодня вторник. Утро или вечер вторника. Два дня. Сорок восемь часов. Лулу, ты ищешь меня? Ты что-нибудь сказала Майклу? Не думаешь же ты, что я лежу дома с чертовой мигренью?

Что вы, черт возьми, там все делаете?

Вы что-нибудь делаете? Делаете что-нибудь?

Свет погас.

И какую-то секунду Аманда в гневе, а не в страхе смотрела в обступившую ее темноту.