Опасный метод лечения шизофрении

III. Жизнь и смерть в мифологии

Опыт сновидений, а также опыт больных с dementia ргаесох учит нас, что наша душа скрывает в своей глубине идеи, не соответствующие более нашей сегодняшней сознательной работе мышления, которые мы не можем понять прямо; однако мы находим эти представления в сознании наших предков, о чем мы можем заключить по мифологическим и другим произведениям духа. Судя по этому, образ мышления нашего бессознательного соответствует сознательному образу мышления наших предков. Вместо того, чтобы сказать «унаследованные виды мышления, ведущие к образованию соответствующих представлений», я говорю – для краткости – об «унаследованных представлениях».

Представление о возникновении жизни из четырех элементов (земля, вода, огонь, воздух) имеется уже в восточной символике. В своих целях я хочу проследить жизнь и смерть в символике земли и воды. При этом я пользуюсь главным образом историческими материалами, собранными Вюнше и Колером.

Известны два дерева (познания и жизни), которые, согласно Библии, растут в раю. В более старых культурах есть, правда, только одно дерево жизни¹⁷³. Древу жизни выпадает двойная роль: мертвому или тяжелобольному оно или его плоды дают жизнь, здоровому и сильному это дерево, наоборот, приносит смерть. Если некто хочет попробовать запретный плод, что значит – отдаться акту зачатия, то он оказывается преданным смерти, из которой, однако, вновь восстанет к жизни. Адам и Ева, павшие жертвой греха, должны быть освобождены от смерти, коль сын божий, Христос, за них претерпит смерть. Христос берет грехи человечества на себя, он страдает так, как должно было страдать человечество, и приходит к новой жизни, как и суждено умершим. Следовательно, Христос – это символ человечества. Как для людей, так и для Христа, древо жизни становится источником смерти. Вюнше приводит богатый материал, из которого вытекает, что для изготовления креста Иисуса было взято древо жизни. Среди прочего он приводит загадку на средне-верхнем немецком. Она гласит:

«Благородное дерево выросло в саду, разбитом с большим искусством. Корни дерева достигали дна ада (в англосаксонском стихотворении ад называется залом червей и наполнен змеями и драконами), его вершина касается трона Господня, его широкие ветви охватывают весь мир. Дерево стоит в полном великолепии и с прекрасной листвой»¹⁷⁴.

Это описание древа познания (= древа жизни). По форме это дерево описано как крест.

Когда Адам тяжело заболевает, то он посылает своего сына Сифа в рай, чтобы достать для него масло милосердия. Вместо этого ангел дает ему три ветви, по другим легендам – три яблочные косточки. Он должен их посадить Адаму под язык. Адам теперь умрет, но из ветвей разовьются деревья, одно из которых (в некоторых случаях вообще садится только одна ветка, утроение указывает на связь дерева с творением) позже спасает человечество, значит, и Адама¹⁷⁵. Когда Адам узнает о скоро наступающей смерти, он смеется впервые в своей жизни¹⁷⁶. Теперь, когда он мертв, ему не нужно больше умирать, он появляется на свет благодаря оплодотворению в виде нового существа. Ветка сажается в рот (перемещение наверх, по Фрейду). Ветка имеет, по Риклину, значение фаллоса, как показывает Риклин¹⁷⁷ для сказки, и, будучи таковой, она является символом высшей власти¹⁷⁸. В руках Моисея она творит чудеса. Ветка сажается в саду Властителя, который является отцом будущей невесты Моисея; только тот может освободить дочь, кто сможет справиться с деревом, выросшим из ветки. Это также проба сексуальной потенции. Моисей, получающий дерево от отца девушки, занимает с этих пор – как муж – место ее отца. Также и королевский скипетр, согласно Вюнше, происходит от дерева жизни; королевская власть, следовательно, в целом сексуальная власть. Дарящее жизнь дерево (выросшее из ветки) используется, согласно большинству легенд, в качестве моста через воду. Вспомним при этом Ницше, согласно которому человек должен служить мостом для сверхчеловека. «Человек это нечто, что должно превзойти», – говорит Ницше¹⁷⁹. Так и старое дерево в качестве моста, по которому шагает новое поколение, должно быть преодолено. Так как дерево – это символ сексуальности, дарящего жизнь фаллоса, то мы преодолеваем сами себя, когда идем по дереву. После того, как дерево прослужило какое-то время, бог посылает ему погружение в воду. Вода – это также производящая древняя сила, как и Адам, в которого помещается сорванная ветка; из этого обратного перемещения осуществляется новое рождение. Затонувшее дерево было всеми забыто, и лишь ко времени распятия Христа один из его врагов вспомнил о дереве:

«Ай, подумал он, – этот ствол дерева годится,

Как лучший груз для креста Иисуса.

