Охотник на мафию. Часть 1

Глава 22

Мамаев приехал к дому с явочной квартирой чуть опоздав и в совершенно угнетённом состоянии. Уснуть он так и не смог, да и потом, после осознания ожидавшей его катастрофы, даже не пытался. Его лихорадило. Перед ним вдруг очень ясно встало будущее, причём, не отдалённое, где всё, вроде, в шоколаде, кроме войны с Украиной, а наступающее будущее девяностых годов. По сравнению с которым убийства коммерсантов, лидеров преступных группировок и бандитов в перестрелках, — хрень собачья.

Гибла та Россия, которую он знал. Гибла, разворовываемая теми, кто был обязан её защищать и преумножать её богатства. Гиб флот и гибла армия. А он, полковник ГРУ, радовался обновлённому телу, трахал беспутных девок и планировал такое же хищение народной собственности, как осуществили другие. И чем он будет лучше, если станет участвовать в грабеже и разбазаривании народного хозяйства? Да, ничем!

А кто сказал, что он хочет быть лучше? Он никогда не был лучше других и стать лучше ему никак не удастся, хоть вывернись наизнанку. Он, надо признаться, узнав будущее, решил тоже урвать себе кусок пирога, полагая, что ему удастся не очень сильно этим подорвать экономику страны.

Теперь он думал, что из этой страны, напоминавшей айсберг, готовый перевернутся, надо удирать. Выводить имущество и удирать. Потом вернуться, да. Но захочется ли ему вернуться? Это — вопрос…

Он признавался сам себе, что остановить разграбление государства и населения ему не удастся. Процесс начался не сегодня и зашёл, как раковая опухоль, в последнюю стадию. Провести отстрел генералов и адмиралов, увязших в уничтожении армии и флота? Членов правительства? Но сможет ли он это провернуть в одиночку? Их же прорва! И некоторые из них, действительно, полагают, что они вытаскивают государство из болота.

Хотя… Почему в одиночку? Здравомыслящие и недовольные «реформами» офицеры должны быть. Но как их найти? И зачем? Создать террористическую ячейку?

С такими сумбурными мыслями Юрий подъехал на присланной за ним Ковалёвым «Тойоте Карине», играющей роль такси, к дому на улице Гаршина, на конспиративную квартиру ГРУ.

— Коньяк будешь? — спросил Ковалёв, и, увидев на лице Субботина «маску злодея», добавил: — Что-то случилось?

— Коньяк пока не буду. Сначала выскажусь. А ты, — он посмотрел на рюмку с коньяком, стоящую на столе, укрытым клеёнкой в клеточку, — пей, если хочешь.

Ковалёв выпил и закусил вкусно пахнущей котлетой.

— Говори, — сказал он.

Мамаев скривился.

— Ты, Иваныч, можешь относиться к моим видениям, как угодно. Но ты не можешь не согласиться, что государство грабят! Так, или нет?! Можешь не отвечать. Так!

— Ты, что только проснулся?! — спокойно спросил Ковалёв. — Страну грабят с тысяча девятьсот восемьдесят второго года. Или даже раньше… Её всегда, блять, грабили! То на, сука, компартии, то на поддержку африканских людоедов-пидорасов. Ты с дуба рухнул, Абдула?! Или тебя муха це-це укусила.

Мамаев, услышав резкую, но спокойную отповедь, несколько опешил.

— Но ведь государству писдец, Иваныч! Флот распродают за копейки! Минск отдают с неснятым оборудованием и инструкциями по эксплуатации!

— В смысле? — удивился Ковалёв.

— А ты не знаешь? — удивился Мамаев. — Даже на палубе стоит и лежит секретная аппаратура. Где сейчас Минск и Новоросийск?

— В бухте Южной. Через три дня пойдёт в Ванино под таможню.

— Ха! — довольно ухмыльнулся Мамаев. — Проверьте! Сделайте досмотр!

— Да, пустые они, как два барабана. Там столько адмиралов подписалось, что и проверять неудобно.

— Неудобно штаны через голову надевать и спать на потолке, — сказал Юрий и почти в голос расхохотался.

— Ой, да ладно тебе! — махнул рукой начальник ГРУ и, не спрашивая, налил в две рюмки.

Они выпили почти разом. Мамаев крякнул, поморщившись, и сунул в рот дольку лимона. Для бодуна коньяк с лимоном — в самый раз.

— Что за хрень вы пьёте? — спросил полковник.

— Что за хрень мы пьём? — переспросил Ковалёв.

