Операция «Химера»

ГЛАВА 14. Кому банкет, кому работа

Судя по реакции большей части собравшихся, некоторые двинутые оказались немного меньшими психами, чем предполагалось изначально. Вера Дмитриевна тоже не слишком разделяла оптимизм Марь Филипповны в отношении вазочки, на поверку оказавшейся чем–то средним между пепельницей и миниатюрной копией стандартного надгробья. Кстати, действительно хрустального.

Сама Марь Филипповна, этот убийственный вариант и предложившая, между прочим, под шумок куда–то смылась.

А, нет, вернулась:

— Полотенчиками! Полотенчиками на всякий случай оберните, — вкатившись обратно с ворохом разноцветных махровых тряпок, задыхаясь, предложила она. — Ежели все–таки хрустнет, вазочка–то, чтобы вы ручки свои не порезали! Ох!

Вытряхнутый, наконец, из кепки Ерик, катался вокруг облюбованного армейского ботинка — правого, кажется — от хохота промахиваясь, но честно норовя вцепиться в него всеми четырьмя лапками.

— Изо… изоленту попроси, обмотать для крепости, — подергивая изображением, веселился он.

— А я камень на кухне видела, — звонко сказала Ада, ловко ввинтившись между Роем и Марь Филипповной, накручивающей полотенца на обреченную пепельницу–надгробье. — Он большой и тяжелый, может, тоже подойдет?

— Точно! — ахнула Марь Филипповна, едва не выронив весь полотенцевый кокон вместе с опасным содержимым. Помня о печальной судьбе раненого управдома, Рой, на всякий случай, подставил сразу обе ладони для страховки. — Это же гнёт! Гнётик там лежит, для засолки! А я все думала, куда же я его засунула! Держите, — упустив полуобмотанную пепельницу в раскрытые ладони ничего не понимающего Роя, она опрометью рванула из комнаты.

В полете, даже в таком коротком, несостоявшийся молоток набрал еще немного веса, едва не потянув с собой Роя по приземлении.

— Вот! — тут же телепортировавшаяся обратно удивительная боевая женщина гордо предъявила… булыжник.

Насколько Рой успел приобщиться в штабе к местной культуре, здесь такое называли как раз оружием пролетариата, а никак не гнётом. Похоже, в исторических справках, посвященных среднему востоку, скрывалась масса мелких неточностей, если не откровенных ошибок. Ну, или психоз слишком стремительно прогрессировал за последние полстолетия.

Ерик, наконец, добрался до цели — обхватил лапками переднюю часть ботинка и выразительно потерся об него мордочкой.

Рой, поглаживая табурет в поисках несуществующей неровности, приготовился наблюдать душераздирающую сцену прощания. С уговорами и даже — не хотелось бы, конечно — скупой мужской слезой.

— Что–то больно тебе обувка моя нравится, — мрачно изрек завхоз. — Неужто в падаль или в дерьмо какое по дороге ботинком вляпался?

Скупая мужская слеза все–таки пролилась — Рой от неожиданности проехался булыжником по пальцу. Несильно, но с полагающимися из глаз искрами и нервным смешком, тут же перешедшим в хохот пополам с болезненным шипением.

Вокруг засуетились и запричитали, предлагая помазать йодом, зеленкой, медом, приложить подорожник и даже подуть. Подобравшийся под шумок Димитрий аккуратно высвободил булыжник из судорожно сжатой инспекторской пятерни и убрался с ним к другим стульям и табуреткам.

Ерик, пораженный в самое сердце людской черствостью, поспешно подобрал лапки и скатился с ботинка в ближайшие лопухи. Рой, разрываясь между сочувствием и искренним весельем, мысленно чесал его за ушами, вслух одновременно наотрез отказываясь срочно навестить местный лечебный центр.

— А доктор в нашей больнице говорила, что если крови нет, нужно подставить ушиб под холодную воду, — радостно поделилась богатым опытом Ада.

Предложения посыпались с удвоенной мощностью, среди них превалировало требование обследовать палец на предмет кровавых ошметков. Ерик усиленно страдал из лопухов. Продолжая мысленно чесать его за ушами и уверять, что он все сделал абсолютно правильно — никто ведь не виноват, что их направили с заданием в очень большую психлечебницу? — Рой палец предъявил. Марь Филипповна немедленно изобразила рентгеновское зрение и заподозрила перелом.