Так хорошо пропитанный, уже наполовину как камень,

Так что пусть будет грузом, хорошо давящим».

«Оно росло на могиле первого человека,

Ствол, давший жизнь человечеству, и смерть,

так пусть и благо

Нам будет опять дано деревом жизни»¹⁸⁰.

Какую роль при этом играет божий сын Христос? Как он освобождает человечество? Вюнше упоминает различные германские сказки, содержание которых таково, что больной отец или больная мать освобождаются от смерти святой водой или райскими плодами. О воде речь будет идти позже, плоды происходят от дерева жизни. Вюнше видит в этих сказках весенние мифы: плоды дерева жизни или живая вода – это символы жизненной силы, благодаря которой природа ежегодно молодеет. Больной отец или больная мать представляют, по его мнению, природу, страдающую под властью зимы. В северных сагах можно обнаружить много весенних мифов, в которых бог солнца освобождает землю, оплодотворяя ее своими лучами. Вместо солнца и земли в «Песни о Нибелунгах» задействованы Зигфрид и Брунгильда. Пребывающая¹⁸¹ в зимнем сне Брун гильда (Земля) освобождается побеждающим светом (Солнца) Зигфрида, когда он своим мечом прорезает ее панцирь (ледяную корку) и ее таким образом тут же оплодотворяет. Здесь этот процесс не называется оплодотворением, как у солнца и земли, вместо этого акт оплодотворения представлен реальнее, как прорезание, и выделен поцелуем в его эротическом значении. Важно, что Зигфрид в Брунгильде оплодотворяет свою мать. Мать Зигфрида, правда, Зиглинида, но Брунгильда ее сестра, она любит то, что любит Зиглинида, а именно, Зигмунда. Она, соответственно этому, входит в роль Зиглиниды; Зиглинида, таким образом, становится ее «желаемой личностью», соответственно – сексуальной личностью. Спасая Зигфрида, она спасает свое собственное желание, своего ребенка. Верность этого утверждения, что Брунгильда – мать Зигфрида, доказывает работа д-ра Графа¹⁸². Как Ева, Брунгильда поступает вопреки приказу отца, как Еву из рая, ее прогоняют из царства богов; нарушение приказа (защита ее желаемой личности, грехи которой она также берет на себя) приносит и Брунгильде сон, подобный смерти, из которого она освобождается с помощью весеннего солнца – Зигфрида. Тоска по смерти – это часто тоска по умиранию любви, так и у Вагнера. Брунгильда умирает в огне (огне любви), объединенная с конем, и, умирая, восклицает:

«Ни имение, ни властная роскошь,

Ни обманный союз печальных договоров,

Ни жесткий закон лицемерного обычая:

Дайте лишь любви быть блаженно-счастливой

В удовольствии и страдании!».

«Гранэ, мой конь, привет тебе от меня.

Знаешь ли ты, друг, куда я тебя веду?

Светя, в огне лежит там твое сердце,

Зигфрид, мой покойный герой,

Следуя другу ты радостно ржешь?

Влечет тебя к нему смеющееся пламя?

Чувствуй и моя грудь, как оно разгорается;

Светлое пламя охватывает мне сердце,

Чтобы его охватить,

Объятой им в сильнейшей любови,

Быть перемолотой им.

