Одержимый

29

Перед лицом Гленна Брэнсона щелкнули пальцы. Он не обратил на это никакого внимания.

Ему сказали:

– Эй, есть кто дома?

Он этого не услышал.

Его глаза наблюдали за Корой Барстридж на экране телевизора, но его разум был далеко. В темной комнате. Пластиковый пакет из «Уэйтроуз». Записка.

Эти слова впечатались в его мозг. Он видел их во сне вчера ночью и позавчера. Он видел съеденное лицо Коры Барстридж. Он никогда не забудет этих слов. Никогда.

– Твой чай. На столе. Остывает.

Он посмотрел на Грейс, послал ей воздушный поцелуй. Он любил ее больше жизни, у нее было терпение десятка святых.

– Две минуты, ангел, хорошо?

Сэмми, который сидел на полу и с сосредоточенностью оперирующего на сердце хирурга собирал цирк из деталей «Плеймобил», спросил:

– А мама правда ангел?

– Для меня да.

Гленна удивила скорость, с какой телевидение отреагировало на смерть Коры Барстридж, откликнувшись чередой передач о ней. Он как раз смотрел одну из них – нарезку кадров из ее фильмов. Только что выступал Дирк Богард, говорил о том, что она была настоящей звездой. А теперь шла сцена из фильма с их участием – он в медицинском халате, играет врача, и молодая Кора Барстридж с лицом представляющим собой сплошную маску из шрамов.

– Не вешай носа, малышка, через несколько дней будешь как новенькая! – говорил Дирк Богард.

Кора посмотрела на него.

– Я больше не могу смотреть на себя в зеркало, – сказала она.

Между Гленном и телевизионным экраном возникла Грейс:

– Может, поставить ужин обратно в духовку? Кажется, я начинаю ревновать тебя к твоей новой подружке.

Гленн не слышал ее. Он застыл в кресле.

– Папа, если мама ангел, то, значит, Иисус ее любит?

Он не слышал и сына. У него в ушах звучал только голос Коры Барстридж. На экране шла сцена из фильма «Зеркало на стене» 1966 года. Фильм рассказывал о модели, которая была обезображена в результате автокатастрофы и несколько раз пыталась покончить жизнь самоубийством, но ее вытащил с того света психиатр, которого играл Джеймс Мейсон. Он вернул ей самоуважение и цель в жизни. В конце фильма он женится на ней.

Я не могу больше смотреть на себя в зеркало.

Совпадение? Невозможно!

– Гленн, я пожарила тебе бифштекс. Он остынет!

– Иду.

Он перемотал пленку назад и проиграл эту сцену снова. Закрыв глаза, послушал, как Кора Барстридж сказала эту фразу, и перенесся на два дня назад, во вторник, в ее квартиру, обставленную мебелью ар-деко. К записке на туалетном столике.

Он сосредоточился и попытался представить себе ее спальню, на третьем этаже дома по улице Аделаида-Кресент, совсем рядом с эспланадой Хоува, идущей по берегу Ла-Манша.

Стоп-кадр.

Так называют полицейские детективы феномен запоминания места преступления. Дом, квартира, комната отеля, участок леса или тротуара, машина – все подлежало запоминанию стоп-кадрами. Различные кадры, отражающие различные мелочи: волоски, кусочки кожи, волокна ткани.

Стоп-кадр.

Это было самоубийство. Она набросила цепочку на дверь, написала записку, приняла таблетки, а потом…

Мысль о том, что Кора Барстридж сделала потом, была мелью.

До того как его дед вышел на пенсию и переехал жить в Англию к родителям Гленна, он служил первым помощником капитана на грузовом пароходе, который курсировал по всем Виндвордским островам, доставляя запасные части к двигателям на один остров, забирая сахарную свеклу с другого и сгружая гробы на третьем. Гленн любил слушать его рассказы о приключениях, но больше всего ему нравилось, когда дед рассказывал о мелях.

Старик говорил Гленну, что суда редко тонут на глубокой воде. Чаще всего их забирают мели. Самые большие волны бывают там, где глубина меньше всего. Самые опасные скалы – не те, которые видно, а подводные рифы, верхушки которых располагаются на глубине всего нескольких футов. Мели.

Гленн боялся мелей, но он снова и снова просил деда рассказать о них. Они волновали его, это был его личный монстр – монстр, так никогда и не поборотый до конца.

Темное, яростное течение. Острый, увенчанный пеной коралл, могущий распороть брюхо корабля, как жестянку с сардинами. В детстве мели вызывали в Гленне такой страх, что он иногда просыпался по ночам оттого, что метался в постели и выкрикивал предупреждения шкиперу. С пробуждением страх отступал, как вода при отливе, оставляя его высоко на берегу дрожать от пережитого ужаса.

Самоубийство. Слово билось внутри его головы, как темная волна.

Самоубийство.

Он попытался представить себе последние несколько минут ее жизни. Вот она пишет записку. Снимает тапочки. Ложится в постель. Надевает пакет на голову и закрепляет его на шее поясом от халата. Кошмарная мутность пластика перед глазами.

О чем думала Кора Барстридж в свои последние минуты, пока сознание не покинуло ее? Что заставило ее сделать это?

Он разговаривал с ее дочерью, живущей в Лос-Анджелесе, беседовал с парой ее друзей. После последней подтяжки у Коры Барстридж была глубокая депрессия. Она тяжело переживала свое старение, и церемония вручения награды Британской киноакадемии только усилила испытываемые ею чувства ненужности и отчужденности.

Ее не произвели в дамы и не вручили никакой другой правительственной награды потому, что, как она сама выразилась, Букингемский дворец косо смотрел на ее интрижки с тремя известными политическими деятелями и еще более косо – на ее антимонархические взгляды.

«Они решили дать старой вороне хоть что-то – только чтобы не каркала» – так она описала свои чувства после вручения награды одному из своих близких друзей.

Одинокая, без денег, стареющая, покинутая своим третьим и последним мужем больше десяти лет назад, погруженная в депрессию, Кора Барстридж с большой долей вероятности могла считаться кандидатом в самоубийцы.

«Так почему же, – спросил себя Гленн Брэнсон, поднимаясь с кресла и направляясь на встречу с холодным бифштексом и ледяной женой, – почему же это не дает мне покоя?»