Одержимый

31

На деревянном столе, под пологом из виноградных листьев ровным пламенем – вечер был безветренным – горели две свечи. Аманда доедала баранину. Поджаристая снаружи, сочная внутри, она была напитана пикантной сладостью красносмородинного соуса. Майкл оценил качество ее приготовления как «почти высший класс».

– Ты замечательно готовишь, – сказала Аманда. Она хотела, чтобы он улыбнулся. Он становился совершенно другим, когда улыбался: из серьезного, погруженного в свои мысли человека он превращался в живого и общительного.

Аманде нравился вечер. Происшедший ранее инцидент был почти забыт, и она восторженно слушала занимательные истории из врачебной практики Майкла. Он ошеломительно хорошо выглядел: волевое худощавое лицо, темные волосы, небольшие очки в черепаховой оправе, мощные мышцы, легко угадываемые под красной рубашкой. Ей нравился запах его одеколона и манера говорить.

Она наблюдала за ним, разрезая баранину. Рукава его рубашки были закатаны до локтей. Ей нравились его сильные руки с длинными пальцами. «Руки хирурга», – назвала бы их ее мать.

Аманда подумала, что и впрямь хотела бы иметь отца, похожего на Майкла. Максина Бентам неоднократно говорила ей, что ее влечение к Брайану было обусловлено поиском отца. Может быть, это правда, может быть, именно поэтому она сидит здесь с Майклом Теннентом, волнуясь не меньше, чем на первом свидании в своей жизни, когда ей было семнадцать лет.

Майкл отвел глаза: он всегда смущался, когда ему делали комплименты. Затем он посмотрел Аманде прямо в глаза и тихо сказал:

– Ты сегодня очень красивая.

Страх перед общением с другими женщинами, кроме Кэти, был забыт – может быть, помогало вино или прошедшее со времени ее смерти время, но скорее всего дело было в Аманде. Между ними возникла какая-то магическая связь. Что-то настолько хорошее, что казалось невозможным. Что-то настолько хорошее, что не могло продлиться долго.

Песня, которая звучала у него в голове в последние дни, «В моих мыслях Джорджия», снова вернулась, и неожиданно он понял почему: кто-то слушал ее – может быть, соседи или кто-нибудь в машине на улице.

Их глаза встретились. В круг света влетел мотылек, покружился и исчез в темноте. Майкла притягивали глаза Аманды, они лучились жизнью, искрились, будто на дне их зрачков играли светлячки. Они неотрывно смотрели друг на друга, зачарованные этим тягучим мгновением, которое длилось и длилось, не подчиняясь законам времени.

Выражение лица Аманды изменилось, в нем был теперь намек на улыбку – теплую, а не насмешливую. Какие удивительные глаза. Майклу хотелось протянуть руку через стол и коснуться ее – но пока было нельзя, время не пришло.

Вечер тепло обнимал его лицо. Он доносил до Майкла запах ее духов. Здесь, в его саду, в окружении экзотических растений, они были наедине друг с другом в их особом, освещенном колеблющимся светом свечей тайном мире, отчего волнение возрастало, обещая начало какого-то прекрасного, волшебного путешествия.

Аманда моргнула, но не отвела глаз. Чуть нахмурила брови, будто увидела что-то, и взяла бокал.

Но вместо того, чтобы протянуть бокал к Майклу и чокнуться, она подвинула бокал ближе к себе. Ее волосы мягкой дугой обрамляли лоб. Тонкая золотая цепочка на шее блестела в свете свечей. Она неловко улыбнулась и жестом, выражающим неуверенность, водворила на место прядь выбившихся из прически волос.

Потом снова взялась за бокал, и Майкл увидел, что у нее обкусанные ногти. Аманда, что тебя беспокоит?

Аманда была рада, что темнота скрадывает румянец, вспыхнувший на ее щеках, – свидетельство вины, которую она принесла с собой и от которой хотела избавиться. Сейчас или никогда…

– Слушай, – сказала она. – Я…

В небе, разворачиваясь для посадки в Хитроу, пролетел самолет. Она подождала, пока утихнет рев его двигателей.