Хайхо, Гранэ! Передай привет твоему другу —

Зигфрид, Зигфрид – да будет блаженен тебе

мой привет!»¹⁸³

Здесь смерть – это торжественная песня любви! Брунгильда словно пропадает в Зигфриде: Зигфрид – это огонь, освобождающий жар солнца. В этом древнейшем производителе (создателе) Брунгильда растворяется, сама становясь огнем. У Вагнера смерть есть часто не что иное, как разрушающий компонент инстинкта становления. Мы ясно видим это представленным в Летучем голландце. Он только тогда может быть освобожден, когда найдет женщину, которая сможет быть ему верной. И Сента это может: высшая степень ее верности проявляется в том, что она согласна быть полностью разрушенной в любви к Голландцу, то есть вместе с ним получить смерть¹⁸⁴. Она любит по упомянутому Фрейдом «типу спасителя». Фрейд обращает внимание на то, что существует типическая фантазия спасения из воды, причем мужчина делает женщину, которую спасает, матерью, «если же женщина спасает другого (ребенка), то она признает себя, как королевская дочь в сказании о Моисее [Ранк¹⁸⁵] его матерью, которая его родила»¹⁸⁶. Мы уже видели у Ницше, как он, благодаря всасыванью моря (матери), становится матерью¹⁸⁷. Также в сновидениях о рождении мы познакомились с тем же событием. Также и Сента может стать матерью, когда растворяется в матери (море), и также Голландец, благодаря обратному движению (смерти) в производителе, становится творцом. Как новорожденные, поднимаются Сента и Голландец, обнявшись, из воды¹⁸⁸.

Общее у вагнеровских героев то, что они, как Зигфрид и Брунгильда, любят по «типу спасителя», что они жертвуют себя своей любви и умирают. Сходство между северным Зигфридом и восточным Христом бросается в глаза. И Христос – это тоже тип спасителя, жертвующего собою ради человечества. Зигфрид – это бог солнца, и его возлюбленная – мать-земля, также и Христос – бог солнца. Христос умирает на дереве жизни; на нем его прикрепляют, и он висит как его плод. Христос как плод умирает и в виде семени попадает в мать-землю. Это оплодотворение ведет к образованию новой жизни, к воскрешению мертвых. Благодаря смерти и воскрешению Христа была искуплена вина Адама. Обратимся теперь к вопросу, в чем заключается наказание Адама и Евы. Они хотели иметь запретный плод рая, но в этом им было отказано, так как этот плод можно было вкушать только после смерти. Если поэтому бог предал их смерти, то он им тем самым разрешил запретное наслаждение. То же самое означает и другое наказание, заключающееся в том, что Адам осуждается в поте лица обрабатывать землю (мать), а Ева – в муках рождать детей¹⁸⁹. Что представляет собой по существу это наказание? Оно является повреждением индивида, потому что влечение размножения требует деструкции индивида; таким образом, совершенно естественно, что представления о наказании так охотно приобретают сексуальную окраску.

Чтобы отклонить от себя наказание Божие, богу приносят жертву, то есть отдают ему вместо себя другое существо на разрушение, чтобы суметь стать самим собой. Самое первоначально ценное заменяется все менее значимыми символами, служащими для подсознания так же, как символ для подсознания имеет значение действительности. Самой ценной жертвой был сам Христос, взявший на себя грех человечества и своею смертью освободивший людей. Христос, однако, не должен каждый раз вновь действительно умирать за человечество: достаточно, если его поступок вновь оживляют в памяти; идентифицируя себя с Христом, принимая на себя его тело и его кровь в виде хлеба и вина. Этим говорят: я, который сейчас един со Христом, совершил требуемую смертную жертву, которая теперь меня приведет к воскрешению. Каким образом мыслят себе идентифицирование с жертвой (здесь Христос, мясо которого и кровь принимают в себя), вытекает из интересных сообщений Айзена¹⁹⁰, которые я хочу здесь привести. На досках пожертвований в церкви Марии в Гросс-Гмаин находится много изображений случаев несчастий, с приведением мотивов жертвующих, желаемой деятельности и избранной жертвы. Одна из надписей гласит:

«Ребенок утонул, купаясь. Мать, узнав это, с опечаленным сердцем обручила ребенка с живой жертвой, и он стал опять живым»,

или

«Свинья укусила голову ребенка и разорвала, сговорили его с живой жертвой, и стал здоровым».

При этом жертвуемому животному предстоит пропасть, а претерпевшему несчастье – становление. Так, в следующем примере:

«Ребенок, рожденный мертвой матерью, принесен на крещение, как только его отец обручился с живой жертвой».