Мамаев махнул рукой, и поморщился.

— Ребята из Дагестана подогнали. Тридцати градусная настойка. Пить можно. Пробовали.

— Да вам вообще похрен, что пить!

— А тебе, будто бы нет? Тоже мне…

Ковалёв не договорил, вроде, как обидевшись. На самом деле, он думал, какая собака, укусила Субботина. Версия с мухами «це-це» исключалась.

— И за какие, по-твоему, копейки продают авианосцы? — вроде, как мимоходом и с издёвкой спросил Ковалёв. Эта информация была строго секретной.

— Тоже мне, секрет «полишинеля»! «Новороссийск» за три миллиона восемьсот тысяч баксов, а «Минск» за четыре двести.

Ковалёв поперхнулся лимоном. Кислый сок потёк «не в то горло» и его чуть не вырвало. Сдержав спазм, начальник ГРУ так изрыгнул «газики», что Мамаев дёрнулся в сторону.

— Держи себя в руках, Иваныч! — воскликнул Юрий. — С тобой страшно пить.

Отдышавшись, Вячеслав Иванович, осторожно спросил:

— Про какие распродажи флота ещё знаешь?

Мамаев, поняв, что начальник ГРУ заглотил крючок, мысленно потёр ладони.

— Я знаю про все продажи, и это, заметь, не какая-то там «информация от источников»… Это информация из свободного доступа…

— Что? — недоверчиво произнёс Иваныч. — Не надо пиздеть.

Мамаев усмехнулся.

— Из свободного доступа… будущего. В две тысячи двадцать третьем году этого дерьма в интернете будет… хоть жопой ешь. И кое кого, представляешь, даже посадят за распродажу… Но, в основном… Ха-ха! В основном мелочёвку посадят. И тех, кто кому-либо дорогу перешёл… Твои адмиралы и генералы пройдут по этому говну, аки посуху. Ха-ха! И не только генералы… Ха-ха-ха!

Мамаев почему-то развеселился. Он смотрел на удивлённое лицо друга и подхихикивал.

— И всё-таки. Что ты ещё знаешь? — медленно спросил Ковалёв.

Мамаев перестал хихикать и скривился.

— Не веришь? Будешь проверять утечку?

— Что ты ещё знаешь? — раздельно произнеся, повторил Ковалёв.

Мамаев надулся, словно обиженный ребёнок.

— Ну и ладно, не верь.

Он закрыл глаза и начал «зачитывать по памяти»:

— Сторожевые корабли: «Доблестный» — 69,54 тысяч, «Зоркий» — 227,5, «Строгий» — 316,5, «Стерегущий» — 314,16, «Сообразительный» — 292,56, «Свирепый» — 97,7.

Он перевёл дух.

— Эскадренные миноносцы: «Упорный» — 173,9, «Внимательный» — 117,99, «Громящий» — 225, «Несокрушимый» — 216, «Гневный» — 363.

— Большие противолодочные корабли: «Хабаровск» — 579,6, «Юмашев» — 468, «Макаров» — 516, «Исаченков» — 514,25, «Исаков» — 496,1.

Мамаев открыл глаза и посмотрел на Ковалёва. Тот сидел, плотно сжав губы и глядя в стол.

— Продолжать? Я уж не говорю про те корабли, что отданы в аренду в фирмы и фирмочки, учреждённые разными родственниками и знакомыми. Причём, блять, они, как знали, что в девяносто первом переворот будет. У них уже всё готово было.

— Правильно, — пришёл в себя Ковалёв. — Ещё при СССР армии и флоту разрешили зарабатывать, оказывая, блять, услуги. А командирам подписывать договоры.

Мамаев в удивлении раскрыл рот.

— Так ты про всё это знал?!

— Ну знал, и что? Что ты сделаешь, если министр обороны СССР, Серёжа, признал Беловежское соглашение о прекращении существования СССР сразу же после его подписания 8 декабря 1991 года? Ему в январе 1992 года на Всеармейском офицерском собрании, блять, проходившем в Государственном Кремлёвском дворце, блять, в присутствии более четырёх тысяч офицеров, блять, Шапошников был обвинён в предательстве интересов военных. Он заявил, что готов подать в отставку, встал, блять, и покинул зал. Но в отставку не подал. Был таким, блять, борцом с демократами до ГКЧП, а потом вдруг резко сам стал демократом. В 1993 года вошёл в состав военной группы штаба сторонников Б. Н. Ельцина. В бывшем штабе Организации Варшавского договора сидели. Участвовал в координации действий силовых структур по разгону Съезда народных депутатов и Верховного Совета Российской Федерации. Считал, что «применение» армии тогда спасло положение дел. А потом, вдруг, в январе 1994 года стал представителем президента России в «Росвооружении»…

Мамаев насторожился, встрепенулся и перебил Ковалёва.

