Охотник на мафию. Часть 1

Глава 10

— Я не пойму тебя, Серёжа. Ты, что, веришь в его бред про ясновидение будущего? То, что он написал, не выходит за рамки анализа. Твой, как его? Абдула? Или гонит, или казачок засланный. И не факт, что засланный нашими кураторами, которым мы «икру-крабы» возим.

— Думаете, кто-то третий пытается вклиниться в нашу схему?

— Да, легко! Там их, — губернатор показал пальцем вверх, — много, кто пока на вторых ролях. Да и мы, если откровенно, Серёжа, не знаем первых. Может быть вторые, это и есть первые? Я, лично, могу только догадываться откуда, или, вернее, куда уходят рычаги власти.

— Я даже думать об этом не хочу. Голова кружиться начинает, как представишь этот «Эверест».

— И не думай, Серёжа. У нас с тобой четко обозначенные задачи: Не дать другим раздерибанить государственное имущество. Особенно всяким там агентам иностранных разведок: Милошевичам и Фоксам. И мы, если откровенно, пока хреново с этим справляемся. Всё по низам отрабатываем.

— Но там-то тоже надо, Владимир Иванович. Братва совсем распоясалась.

— Сейчас УБОП закрутит гайки. Мы говорили с их начальником недавно. Они, хоть и замыкаются на свой Хабаровский главк, но оперативно подчиняются нашему краевому УВД. Хотя, прямо сказать, разговор был тяжёлый. Мент упрямый, как чёрт. Всё ему мерещатся мои связи с криминалом. А что мне делать было, если в «Востоке», когда я пришёл туда работать, было девяносто процентов бывших «сидельцев»? И между прочим, неплохие работяги оказались. Только терпеть не могли, когда я, поначалу, называл их мужиками.

Губернатор усмехнулся.

— Пришлось на собраниях обращаться: «народ». От слова «товарищи» они тоже морщились. Зато, какой порядок был!

Губернатор с сожалением вздохнул.

— А сам с бывшим секретарём Первомайского райкома дела крутит, а он, тот ещё прохвост.

— Владимир Иванович, а то, что Абдула про Гвинейскую золотодобычу знает…

Губернатор хмыкнул.

— Вот это меня и приводит к мысли, что он кем-то, — он снова ткнул пальцем в небо, — направляем. Ты же сам знаешь, какая там была золотодобыча. Сделали фирму. Продали оборудование и механизмы. И… Как бы мы по-другому легализовали золото, нажитое непосильным трудом? А так, под прикрытием вывоза оборудования, вывезли запасы. Ну, ты сам знаешь. Участвовал. Наш Пейлат попытался то оборудование реально заставить работать, но… Ты же помнишь, какие там условия: малярия, грязь, мухи, пчёлы. Да ну его нахрен, такое золото.

Мне мои люди и здесь пригодятся. Мы уже взяли два участка по Бикину. Тут самый сенокос начинается. Нечего нам в Африке делать. А кто-то хочет нас с тобой, Серёжа, отвлечь от наших территорий какой-то сраной Африкой. Там французы с англичанами. Ну их, Серёжа! Пусть с ними государство рубится.

— А я думаю, что это наш «Скорцени» тут проявился?

— Да. Ковыряется потихоньку.

— И, что делать будем с нашим Абдулой?

— Ну… Он не наш, а твой. Ты его брал под определённую работу. Он с ней справлялся, вроде как, неплохо. Как сейчас будет? Зачем он себя проявил в новом качестве, сам разбирайся, но с учетом того, что перед нами поставлены очень серьёзные задачи. Может быть, его лучше убрать.

— У него хорошая команда из бывших спецов. Без него, боюсь, она развалится. А Вини должен чувствовать «дыхание в спину».

— Вова землю роет? — усмехнулся губернатор.

— Да, нет. Не особо. Дерзкий немного. Но это у него всегда было. Однако… Долю в бизнесе хочет. Не устраивает его только «зарплата».

— Ну, это говорит о его уме и беспокойстве о завтрашнем дне. Пообещай. Дадим что-нибудь. Но не сейчас. Нам самим надо ещё определиться. Нечего ещё делить. Супчик пока только начал вариться.

— Боюсь, как бы он сам не начал рейдерство.

— Вполне в его манере. Может напрямую выйти на… Сам знаешь на кого. А они могут сыграть и двумя колодами. А то и тремя. Те ещё иезуиты. Хотя я их понимаю. Они уж точно, — играют по-крупному. Глобально, мать их так.

— Это вы о своём советнике? И о…

Балу показал сначала на левое плечо, потом на правое.