Здесь опять вместо ребенка приносят живую жертву. Христос – ребенок, умирающий за отца, это «pars pro toto», для этого отец в момент зачатия становится во всем своем настоянии: это отец всегда умирает в ребенке, и отец же возобновляется в ребенке. Живые жертвуемые животные заменяются, в конечном счете, безжизненными символами. Айзен сообщает в том же труде о вазах, выглядящих как голова человека. Вазы наполняются зерном и служат средством от головной боли. Этими горшками¹⁹¹ (называемыми «головами») получают благословение; их берут в алтаре и помещают на голову страдающего, как в других случаях благословляют наложением рук. Значение «горшочков» еще яснее, когда мы узнаем о головах, что они сделаны по образу святых, которые, как Христос, приняли смерть за любовь, то есть умерли как Христос – как жертвы. Такие головы жертв, сделанные подобно голове святого Иоанна, находятся в музее Райхенхалле (Айзен). По смыслу это плоды, наполненные семенами, подобно которым, как предполагали прежде, был задуман Христос. Они должны лечить, оплодотворяя, и это действительно так: изыскания И. Арнольда сообщают о деревянных головах, которые он описывает как жертвы против головной боли и для вступления в брак. Расположение по соседству двух зол – головной боли и состояния вне брака – показывает, что головную боль надо рассматривать в смысле фрейдовского «перемещения наверх». Также и выбор формы головы для сосуда, хранящего семя. В других местностях глиняные головы использовали как средство против бездетности, эти головы содержат три вида зерна: ведь три – символ зачатия! Вместо формы головы другие символы жертв подражают форме внутренностей. В фигуре внутренностей особенно большим представлен больной орган: требуемая божеством для жизни деструкция здесь отклоняется на другой, менее ценный. Хорошо выражено это в детской поговорке (держат поврежденный пальчик плачущего ребенка и шепчут: «Пусть будет больно кошке, собаке, зайцу и т. д., а у Икс боль пусть пройдет»). При этом три раза плюют в сторону из боязни сглаза. Три – это символ зачатия, и оплевывание – это эквивалент обрызгивания святой водой, отпугивающей демона. По существу, родственны жертве благоговейные прошения и приветствия; если при этом падают на колени или падают совсем на землю перед властителем, то это должно значить: «Смотри, моя жизнь в твоих руках, я уже разрушен перед тобою (смерть в представлении), подари мне теперь жизнь (возрождение)». Когда Сиф приходит в рай, чтобы просить о милосердии для своего отца Адама, он посыпает свою голову землей. «Ты пыль, и пылью ты станешь», – сказал бог человеку. Посыпая голову землей, Сиф показывает, что он уже стал пылью¹⁹² (вошел в землю, так как земля лежит над его головой). Из возвращения к истоку (земле) возникает, однако, новая жизнь.

Интересную символику возникновения человека из земли дает нам труд К. Колера¹⁹³, которого я теперь хочу придерживаться. Раввинские писания знают полевых и лесных людей, которые до пупка находятся в земле и через него берут свое питание из земли. Эти человекоподобные существа обладают также, как говорит Маймонид в своих комментариях к Мишне¹⁹⁴, голосом, подобным человеческому. На арабском языке они называются «человечек» или «карликовый человечек». «Согласно Саломону Буберу, это сказочное существо – растение, имеющее фигуру человека: человекоподобная голова которого обнаруживается, только когда вырвешь их из земли». Симеон из Симса¹⁹⁵ считает это животное идентичным Ядуа, имеющим форму тыквы, связанной с землей, вырастающей из корня длинной веревкой. Никто не должен приближаться к животному на длину веревки, иначе он будет растерзан; разрывом веревки животное можно убить: оно тогда громко вскрикивает и умирает. Ясно, что растительный человечек сидит в земле, как ребенок в чреве матери, привязанный пуповиной к месту его происхождения. Как в алгебре суть не меняется от того, что мы называем – величину а или b, так и бессознательному все равно, представляет ли оно существенное здесь возникновение ребенка в символике растения или человека. Как мы, например, называя волны дыхания волнами Траубе-Гернига, подчеркиваем равное участие обоих ученых в открытии, так и бессознательное поступает со своими растительными-животными людьми и сходными сложными образованиями (ср: Фрейд, «Толкование сновидений»¹⁹⁶). Растение кричит, как ребенок при рождении. Этот крик – это крик смерти. Пока ребенок находится в матери, он не обладает самостоятельной жизнью; это состояние в мифологии часто называется «кажущейся смертью» или «теневым существованием», как, например, в царстве Прозерпины, где имеется отблеск жизни, проекция жизни, однако все это намечено лишь как тень. У «матерей» нет светлого и темного, верха и низа, никаких противоположностей, потому что еще нет дифференциации из древнейшего вещества, из праматери. Лишь дифференциацией в самостоятельный организм оказываются обреченными жизни и смерти (обратному дифференцированию). В самой жизни есть источник смерти, как в смерти – источник жизни. Развитие и возникновение ребенка происходит за счет матери, в большинстве случаев при родах матери. Матери причиняется вред, и чтобы она не была совсем уничтожена, надо дать компоненту смерти замену: должна быть принесена жертва. Растение выдирают (его рожают), поливая кровью или мочой жертвенных животных. Это все продукты смерти (экскрет мочи). В еврейской древности есть растение – баа-ах – с огневым блеском, и его корни обладают силой изгонять демонов и души умерших. Вырывание корня вызывает мгновенную смерть и поэтому проводится ночью собакой при поливании мочой или менструальной кровью. Уравнивание мочи и менструальной крови показывает, что оба продукта являются, так сказать, продуктами пола¹⁹⁷, в которых содержится лечащая и оплодотворяющая сила. Аналогично – персидская трава Хаома (согласно Колеру – растительный или древесный человек, которому поклоняются как богу, обладающий божественной волшебной силой, своего рода древо жизни, вместо которого так часто фигурируют травы жизни), которую толкут в ступке ночью, в темноте, с призывами к Гадесу, поливая кровью зарезанного волка. Трава Хаома служила для убивания демонов. Напиток Хаома придает бессмертие и плодородие. Как Иисус, плод дерева жизни, должен умереть, чтобы сам смог воскреснуть и придать жизнь другим, которые себя с ним идентифицируют, так и божественная трава Хаома, а равно и «древесный человек», должна быть уничтожена, чтобы, подобно Христу, стать оплодотворяющим семенем, оплодотворяющим напитком. Соответственно опасности этого растения у арабов земледелие рассматривается как опасное¹⁹⁸. Согласно арабской вере, каждый год ко времени уборки урожая должен умереть один из рабочих. Свойство земли приносить смерть также приписывается «земляным людям». Поэтому люди имели обыкновение поливать землю кровью мирной жертвы. С одной стороны, земля играет роль матери, питающей человечка через пуповину, потому вырывание ребенка – это роды; с другой стороны, земля приносит плоды (детей), как дерево, часто считающееся мужским. В символике дерева я разъясняла, как совпадают ребенок и гениталии¹⁹⁹, почему акт родов может быть и коитусом.