Тем временем, завхоз, неуверенно потоптавшись на месте и в деталях изучив собственный ботинок, собрался уходить в намечающийся закат, то есть домой.

— Хватит дуться, цепляйся, а то уедет твой личный рикша, — приказал Рой напарнику, концентрируясь и заканчивая художественный перерыв. — Работаем. А закуски ваши не пострадают на такой жаре, пока мы в больницу и обратно просто так ходить будем? — обеспокоенно спросил он у самого главного зачинщика переполоха на пустом месте.

— А? — мгновенно переключилась Марь Филипповна в боевой модус. — Вот это остынет, это нагреется, это… нет, не скиснет, конечно, — с некоторым сомнением принялась перебирать она выставленные на стол вехи на пути к сердцу мужчины. — Сильно болит–то, пальчик ваш? — явно начиная рассматривать возможность вывешивания белого флага, поинтересовалась она.

— Вообще не болит, — похвастался Рой, снова предъявив в доказательство сам палец, и даже согнув и разогнув его несколько раз для окончательного подтверждения.

Ерик, не придумавший ничего лучше, как догнать завхоза в уже давно принятом виде, с тем, чтобы потом обернуться чем–нибудь мелким и липучим для наилучшей сцепки с обратным транспортом, неожиданно звучно протопотал по тропинке.

— Ну тогда к столу, наконец, к столу! — ликующе предприняла очередную попытку Марь Филипповна.

— Ох ты ж, — дрогнувшим голосом оценил обстановку завхоз, оглянувшийся на близящийся топот. — Что, брат, понравилось молочко? Лучше жуков и лягушек?

Рою подумалось, что именно так и зарабатывают шизофреническое раздвоение сознания.

— Мам, а можно я буду только пирожки? — первой утвердившись на выделенной табуретке, спросила Ада. — Я ведь уже ела суп и второе.

— Можно, — прошелестела Вера Дмитриевна, просияв удивительно украсившей ее улыбкой.

— Салатики, салатики берите! — забеспокоилась Марь Филипповна, отвлёкшись на миг от сооружения на тарелке Роя миниатюрной модели Карпатских гор. — Огурчики, помидорчики, вот тут малосольные, вот тут маринованные. Селедочку не забывайте, хотя с селедочкой подождать можно, ее с кваском, с запивочкой, не очень хорошо, лучше завхоза подождем, тогда и опробуем. Пирожки, пирожки тоже накладывайте, и капустку свежеквашенную, я ее недавно ставила, хрусткая очень капустка–то, молодая, с брусничкой прошлогодней. Не идет еще брусничка, позже будет, да и не надо, она всю зиму томилась, прошлогодняя–то, самый сахар набрала, все в капустку выпустила.

Разогнавшийся на ухабистой тропке Ерик, кубарем скатился в очередную ямку и там застыл, плохо понимая, как покажется естественнее — продолжать надвигаться на Николая или развернуться и валить назад, в лопухи, пока легенда не начала трещать по швам из–за слишком разумного поведения дикого, вроде бы, животного.

— Замри, — посоветовал ему Рой, попутно приглядываясь к несколько расслабившимся гостям.

За столом, если знать, куда смотреть, можно много чего узнать о человеке по манере принимать пищу.

Марь Филипповна ела мало. Просто не успевала — больше следила, чтобы собравшиеся не филонили и резвее работали челюстями, освобождая место на тарелках под добавки и новые порции местных блюд. Сидящий за ней Димитрий, целый день проведший на свежем воздухе в компании гиперактивной ребятни, восполнял потраченную энергию с энтузиазмом молодого здорового растущего организма. Вилку держал грамотно, не чавкал, не давился — красиво, в общем, ел, с аппетитом и с удовольствием. Следующее место, в торце, напротив самого Роя, пустовало в ожидании завхоза, обещавшего зайти часам к семи, проследить, чтобы ребенка увели. Учитывая, что долгое прощание с Ериком, к концу подходить ещё даже не начинало, несмотря на общее стремление обеих сторон, срок смело отодвигался на полчаса, как минимум.

Упомянутый ребенок налегал на пирожки, усиленно стараясь спокойно сидеть на своем месте. Спокойно получалось не очень. Толстенькая Ада живо вертела головой, рассматривая незнакомую квартиру, то и дело порывалась что–нибудь сказать, но, видимо, вспоминала, что говорить с набитым ртом неприлично, да еще вперед занятых приемом пищи взрослых, и молчала из последних сил.