Майкл почувствовал, как изменился тон ее голоса, как в него вкрались нотки страха. Неужели она хочет огорошить его известием, что любит другого? Или сказать, что пересмотрела свое отношение к нему после инцидента с фотографией? Не полетит ли к чертям весь чудесный вечер?

– Я не была с тобой до конца честной, Майкл. – Она прижимала бокал к груди, как ребенок – игрушку.

Ему не понравилось, как она произнесла его имя.

– Я… – Аманда неловко улыбнулась и отодвинула бокал. – Я должна признаться, что… – Она поколебалась, затем продолжила: – Что я впервые встретилась с тобой только для того, чтобы разнести тебя в пух и прах в своем фильме. – Она закусила губу.

Майкл удивился.

– Ты можешь выставить меня за дверь, – сказала она. Он почувствовал обиду и недоумение.

– Но зачем?

– Ты со своим радиошоу идеально вписывался в концепцию моего фильма о псевдопсихиатрии. Я не сказала тебе этого, когда пришла за разрешением на съемки.

– Почему?

Она виновато посмотрела на него и подперла ладонями подбородок.

– Потому что ты не согласился бы участвовать в съемках. Я хотела развенчать твою передачу, показать всю абсурдность десятиминутной телефонной психотерапии. – Просительно глядя на него, она добавила: – Пожалуйста, не сердись на меня, – и потянулась за сумочкой. – Не возражаешь, если я закурю?

– Я не знал, что ты куришь.

– Я и не курю. Бросила полгода назад. – Аманда дрожащими пальцами открыла сумочку и вынула оттуда пачку «Силк-Кат». – Они на крайний случай. Сейчас крайний случай. – Она прикурила от изящной позолоченной зажигалки.

Когда облако дыма достигло Майкла, он глубоко вдохнул его. Он бросил курить пять лет назад и не курил даже после смерти Кэти, но по-прежнему любил запах сигаретного дыма.

– Стряхивай пепел в кустарник, – сказал он.

– Спасибо. – Она нервно затянулась и продолжила: – Я говорю тебе это потому, что за то короткое время, которое я тебя знаю, я поняла, что ошибалась насчет тебя. Ты действительно стараешься помочь своим радиопациентам. – Она настойчиво посмотрела Майклу в глаза, пытаясь придать вес своим словам. – Ты хороший человек. Если ты хочешь, чтобы я ушла, скажи – и я уйду.

– А ты сама хочешь уйти?

– Нет.

Возникла долгая пауза. Аманда снова затянулась, затем запрокинула голову и выпустила дым в небо.

– Я могу сказать в свое оправдание только одно: если бы я не пришла к тебе с мыслями облить тебя грязью, мы бы никогда не встретились. Это была бы большая потеря для меня. Я думаю, ты замечательный человек. Я серьезно. Ты особенный.

Их глаза снова встретились, но Майкл тут же отвел взгляд – настолько его смутила глубина чувств, прозвучавшая в словах Аманды.

– Я не особенный, – сказал он. – Я просто верю, что все мы – все люди, которым посчастливилось быть здоровыми и в своем уме, – должны сделать что-то полезное в жизни. Мы должны попытаться хоть чуточку изменить мир, сделать так, чтобы к нашему уходу он был бы хоть немного лучше, чем он был, когда мы только пришли в него. Вот и все. Я не могу принять каждого, кто хотел бы прийти ко мне, поэтому стараюсь сделать все возможное для моих радиопациентов. Думаю, ты не права. Мы все же приносим облегчение некоторым из них.

Аманда снова затянулась сигаретой.

– Да, теперь я уверена, что это так. – Она бросила окурок под куст. Опять повисло молчание, затем она сказала: – Ты не появишься в моем фильме. Обещаю.

Майкл задумчиво улыбнулся. Она была слишком хороша, чтобы на нее можно было сердиться.

– Майкл, ты простишь меня за то, что я обманула тебя?

