Одержимый

16

В четверть шестого Джастин Флауэринг вышел из здания редакции «Милл-Хилл мессенджер». Он ничего не сказал своему редактору в надежде удивить его скандальной историей об актрисе Глории Ламарк.

Он засунул в рот жвачку и отправился в путь, следуя инструкциям, данным ему незнакомцем по телефону. Его путь лежал через промышленную территорию, большую площадь которой занимала ремонтная база лондонских такси. Он вошел в длинный, темный туннель, над которым проходили железнодорожные пути.

На середине туннеля он остановился, прислонился к стене и стал ждать, перекатывая во рту жвачку и размышляя о своей работе. Ему было девятнадцать лет, и он уже год работал журналистом. Он мечтал стать спортивным обозревателем и, может быть, когда-нибудь комментатором, как его кумир Дес Линам. Джастин был высоким, жилистым и мускулистым. Он надеялся, что после разговора с таинственным незнакомцем он вернется в редакцию, закончит статью и еще успеет на последние полчаса вечерней тренировки. Он играл в футбол.

Проехала легковая машина, затем фургон. Джастин встрепенулся, но фургон был красного цвета и проехал мимо. Проезжали еще машины, но белый фургон не появлялся.

Джастин снова подумал о странном, очень высоком человеке, сыне Глории Ламарк, который так разозлился на него на похоронах. Когда он попытался задать ему несколько вопросов о его матери, он так разорался, будто Джастин обязан был знать назубок всю ее биографию.

Может, и надо было. Он честно постарался найти как можно больше информации о ней и даже залез на ее веб-сайт.

Наконец появился белый фургон. Джастин бросил подпирать стену и двинулся к проезжей части. Фургон замигал поворотником и свернул на обочину. В кабине было темно, и лицо водителя в бейсбольной кепке и солнцезащитных очках Джастину не удалось рассмотреть.

Он забрался в кабину и закрыл дверь. Водитель протянул руку для приветствия.

– Здравствуй, – сказал он. Голос показался Джастину знакомым.

Их руки встретились, и Джастин почувствовал легкий укол в ладонь – будто муха укусила. Водитель почему-то не отпускал его руку. Джастин попытался высвободить ее, и тут лицо водителя начало расплываться.

Лицо водителя все еще было словно в дымке, однако теперь Джастин Флауэринг смотрел на него сквозь запотевшее стекло, а вокруг пахло сосной.

Он находился в сауне. Обливаясь потом, он полулежал-полусидел, привалившись к стене. Его руки были растянуты веревками, ноги связаны и притянуты к стене напротив. Напряжение, создававшееся в спине от такой позы, было мучительно. В маленькой комнатке было ужасающе жарко. Он был в своем костюме и очень хотел пить.

Водитель по-прежнему смотрел на него через стеклянное окошко в двери, сквозь облако обжигающего пара.

Джастин рассмотрел его лицо. Это был сын Глории Ламарк – Томас.

Очевидно, это был какой-то розыгрыш. Зачем иначе держать его в сауне, с телевизором и видеомагнитофоном и показывать ему какой-то старый фильм с участием Глории? И телевизор, и видеомагнитофон располагались на стуле прямо напротив и были завернуты в пластиковую пленку – для предохранения от горячего пара. На экране шла сцена, в которой женщина управляла бипланом, а мужчина – Джастин не знал, что это за актер, – отчаянно цеплялся за распорку крыла.

Джастин был зол, но в то же время он опасался этого парня. В нем было что-то темное. Он выглядел так, будто с легкостью мог убить человека. Джастин подумал, что нужно вести себя осмотрительно. Дверь открылась, и в сауну ворвался поток холодного воздуха.

Томас Ламарк вошел внутрь и указал на телевизор:

– Это «Крылья пустыни», Джастин Ф. Флауэринг. Ее лучший фильм. Он тебе нравится?

Чтобы не раздражать его, Джастин кивнул.

– Мне не нравится твой галстук, Джастин Ф. Флауэринг. Тебе что, никто никогда не говорил, что нужно надевать черный галстук на похороны? Простой черный галстук?

– Нет, мне никто не говорил. – Что-то во взгляде сына Глории Ламарк до смерти напугало Джастина.

– Боюсь, ты не очень хорошо выглядишь, Джастин Ф. Флауэринг. Я думал, ты прожженный репортер и тебе только подавай горяченькое. Теперь скажи мне, как зовут актера и актрису, которых ты видишь на экране.

– Глория Ламарк, – сказал Джастин.

– Очень хорошо. А мужчину? – спросил Томас.

Мальчишка-репортер испуганно смотрел на него.

– Я же говорил тебе это, – сказал Томас. – Я перечислил тебе названия всех ее фильмов, имена всех актеров, исполняющих главные роли. У тебя, наверное, голова забита арт-хаусным мусором? Любишь Феллини? Жана Люка Годара? Алена Роб-Грийе?