— Советник — просто глаза и уши. За ним реальные товарищи стоят. Я б, честно говоря, копался бы себе в песочке и горя б не знал. Завались эта рыбная промышленность и порты за медный ящик! Да заросло б оно всё говном и мелкой ракушкой.

— Зря вы так, Владимир Иванович. Мы ж у моря живём. Рыба, крабы, икра… Это ж какие деньжищи.

— Да в дерьме вся твоя рыба и крабы. В дерьме и кровищи. Я раньше думал, что золотая тема — опасно, а теперь понял, что и за обычного, сука, минтая, могут башку отстрелить.

— У нас сейчас за всё могут башку отстрелить. За что не возьмись. Я уже устал, если откровенно. И… Думаете, я удивился, когда Серый сказал о готовящемся покушении?

— Не думаю. Мы все живём, как на пороховой бочке. Меня, вон, чеченцы охраняют.

Балу скривился.

— Я б им не доверил себя охранять.

Губернатор отмахнулся.

— Это тоже «наблюдатели», только, с другой стороны.

— Удивляюсь, как они уживаются? И воюем с ними и дела вместе делаем… Не понятно. Березовский ещё этот…

— Так, Серёжа… Ты полез не в свою, как говорят теперь, компетенцию. Твоё дело — рыба. Давай закончим философию и порешаем про твоего Абдулу. Если считаешь, что он нам ещё нужен и не навредит, — оставляй. Нет — отправляй в Австралию и… Пусть там и остаётся.

— Хорошо. Я подумаю.

— Думай, Серёжа! Хорошо думай. Иначе нам «свои» бошки поотрывают.

— Вы про его писульки будете докладывать?

Губернатор посмотрел на собеседника с удивлением и молча покачал головой.

Полковник после бассейна шёл лёгкой походкой. Рядом и чуть позади двигались двое бойцов, слева медленно, на «аварийках» ехал его джип. От нападения они могут и не спасти, но «хоть отомстят, если что, за командира». Так шутил Субботин, натаскивая на себе охранников, требуя от них постоянной концентрации и нарабатывая слаженность. Охранники, время от времени, менялись местами и, естественно, задачами, «размыливая» взгляд.

Юрий шел и снова, и снова думал, что ему досталось отличное тело. Он вспоминал, как он лихо проплыл свою последнюю пятидесятиметровку, как он сходу выскочил на пол бассейна и то и дело хмыкал, подёргивая недоверчиво головой. Рука не то, что не болела, а была на удивление прокачана, как и правая грудная мышца. А ведь ещё вчера Юрий едва не плакал, ощупывая хилый студень и думая как восстановиться.

Они поднимались по Мордовцева и уже подъезжали к арке (он всё-таки закончил променад и сел в джип), когда спускавшийся от Океанского проспекта грузовик вдруг вильнул влево и врезался в его «Паджерик». То, что перед грузовиком шла какая-то японская «лушпайка», помешало «камикадзе» разогнаться. «Зилок» ударил в левую скулу джипа, тот развернуло, выкинуло на тротуар и прижало к зданию. «ЗиЛ» замял вовнутрь левые переднюю и заднюю двери джипа и остановился. Из его кабины выскочили двое парней с пистолетами и открыли огонь по сидящим в «Паджерике».

Правая задняя дверь открылась легко и Сергей выскользнул нырком из машины, левой рукой потянув за собой охранника. Он чувствовал, как тело в его руке дёргается, словно пойманная рыба и понимал, что одним соратником у него, скорее всего, стало меньше.

Оружия у него с собой не было, поэтому, развернувшись и оценив способность раненного стрелять, он отнял у него пистолет и скользнул на корточках за заднее колесо. Лицо его оказалось прямо напротив дымящей отработанным дымом выхлопной трубы. Но зато и один из нападавших стоял перед ним, как на ладони. Нажав два раза на спуск и отметив два попадания «цели» в грудь, полковник перекатился длинным кувырком вперёд и миновав убитого им противника, прихватил и его тэтэшник. Одновременно он отметил, что со стороны джипа его водитель-охранник обрабатывает второго нападающего из табельного пээма. Нападающий, вероятно, после первых выстрелов в ответ, спрятался за высоким передком грузовика, так как виден не был.

Полковник сделал ещё один кувырок и, растянувшись на асфальте на левом боку, увидел молодого русоволосого парня лет двадцати, присевшего у переднего левого «зиловского» колеса. Руки полковника уже были вытянуты в его сторону и два выстрела слились в один. Юрий увидел, как из правого колена парнишки брызнула кровь, а в правом виске образовалась маленькая дырочка.