Вместо ответа, он взял ее за руки. Они легко скользнули в его ладони. Он ожидал, что они будут нежными и мягкими, и ошибся – казалось, будто Аманда много работала руками. Это взволновало его, как намек на то, что в ней есть еще не открывшиеся ему стороны.

Через мгновение они уже стояли напротив друг друга. Его руки были у нее на талии, а ее лежали у него на плечах.

Он был одурманен запахом ее духов, волос, кожи. Он привлек ее ближе к себе, обнял крепче. Их губы соприкоснулись. Едва ощутимо. Мимолетный поцелуй.

Майкл снял руки с ее талии и дотронулся до ее лица. Он чувствовал, что касается самого ценного из всего, что только есть на земле. Аманда не отрывала от него глаз, в них читалось беспредельное доверие. Она улыбнулась и провела рукой по его волосам. Потом откинула голову, и Майкл начал целовать ее подбородок, шею, краем сознания понимая, что она расстегивает пуговицы его рубашки, стараясь добраться до его обнаженного тела.

Их губы соединились, он почувствовал во рту ее язык, поглаживающий его язык и нёбо за верхними зубами, в то время как ее пальцы нашли его соски и теребили их, дразня и побуждая его к более решительным действиям.

Он засунул руки под ее топ и коснулся ее кожи. Она со вздохом прижалась к нему. Он нащупал застежку бюстгальтера, расстегнул ее, взял в ладони ее груди, большие, тяжелые, шелковистые.

Она сводила его с ума. Он наклонился и нашел губами ее сосок.

Вдруг она отстранилась от него, сделала шаг назад и посмотрела вверх, в небо.

– Мне нужно кое-что сделать, – сказала она. – Две минуты! – И бросилась в дом.

Он в недоумении последовал за ней, но прежде, чем он успел что-либо спросить, она была уже у входной двери.

Ноэль Ковард! Чертов драматург. Томас Ламарк вспоминал это имя уже час и наконец вспомнил. В одной из его пьес был монолог о «могуществе дешевой музыки».

Глория Ламарк любила оперу. Большую оперу. Томас понимал могущество великой музыки – опер, хоралов, церковных песнопений. Музыкальная мысль Вагнера несравненно выше, чем бессмысленный стук по клавишам Рэя Чарльза. То же касается и Берлиоза, Верди, Перголези, Штрауса, Гуно, Малера, Чайковского.

Кассета с Georgia on my Mind все еще торчала из кассетной деки. Томас вынул ее, положил на сиденье рядом и вставил кассету, переписанную с автоответчика, – с записью голоса доктора Майкла Теннента.

Ты любишь дешевую музыку, доктор Майкл Теннент. Она вызывает у тебя эрекцию? Может быть, ты из-за нее глупеешь, доктор Теннент? Я дам тебе послушать дешевую музыку. Всю, что только существует в мире. Но ты не будешь думать о Джорджии. Ты будешь думать только обо мне.

В доме доктора Теннента открылась дверь. Томас замер. Из дома вышла женщина – подстилка психиатра. Вид у нее был растрепанный. Она спешила. «Что происходит?» – подумал Томас.

Женщина добежала до машины, отключила сигнализацию, забралась в салон, оставив дверь открытой. Томас отчетливо видел свет в салоне. Она вставила ключ в замок зажигания, потом нажала какую-то кнопку. Крыша машины поднялась. Раздался звук удара от соприкосновения крыши и корпуса машины. Женщина подняла руку и защелкнула внутренний замок, фиксирующий крышу в поднятом положении. Затем, к его удивлению, она выбралась из машины и закрыла ее.

В дверях появился доктор Теннент: рубашка расстегнута и выправлена. Женщина подошла к нему, он взял ее за руки, и они поцеловались, прямо на улице, перед открытыми дверями.

Томас почувствовал, как все внутри его завязывается узлом. К горлу подкатил комок. Он его сглотнул и, закрыв глаза, преградил путь наворачивающимся слезам.

Зачем ты так со мной поступаешь, доктор Майкл Теннент? Почему ты терзаешь меня? Ты хоть знаешь, какая это для меня мука?

Ни черта ты не знаешь.