Вера Дмитриевна, замыкавшая круг по правую руку от Роя, не ела вообще. То есть, вилкой по тарелке она, конечно, водила, и даже в рот периодически ее отправляла, но Рой очень сомневался, чтобы там хоть что–то усваивалось. Все внимание целиком и полностью принадлежало дочери, даже когда Вера Дмитриевна пыталась делать вид, что слушает кого–то еще.

В общем и целом, из троих главных подозреваемых за столом отсутствовал только один — самый главный. И то, ненадолго, потому что в способностях напарника Рой не сомневался.

— Меньше думай, больше ешь, — прилетел приказ с самой надежной стороны. Свернувшийся в плотный клубочек Ерик был очень занят страшной местью: не давал себя погладить подошедшему Николаю. Стоило тому протянуть руку, Ерик выпячивал колючки и угрожающе пыхтел, вздрагивая и пофыркивая. — Ферментированную капусту попробовать не забудь, а то обидишь Марь Филипповну.

В воображении напарника Марь Филипповна выглядела большой, воинственной, вкусно пахнущей тучей, периодически взрывающейся радугами на манер японских фейерверков. Не украшай ее поверху пластиковые колбаски бигуди, Рой вряд ли догадался бы, о ком речь.

Но Ерик давно приспособился конкретизировать — физрука, например, с первого момента знакомства определяли красные шорты, натянутые на футбольный мяч. Того же завхоза — намертво запаянная замочная скважина с небольшой сквозной трещиной по ободку. Вера Дмитриевна виделась Ерику сухостоем, замотанным в паутину, с довеском в виде жизнерадостного вьюнка, машущего всеми листиками — Адой.

Все очень просто, особенно, с учетом ежедневного и очень многолетнего опыта общения. Давно исчисляющегося не десятками лет, а столетиями.

— А теперь Митенька нам расскажет про правила поведения на воде, — объявила Марь Филипповна голосом домашнего тирана, выставляющего несчастное чадо на табуретку перед гостями с целью прочтения поэмы, в которой самому чаду понятны исключительно предлоги и местоимения, а гостям — из–за шепелявости и картавости чтеца — и того меньше. Видимо, ей показалось, что пришло время начинать зарабатывать грамоту.

Димитрий поспешно отложил вилку, дожевал положенное в рот, проглотил и откашлялся. Хорошо, не поперхнулся.

Рой попытался вспомнить, сколько уже успел умять под чавканье ненасытного напарника, все еще воспитывавшего Николая.

Местная снедь выглядела… разноцветной. То есть, изысками ресторанного украшательства готовка Марь Филипповны не страдала. Зато все съеденное, пусть и не смотревшаяся, как иллюстрация из поварской книги, неизменно оказывалось действительно вкусным.

Входила ли в употребленный рацион тухлая капуста, освеженная сладкими прошлогодними ягодами, Рой тоже не понял. Но если и вошла, то без дополнительных усилий с его стороны.

— Заканчивай, — приказал Рой Ерику под монотонный бубнеж Димитрия и редкие, но живые реплики Ады, променявшей пирожки на возможность поговорить. — Бери Николая, будем сводить их с Верой Дмитриевной, пока они с дочкой еще здесь. Заодно посмотрим, захочет ли сама назад за стол вернуться, когда уложит девочку.

Ерик, все еще сомневающийся, надежно ли отомстил, неохотно прижал иголки и выставил наружу нос–пуговку.

— А врач в нашей больнице говорила, что очень опасно плавать после еды, — вставила Ада, подпрыгивая на стуле от желания поделиться сведениями.

У Роя начинало складываться ощущение, что девочка нигде, кроме местной больницы, вообще не бывала, а образование получала исключительно стараниями общительного местного врача — женщины убежденной, но не поспевающей за временем.

Или это он сам переоценил свои ощущения от глубины уровня выделенного хронопласта?

— Ну хочешь, я тебя назад заберу? — тяжело, словно на что–то решившись, спросил у Ерика Николай.

— Соглашайся, — дал отмашку Рой. Плевать на детали плана. Если потом понадобится, он лично в завхозную квартиру подкинет заряженного ежика вместо Ерика. Заодно огород городить не потребуется с уходами и внезапными новыми встречами. — Форточка открыта, — напомнил он.