Полковник перевернулся на спину и потерял сознание.

Дежурный хирург больницы, в народе окрещённой «тысячекоечной», смотрел на тело только что привезённого машиной скорой помощи парня, пострадавшего в бандитской перестрелке, с выражением даже не удивления, а испуга. Он смотрел не на свежую огнестрельную рану у пострадавшего в левом плече, а на старый шрам в правом. Точно такой же шрам, только свежий, он видел совсем недавно у своего друга, которого сам и оперировал. Этот парень тоже был похож на Субботина, но это был не совсем Субботин.

Андрей Юрьевич знал тело друга лучше своего, потому, что оперировал его, или обрабатывал ему раны не раз и не два. Этот парень был явно моложе Субботина, примерно лет на десять, да и волосы у него были русые, а не чёрные. Врач приподнял левое верхнее веко. Радужка серая. Раздвинул губы. На том месте, где у Субботина отсутствовал «сорок пятый» дырки не было.

— Чудеса, — сказал врач и взял у медсестры карту больного.

— Субботин, — прочитал он, снова посмотрел на лицо, на шрамы и потерял сознание.

Однако ему не дали долго находиться в отключке. Медсёстры и дежурный врач быстро привели его в чувство.

— Ты чего, Юрич? — удивлённо спросил его Швед, тоже хирург, но сегодня ещё и исполняющий обязанности врача на приёме. — Устал? Может я его… Того… А ты здесь пока посиди?

— Да нет, Костя. Я уже оклемался.

— Пульс у тебя сто двадцать. Давай, посиди тут.

Константин Евгеньевич почувствовал, что коллега задумался.

— Вот и договорились. Мы поехали. Тут-то херня вопрос. Пуля, вот она. Почти торчит. Сосуды не задеты. Не понятно, чего он без сознания? Не пытались его вывести?

— Так я ж… Только пришёл.

— Ах, ну да, — засмеялся Швед. — Всё! Поехали, девоньки!

Полковник лежал без сознания, но сознание его жило. Он всё чувствовал, всё слышал и мог бы очнуться, но не хотел. То, что ему раскрывалось внутри него, ошеломляло. Юрий видел, как в теле течёт кровь, как бьётся сердце, как работают почки. Он видел, как кровь вытекает из раны и кровотечение остановил. Остановил и развитие дальнейшего некроза тканей вокруг раневого канала, наполнил кровь лимфоцитами, запустил ингибирование циклооксигеназ, чем ослабил симптомы воспаления и боли. Он бы мог приступить и к процессу заживления, но мешала сидевшая в ране пуля.

— Интересно, — проговорил Швед сквозь маску. — Крови совсем нет. Сосуды открыты, а крови нет.

— Так не бывает, — сказала медсестра.

— Ну вот, смотри. Берём пулю и вынимаем. И что?

— Крови нет, — удивлённо воскликнула медсестра.

— Вот и я о том, — Швед хмыкнул. — Ну, нет, так нет. Шейте.

Врач отошёл от операционного стола. Медсестра вдела в кривую иглу нить и крест на крест стянула рану.

— Тут это, — сказала она и тело её скользнуло на пол.

Швед вернулся в приёмный покой хмурый.

— Что-то не так? — настороженно спросил дежурный хирург.

— Всё не так! — раздражённо сказал дежурный врач. — Ты его оперировал, да? И оперировал недавно, да?

— А чо такое?

— Через плечо! На нём раны заживают как на… на… Змее Горыныче головы. Настёна не успела заштопать, как рана превратилась в старую. Нитки едва вырвали. Так дырочки от них на глазах заросли. Это что за нафиг? Кто это, Андрюша?!

Швед прошипел «андрюша», словно тот же Змей Горыныч.

— Это мой друг, Костя, но я его сам не узнаю.

— В смысле?

— Да в прямом, блять. То был чёрным, стал белым.

— Негр, что ли?! Был негром? — удивился Швед, раскрыв одновременно рот и глаза.

Юрич непонимающе воззрился на коллегу.

— Сам ты негр! Русые волосы у него теперь, а три дня назад были чёрные, как воронье крыло.

— Перекрасился?

— Ага! И радужку. Из коричневой в серую.

— Так не бывает, — отмахнулся Швед.

— Да! — с сомнением спросил Юрич. — И это ты после увиденного?

— Ну и как ты это всё объяснишь?

— Никак, — развёл руки врач.

— Может Кашпировского насмотрелся?