— А ты знаешь, что «Росвооружение» в следующем году попадёт на нехилые «бабки»? На сто двадцать миллионов долларов? Это тебе, как доказательство, что я не псих!

— В смысле, на «бабки»?

— «Московский национальный банк» задерживает платежи «Росвооружения», потому, что выводит деньги за границу. Об этом станет известно в следующем году. И Шапошников уйдёт из «представителей президента» в его помощники. А вы сидите и в хрен не дуете!

Ковалёв снова налил в рюмки, и они выпили.

— Это, Серёжа, не моя компетенция. Я даже не контрразведка! Да и они, я имею ввиду контрразведку ФСБ, не имеет полномочий заниматься коррупцией в высших эшелонах. Нет такой службы, Серёжа[26]! И кто я такой, чтобы уличать командование в нечистоплотности?! Моё, блять, командование. Ведь я должен рапортовать по команде, блять. Вышестоящему начальству…

Ковалёв говорил медленно, внешне спокойно, жуя сервелат, но Мамаев почувствовал, что ещё немного и Иваныч взорвётся. Юрий знал, что говорить теперь ничего не надо. Любое слово могло стать детонатором. Он глубоко вздохнул и, выдохнув, расслабился, потом, снова закрыв глаза, начал мысленно отсчитывать секунды. Через девяносто восемь Ковалёв тихо выдохнул и спросил:

— Что видишь, Серёжа?

— Проникся? — спросил Мамаев, не открывая глаз. — Я не вижу, Иваныч, я знаю. И знания эти терзают мне душу и рвут моё сердце.

Он посмотрел на Ковалёва, и начальник ГРУ увидел в его глазах вселенскую тоску.

— Говори.

Мамаев вздохнул.

— Говорить слишком много, Иваныч. Да и оно тебе надо? Ты же сам сказал…

— Я сказал, что сказал. Здешние макли меня мало волнуют. Но ведь ты говоришь и про заграницу? Вот и рассказывай всё, что знаешь про «зарубеж». Кто ждёт «Минск» и «Новороссийск» с неснятым оборудованием и секретными инструкциями по эксплуатации?

— Давай, Иваныч, просто выпьем, а я тебе завтра на бумаге всё изложу. Хорошо. Чтобы лишним не грузить.

Ковалёв согласился, кивнув головой.

— Ну, хорошо.

— Ну, хорошо, — тут же согласился Мамаев, и они вместе улыбнулись.

— Тут по твою душу звонил некто Капыш. Знаешь такого?

— Ну…

— Просил дать полиграфолога с аппаратурой…

— …, — Мамаев сделал вопросительное лицо.

— Для тестирования тебя, друг мой.

— И?

— Пришлось пообещать, но, так как ты «ещё не приехал», по дате решили определиться позже. Могу и отказать, если что, — сказал Ковалёв, увидев, как скривился собутыльник. — Как вы сегодня с Натальей пообщались? Говорит, реакции соответствуют ожидаемым.

Мамаев почему-то покраснел. Ковалёв это заметил, но вида не подал.

— Ну, да… Реакции ожидаемые, — подтвердил полковник и неуверенно кашлянул.

— Что-то не так?

— Что-то расхотелось мне работать на этих… патриотов доморощенных, мать их ити. Да и на «закордонников»… Может раздать все бабки, что взял, и свинтить? А можно и не раздавать. За кордон, мне не надо… Уехать куда-нибудь в Воронеж. У меня там однокашник по военному институту, Толян Ильин. Денег на ГКО поднимем, дело какое-нибудь замутим. Ксиву прикрытия дашь? А я тебе «разведданные» буду почтой высылать. У меня их… Надолго хватит.

Ковалёв хмыкнул, улыбнулся, но промолчал. Дагестанский «коньяк» в пластиковой «полуторалитровке» закончился, а говорить ещё было о чём. Юрий понял его озабоченность.

— Давай по чайку? — спросил он друга.