– Я плохо разбираюсь в фильмах.

– Сюжеты фильмов, в которых снималась моя мать, не отличались сложностью – ты должен это понять, Джастин Ф. Флауэринг. Это не означает, что они были глупыми. Они были логичными. Не то что это арт-хаусное дерьмо. Ее фильмы были великими, понимаешь ты это, Джастин? Именно поэтому они разрушили ее карьеру. Завистники. Я хочу, чтобы ты запомнил это для своей статьи. Запомнишь?

Джастин кивнул.

– Таких фильмов больше не делают. И никогда не сделают. Это невозможно – ведь она умерла. Они ее убили. Убили!

В неожиданном припадке ярости Томас вылил на раскаленные камни ведро воды, отшатнулся от взвившегося пара, снова наполнил и опорожнил ведро. Жара стала невыносимой. Джастин закричал. Томас Ламарк вышел из сауны и закрыл за собой дверь.

Джастин лежал, поворачивая голову то вправо, то влево в попытке отыскать струю прохладного воздуха в этом обжигающем, ужасающем паре. Он вдыхал его и обжигал легкие. Пар жег ему ноздри, глаза. Волосы на голове трещали. Было так жарко, что в какой-то момент ему показалось, что его с головой засунули в лед. Затем его мозг перестал его обманывать, и жара вернулась.

Через некоторое время дверь снова открылась. В дверном проеме стоял Томас Ламарк и в одной руке держал паяльную лампу, а в другой – электрическую дисковую пилу, позади которой вился кабель.

– Джастин Ф. Флауэринг, сейчас мы с тобой поиграем в одну игру. Она должна помочь тебе запомнить все фильмы моей матери. Я перечислю тебе их названия еще раз. После этого ты их повторишь. Только названия. Да?

– Да! – Голос репортера дрожал.

– Хорошо. Это будет интересная игра, Джастин. Только запомни одну вещь. Всякий раз, когда ты сделаешь ошибку, я буду отрезать тебе что-нибудь: руку или ногу. Запомнил?

Джастин в ужасе смотрел на мучителя.

Томас не прерываясь перечислил все названия – все двадцать пять фильмов. Затем сказал:

– Теперь твоя очередь, Джастин.

– Вы можете повторить это еще раз?

– Я повторю, если ты ошибешься, Джастин. Все в свое время. Начинай.

– «К-крылья пустыни», – сказал Джастин Флауэринг.

Томас кивнул.

– Э… «Дело „Аргосси“».

Томас снова ободряюще кивнул.

– Близко, Джастин, но не вполне верно. Фильм называется «Дело „Арбутнот“». Но на первый раз прощается. – Он улыбнулся такой теплой улыбкой, что Джастин уверился, что парень только шутит насчет того, что отрежет ему руку или ногу.

Он улыбнулся в ответ:

– Спасибо.

– Пожалуйста, – сказал Томас. – Ну, давай дальше.

– «Дьявольская гонка».

– Верно. Осталось всего двадцать два, Джастин!

– «Штормовое предупреждение».

– Двадцать один!

– Э… что-то из двух слов. Второе – «Монако»?

– Я не собираюсь тебе подсказывать, Джастин. Ты должен вспомнить сам.

Он с ненавистью смотрел на мальчишку, на его всклокоченные светлые волосы, на струйки пота, стекающие по лицу.

Джастин больше не мог ничего вспомнить. Он беспомощно смотрел на Томаса.

– Осталось двадцать с половиной. Не слишком хороший результат, Джастин Ф. Флауэринг. Думаю, стоит освежить тебе память.

Он включил дисковую пилу и шагнул вперед.

Джастин закричал и отчаянно забился в своих путах, но они были такими крепкими, что освободиться было невозможно. Тем временем диск пилы подбирался к запястью – ниже… ближе…

Он сейчас прекратит. Он просто пугает. Он сейчас прекратит.

Джастин почувствовал резкую боль. Увидел красную ленту крови. Услышал, как лезвие вгрызается в его плоть. Его мозг будто онемел от шока, но тело наконец докричалось до него, и глаза Джастина закатились от непредставимой боли – его руку будто зажимали в тиски. Он зажмурился. Крик сменился булькающими звуками. Открыв глаза, он увидел, что этот ужасный парень держит за палец его отрезанную кисть.

– Глупый, глупый Джастин. Это научит тебя всегда воспринимать меня всерьез.

Джастин таращил глаза. Шок и боль. Это сон, и сейчас он проснется. А затем сопло паяльной лампы извергло пламя. Он услышал его рев. Парень взял лампу и поднес огонь к культе.

Джастин заорал во всю силу легких.

Взрыв боли окутал его тело. Мозг расплескался по черепу.

И наступила тьма.