Николай тем временем предоставил Ерику выбор в виде выложенной на землю кепки и собственного шага назад. Ерик еще немного покочевряжился для вида, выдержал убийственную паузу, едва не доведя до сердечного приступа и обидчика-Николая, и Роя с ним за компанию. А затем шустро юркнул в предложенную переноску и угнездился там с видом престарелой эстрадной звезды — недовольной, что ей выделили недостаточно длинный лимузин.

Мысленно вытерев пот со лба, Рой посмотрел в собственную тарелку. Модель Карпатских гор меньше не стала, несмотря на все совместные их с напарником старания. И вроде бы как даже ещё слегка увеличилась. Рой даже знал, чьими усилиями все это достигнуто.

— Вы что–то мало кушаете, — шепотом, как во время театрального представления, упрекнула Марь Филипповна.

Отчего–то Рой точно знал, что она не издевается, хотя нормальный человек поверить в это не смог бы никогда.

Ерик из кепки любовался первыми признаками надвигающихся сумерек. Рой думал, что пора быстрее заканчивать с заданием, потому что уже через неделю, с учетом ежечасно накапливающегося прогресса, его не только в Лимб — в приличную психушку не пустят.

Димитрий, судя по все увеличивающимся паузам, уже не знал, что еще добавить к лекции. Вера Дмитриевна мечтательно смотрела на дочь; Марь Филипповна, как обычно, беспокоилась.

— А мне врач в нашей больнице говорила, что…

— Вот рыбный инспектор гораздо больше вас скушал, — видимо, слегка забывшись, горько повысила голос Марь Филипповна. Все, кроме Роя, включая Ерика начавшего задремывать в кепке, отчетливо вздрогнули. — Он, правда, рыбку не ел — ни килечку, ни селедочку, ни даже шпротики, но огурчиков скушал аж две банки, и еще помидорчики ему очень понравились. Винегретик, опять же, по вкусу ему пришелся, ни крошечки не оставил, так ему винегретик мой полюбился. И на салатик свеженький очень он налегал, в отличие от вас.

— Так он неделю тут сидел, — опрометчиво вступился за Роя Димитрий.

Марь Филипповна опешила настолько, что не сразу нашлась, что возразить. Рой с трудом подавил инстинктивное желание расположиться ногами к взрыву, наблюдая как она хватает ртом воздух, а выдыхать не торопится. Помощь пришла с неожиданной стороны:

— Он ведь не квасом всю вашу вкуснятину запивал, правда, Марь Филипповна? — негромко спросила Вера Дмитриевна.

Мощный выдох едва не снес со стола все шесть дефицитных салфеток:

— И то верно, — согласилась удивительная боевая женщина. — Жаль только селедочку не оценил, селедочкой лучше всего закусывать, — пустилась она в воспоминания. Даже взгляд затуманился. — Говорил, что на рыбу смотреть не может после проверок своих. На вкус, что ли, определял, занесена рыбешка в Красную книгу или нет? Очень много знал, очень, про рыбку–то. Говорил, что где–то на севере водится рыбка, которая точь–в–точь как наша килечка, только вместо рассола огурцом пахнет, представляете? Забыла, как называется.

— Корюшка, — подсказала уже откровенно измаявшаяся Ада. Рой почти ждал, что она сейчас сообщит, что ей это врач в местной клинике рассказала, но девочка ожиданий не оправдала: — У меня есть книжка, — заторопилась она, расцветая от переключившегося на нее всеобщего внимания, — про занимательную ихтиологию, там все–все про рыбок написано. Они мечут икру и выводят мальков. А еще они стаями живут, кроме некоторых, которые живут семьями. Там мама папе оставляет детишек на воспитание, а сама уплывает на поиски пищи.

— Да уж, не то что у нас, — проворчала Марь Филипповна.

С такой тоской, что Рой не смог не вмешаться:

— Вообще–то, не на поиски пищи, — прошептал он. — Самка мечет икру в жилище самца, а потом уплывает — и поминай, как звали.

— Вот зараза! — приободрилась Марь Филипповна. — Прям мать–кукушка. Ну хоть где–то справедливость торжествует, — добавила она воодушевленно. И немедленно положила на слегка просевшую стараниями Роя горку еще ложку чего–то бело–разноцветного, мелко нарезанного и тщательно перемешанного. — Откуда вы только все это знаете? — восхищенно спросила она.

— Действительно, — поддакнул Ерик, напоминая о своем существовании, одновременно показывая, что уже близко, очень близко. Вот прямо сейчас поднимается по лестнице стараниями завхоза.