Я благодарна профессору Фрейду за сообщение, что обрезание – это символ кастрации200. Определенные австралийские негры имеют церемонию кастрации, в то время как соседние племена имеют церемонию выбивания двух резцов. Это церемонии жертвоприношения: лишают себя мужественности, то есть символически убивают сексуальность в себе, чтобы не разрушиться в действительности; ведь без деструкции становление невозможно! Одна женщина мне рассказала, что когда ей под наркозом удаляли зуб, она видела во сне, что разрешается от бремени. Нас не удивляет, если во сне удаление зуба выступает как символ родов. Итак, роды = удаление зуба = кастрация, то есть порождение воспринимается как кастрация. Тауск сообщил мне о случае, когда больной воспринимал коитус непосредственно как кастрацию: при этом якобы пенис отрезается во влагалище. Именно самоудовлетворение представляется (в сновидениях) как удаление зубов = кастрация. Сообразно этому можно составить уравнение:

коитус;

зачатие = кастрация;

роды.

Самодеструкцию можно заменить деструкцией жертвы. В христианском мировоззрении Христос претерпевает жертвенную смерть и умирает вместо людей, которые в религиозном понимания условно страдают вместе с ним. Через эту условную самодеструкцию достигается, так сказать, то же самое, чего достиг Христос своей самодеструкцией, а именно воскрешение. Саморазрушение происходит для христианского мировоззрения в картине положения во гроб, обратного положения в мать-землю. Воскрешение – это возрождение.

Плиний говорит об одном греческом обычае: «Принимаемый за мертвого так долго считается нечистым, пока не проделает символическое возрождение» (Колер). Как доказывает Либрехт, акт возрождения происходит через подобное лону матери округлое отверстие в крыше. В Индии инструмент возрождения – это золотая корова; в эту корову вносят подлежащего возрождению и опять вытаскивают его наружу, через детородные органы коровы. В Иерусалиме или в Мекке возвращающемуся дозволено войти внутрь, но, вместо того, чтоб подвергнуть его обратному помещению в мать, за него жертвуют овцу или козу. Это доказывает, что жертва рассматривается как аналог введения в чрево матери. Процедура жертвования происходит, по Колеру, следующим образом:

«Прежде, чем он войдет в дверь дома, он остановится с растопыренными ногами так, что жертва может лежать между ними. Потом ее кладут на левый бок, мусульманин потом направляет ее голову на юг, то есть к Мекке, а христианин, напротив, на восток, то есть на Иерусалим, и ей перерезают глотку непосредственно перед порогом или на нем. Когда возвращается христианин, то на его лбу кровью – небольшим ее количеством – изображают крест. Потом он шагает через жертву и кровь в дом и приносит часть одежды, которую он носит в церковь, где священник ее благословляет». Положение жертвы между раздвинутыми ногами возвращающегося домой соответствует положению ребенка при рождении. На связь со смертью Христа указывает крест, нарисованный кровью на лбу возвращающегося. Он умирает и опять рождается как Христос.