Ковалёв неопределённо пожал плечами и достал из старого комода с двустворчатыми остеклёнными дверками большие кружки в синий и красный «горох». Налил в них из большого зелёного «кофейника» заварки, долил в кружки из чайника, стоявшего на прогорающей дровяной печи, кипяток. Сахар из комода не доставал, зная, что и Субботину он не нужен.

Отхлебнув тёмно-янтарной терпкой жидкости, Юрий искоса посмотрел на «набравшего в рот воды» Ковалёва.

— Что молчишь?

Начальник ГРУ ответил через три вдоха[27].

— А, что говорить? — усмехнулся Ковалёв. — Ты же знаешь, что «пулемёта я тебе не дам»[28] и тебе придётся делать не то, что тебе хочется, а то, что надо. Да и не сможешь ты спокойно жить со своими «знаниями». Ты же, если тебе и вправду «повезло» узнать будущее, не сможешь спокойно с этим жить и просто смотреть, как мерзавцы разваливают государство.

Мамаев на тираду начальника ГРУ не ответил и они некоторое время молча хлебали из кружек. Ожидая «просветления», наступаемого у него от чая, Юрий вдруг заметил, что голова очистилась от алкогольного тумана полностью.

— «Словно и не пил», — подумал полковник и озаботился. Такой же эффект абсолютного отрезвления он наблюдал за своим организмом уже не раз и не два. Его организм и раньше быстро справлялся с этиловым отравлением, но после переселения в тело Субботина это происходило почти мгновенно. Стоило ему было задаться целью «отрезветь», и он мгновенно трезвел.

Вот и сейчас, он просто подумал, что крепкий чай его отрезвит, и вот он сидит трезвый, «как стекло».

По «Субботинскому» лицу вероятно что-то промелькнуло, потому что Ковалёв вскинул бровь и спросил:

— Что не так? Имеешь что-то возразить?

Мамаев думал не о сказанных начальником Приморского ГРУ словах, но сразу «включился в тему».

— Конечно, имею! Мне, что больше всех надо?! Вы, значит, зная о преступлениях вашего командования, языки в жопу засунули, а мы, значит, в одиночку с копьём на перевес на одноглазых циклопов?

Ковалёв рассмеялся.

— Не помню, Серёжа, чтобы тебя на художественные образы тянуло. Юрку Мамаева, того, да, закидывало порой «в ту степь», а ты, не страдал, вроде бы, этой хернёй…

Ковалёв смотрел на «Субботина», продолжая улыбаться, но улыбка постепенно с его лица сползала. Иваныч вдруг увидел перед собой Мамаева. Он дёрнул головой, отгоняя морок, и перед ним вновь оказался Субботин. Но с глазами творилась какая-то чертовщина.

Лицо Субботина проглядывало сквозь лицо Мамаева. Словно это было стереоизображение на открытке, подобное когда-то привезённой его родственником из-за границы. На открытке девушка — японка улыбалась и подмигивала, если открытку чуть наклонить. А в «промежуточном» положении изображение размазывалось.

Ковалёв даже протёр глаза кулаками.

— Пугаю тебя, да? — спросил Мамаев. — Да ладно, не ссыте, товарищ полковник…

Он не договорил, когда Ковалёв вдруг ударил его кулаком в челюсть, делая выпад прямо от своего лица. Ударил классической двоечкой, не вставая с табуретки, чуть подавшись корпусом вперёд. Ударил и не попал.

Они и раньше во время попоек практиковали неагрессивные короткие неожиданные атаки. Раньше Ковалёв, хоть и был чуть постарше, чаще всего хоть одним выпадом, но попадал. Чаще вторым… Но сегодня оба раза Ковалёв промазал. Зато сам получил лёгкий тычок левым кулаком по скуле. Ну, как лёгкий? Скула справа отозвалась острой вспышкой боли потревоженного нерва и кость начала медленно вспухать.

Ковалёв машинально приложил пальцы левой руки к болевой точке и растёр место вокруг.

— Ишь ты! — удивился он.

Во время быстрого, почти мгновенного, уклона головы «влево-вправо» Иваныч чётко увидел двоих обоих друзей: и Субботина, и Мамаева.

— Двое из ларца одинаковых с лица, — проговорил он, активно массируя челюсть. — Кому сказать, не поверят.

— А ты не говори никому, — сказал Мамаев очень серьёзно и глядя прямо в глаза другу. — Не надо[29].

Ковалёв почему-то с трудом проглотил слюну.

— Так дашь пулемёт-то? — усмехнувшись спросил Мамаев.

— Дам. И сам с тобой пойду, — проговорил Ковалёв.