— Где, Костя? Я его знаю, как облупленного, ему эти экстрасенсы… Вернее, знал, как облупленного. Сейчас не знаю и не узнаю. Он моложе стал лет на десять.

Они помолчали.

— Я у него пулю из сердца вынул, Костя.

— В смысле?

— Да, что ты всё: «в смысле, в смысле»! Заладил! В прямом! Пуля ключицу раздробила и угодила прямёхонько в правый желудочек. Вот я её и выковыривал полчаса. А сердце продолжало биться, Костя.

— Охренеть! — сказал Швед и сел на кушетку.

— Только ты это, не говори никому.

— Он из каких?

— Бауловских, Костя.

— Ну, это ещё не так страшно. Эти хоть не быкуют. Образованные все люди. Я некоторых тоже оперировал. Тех, что Пуховские. А этот, видимо, из спецов. Весь в шрамах.

— Мы с ним в Афгане были. Он меня на руках сорок кэмэ на себе тащил. Тьфу ты, чёрт. Это же не он меня тащил, а Юрка Мамаев. А почему я на Субботина подумал?

Юрич задумался.

— «А потому подумал, что Субботин стал на Юрку похож», — мысленно признался себе Лисицын, но Шведу эту мысль не раскрыл. Он и так сожалел, что наболтал лишнего. Но, Швед не слыл болтуном. За его внешней улыбчивостью и добротой скрывался довольно жесткий характер. «Жёсткий, но мягкий», говорили про него коллеги. И добавляли: «Мягкий, но жёсткий. Хрен разжуёшь и хрен проглотишь».

Полковник лежал в палате, где обитали ещё четверо неудачников. Двое с огнестрелами, двое с ножевыми. Судя по продолжавшимся перепалкам, привезли их всех разом с какой-то «разборки», на которой они не договорились. Юрий чувствовал себя хорошо и уже хотел попросить ребят прекратить «терки», как в палату вошёл Лисицын и «дебаты» прекратилась.

— О! Привет! — весело встретил «гостя» полковник. — И снова здравствуйте?!

Лисицын подошёл медленно и смотрел на полковника неприветливо.

— Здравствуй-здравствуй, хрен мордастый.

— О, как! — удивился встрече Юрий и тоже посуровел. — Ты, что такой грубый, как бычий хрен на морозе?

Говорили они тихо, но «молодёжь» напряглась, привычно услышав в интонации признаки «наезда».

— Пошли! — поманил рукой Лисицын.

— Я ж, только что с операционного стола.

— И это тебе мешает? — саркастически хмыкнув, сказал врач. — Пошли-пошли, не придуривайся.

— Грубый ты, — прокряхтел полковник, поднимаясь и нащупывая ногами тапки.

Они вышли из палаты и дошли до ординаторской.

— Просю, — открыв дверь и делая жест рукой, произнёс Андрей Юрьевич.

Полковник вошёл.

— Бить будешь?

— Посмотрим на твоё поведение, — ускорив прохождение другом дверей лёгким толчком в спину, хмыкнул врач и приказал. — Смотрись в зеркало!

Полковник с недоумением оглянулся на друга и перевёл взгляд на висевшее у двери зеркало.

— Мама дорогая! — произнёс полковник, машинально коснувшись волос на голове.

— Ты себе в глаза посмотри, — хмыкнул Юрич.

Полковник приблизил лицо к зеркалу и всмотрелся в свою радужку. Потом перевёл испуганный взгляд на Лисицына.

— Што это, Андрей Юрьевич?

— Это я у тебя хотел спросить. Ты, блять, перепугал всех наших медсестёр и врачей. У тебя… Ты видел свои раны?

— Ну…

— Гну! Мало того, что месячные заросли словно им года четыре, так ещё и свежая на глазах затянулась и превратилась в точно такую же!

— Да ну, на…

— Сам посмотри. Тебе нашлёпку из салфетки на лейкопластырь пришпандорили, кровью твоей смочив. Так, для приличия. Не гоже больному после огнестрела из операционной выходить абсолютно здоровым и чистеньким. Вся бы больница сбежалась. А оно нам надо?

— Не-е-е… Кузнец нам не нужен!

Полковник снова повернулся к зеркалу и ощупал своё лицо.

— Словно вас слили, — сказал Лисицын. — Что случилось, Серёжа?

Полковник посмотрел на друга.

— Или Юра?

— Я, честно говоря, теперь и сам не могу понять. У меня и в голове всё перемешалось. Я тебе расскажу всё, а ты уже решишь сам: съехала у меня крыша, или это по-настоящему.