И эта глава также нам показала, что становление проистекает из деструкции; и здесь производитель – дарящий жизнь – бог превращался в ребенка, который возвращается обратно в чрево матери. Смерть сама по себе ужасна, смерть на службе сексуального инстинкта, то есть как его разрушающий компонент, ведущий к становлению, приносит благо. Вечная же жизнь не приносит человеку блага; это мы видим также в легенде об источнике жизни. Я привожу соответствующее место из сказания об Александре (по Фридлендеру): повар Александра случайно достиг искомого источника; он хотел ополоснуть в воде соленую рыбу, как внезапно рыба ожила и от него ускользнула. Повар сам купается в той же воде и благодаря этому приобретает бессмертие, но оно ему не приносит ничего хорошего: царь, которому он рассказывает про это чудо, приходит в ярость от того, что не узнал о нем раньше, и приказывает повара, которого нельзя убить, бросить в озеро. Повар становится опасным демоном озера, которому (по другим легендам) также приносят жертвы. Повар, желавший достичь бессмертия, получает наказание, заключающееся в том, что он опять попадает в воду, то есть в древнейший, первоначальный элемент (чрево матери)²⁰¹, и его жизненная сила, не находящая деструкции, действует опасно разрушающе. Аналог повару мы встретили в растении андрогине или в опасных земляных человечках, которые еще не пришли к рождению. Убивая опасную траву, ее делают благой (убивать = рождение). Еще один аналог беспокойно яростному в воде повару – это Летучий голландец. Фридлендеру тоже пришла в голову эта аналогия. Согласно Графу²⁰², это неутомимое плавание Голландца под парусами взад и вперед выражает его душевное состояние, в котором он напрасно тоскует по соответствующему объекту. Повар тоскует по смерти, а Летучий голландец нам показывает, что смерть, к которой он стремится – это эротическая смерть, ведущая к новому становлению, так как Сента и Голландец поднимаются из волн, обнявшись.

«По старым преданиям Адам получил при своем уходе из рая не палку (= древо жизни по Вюнше), а геомантическое кольцо с мировым крестом (® < 5), которое он передал своим потомкам. Через них он попал в Египет и рассматривался как тайна всякой науки»²⁰³.

На место древа жизни становится – по Вюнше – кольцо. Кольцо как древо является, следовательно, символом генезиса. Вюнше здесь обращает внимание на место в «Рейнеке-лисе» Гете²⁰⁴ (песнь 10), где сказано о золотом кольце с тремя выгравированными еврейскими словами, предназначавшимися, по словам лиса, королю: три выгравированных имени принес Сет набожный, вернувшийся из рая, где он искал масло милосердия. Как мы знаем, Сиф приносит три яблочных семечка или три отростка из рая, из которых потом развивается дерево жизни, три выгравированных в кольце слова, следовательно, это символы дарящей жизнь силы кольца²⁰⁵. Так, кольцо в «Песни о Нибелунгах» становится нам ближе в своем значении как символ зачатия и нового созидания, жизненной силы, приведшей к гибели.

Мир может быть освобожден лишь тогда, когда жизнь возвращается к истоку, что символически представляется так, что кольцо (жизнь) возвращается на место своего происхождения, из которого оно было взято.

В этой второй части я ограничила себя некоторыми попытками с целью проиллюстрировать на основании различных примеров применимость рассмотренных в первой части воззрений на мифологию. Доказательство должно быть оставлено для более обширного, более глубокого исследования, равно как и некоторые современные психологические или мифологические образования в своем деструктивном компоненте сексуальности следует отложить на потом. Я думаю, однако, что мои примеры показывают достаточно ясно, что соответственно биологическим фактам и влечение размножения психологически также состоит из двух антагонистических компонентов и, следовательно, в равной мере является влечением становления и влечением разрушения.