Операция «Спасти кота»

64. Что убивает Сеню

Признания Никиты выбивали почву из-под ног. И говорил мальчик об этом с такой детской непосредственностью, что Сеня не знал, как реагировать. Потому что Никита одновременно всё понимал, а с другой не воспринимал это, как недопустимое, был ещё совсем ребёнок и, видимо, никто ему ничего не объяснял. С девочкой тоже вышло неоднозначно, по словам Никиты она была старше его на четыре года, сама за ним ходила, всегда держала за руку и просила поцеловать. А потом попросила попробовать, как у взрослых.

Сеня не знал можно ли верить Никите или нет, правду ему взять было неоткуда, но и не верить не было оснований. Никита на вид, и правда, был красивый мальчик, и девочкам он точно нравился: Аня так и бегала за ним всё лето, а по тому, как он от неё шарахался, можно было всё-таки сделать вывод, что правда в его истории всё-таки есть.

Но, как ни странно, после этих признаний Никита заметно расслабился. В начале поездки у него даже в глазах стояла какая-то обречённость, а к заправке он разговорился, оживился. А то, что Сеня на него не ругался, не читал моралей, а спокойно разговаривал и задавал вопросы, видимо, окончательно его убедило, что никто его никуда не сдаст и не убьёт.

После «привала» Никита почувствовал свободу, заулыбался, грыз чипсы, начал нетерпеливо ёрзать, но Сеня не спешил ни включать музыку, ни ему давать телефон. Ведь драку в школе они ещё не обсудили.

– Глаз болит? – спросил у него Сеня.

Тот потрогал веко, надавил на синяк, поморщился:

– Почти нет.

– Зачем подрался?

Никита сразу напрягся, перестал хрустеть чипсами. Молчал. Сеня тоже ждал. Как оказалось, с Никитой нужна выжидательная стратегия. В тишине и спокойствии, в закрытом пространстве, когда некуда бежать, не на что отвлечься, нечего сломать, когда никто не ругается и не давит, он начинал раскрываться. И это сработало, спустя время он ответил, чётко и уверенно:

– Я защищался.

– Хочешь сказать, что они начали первыми? – Сеня видел запись, знал правду, но решил услышать версию Никиты.

– Они узнали, что я приёмный, – сердито буркнул Никита. Он явно злился, где-то там в его душе плескалась обида, боль и через агрессию прорывалась наружу.

– И за это ты решил их побить? – спокойно продолжал Сеня. Он был на стороне Никиты, хотя и понимал, что мальчик повёл себя агрессивно.

– Нет! – зарычал он, покрылся пятнами, сопел, и уже готовился сказать правду, но сжал губы, напрягся, промолчал.

– Не кипятись. Я считаю, что ты сделал всё правильно, – покосился на него Сеня, и заметил, как после этой фразы тот вытаращился на него. – Это правильно давать отпор и защищать себя! Честно признаюсь, горжусь тобой, что ты не струсил даже перед троими.

– Они говорили гадости про меня, про мою семью, что такого урода, как я, могла усыновить только семья педофилов! – тут же обиженно выдавил из себя Никита.

– Тогда ты молодец, что этого так не оставил, – поддержал его Сеня.

Никита ещё больше вылупился на Сеню, похоже, он не верил, что его могут хвалить за драку.

– Я тебе уже когда-то говорил, что мы в семье друг за друга горой. Поэтому, если тебя кто-то обидит, ты можешь рассказать мне. Я на твоей стороне. Ты ещё ребёнок, и не все проблемы должен решать сам. Ты понял?

Никита всё ещё смотрел во все глаза. Но кивнул.

– Что ты понял? – уточнил Сеня.

– Что я в семье, – невнятно проговорил Никита.

– Если тебя кто-то обижает, что нужно делать?

– Давать отпор! Защищаться.

– Это правильно, но если силы не равны, всегда помни, что ты тоже не один, и я тебя защищу! Теперь понял?

– Да! – Никита вновь захрустел чипсами.

– Но если обидишь хоть кого-то из нашей семьи: Соню, Тёму или кота, я буду заступаться за них!

Никита вновь сжался от строгого тона. Сеня попытался разговорить Никиту про школу, пытался объяснить, что ребёнок не всегда может защитить себя сам, что нужен взрослый, который будет на его стороне, и непонятно как, но разговор зашёл про педофилов. Сеня объяснял, что не всем взрослым можно доверять:

– Дети же не знают, кто это такие. Их не распознать на вид, а дети ещё не понимают, что с ними делают что-то плохое.

– Понимают, просто никому не рассказывают, – Никита хмурился.

– И ты знаешь, что они делают?

– Знаю!

По тому, как Никита сжимался, как неохотно и с опаской отвечал, Сеня вдруг понял, что знает он не от кого-то, а из собственного опыта. И Сене очень хотелось ошибиться, но он вдруг осознал, что вот она – причина крика, безудержной ярости Никиты оттого, что Сеня его хватал. Но как выведать у мальчика правду, не представлял.

– А если бы ты столкнулся с педофилом, кому бы ты рассказал?

– Никому.

– Даже Соне?

– Соне точно не надо.

– Ты был маленький и не понимал, что происходит. Сейчас я могу тебя защитить, – Сеня не мог подобрать слов, у него на душе вдруг стало так холодно.

– Не надо.

Что всегда убивало Сеню – это бессилие: когда происходит что-то очень плохое, а сделать ничего не можешь. И сейчас его убивало осознание того, что Никита когда-то подвергся сексуальному насилию, и становилось так жутко от этого. Никита и сейчас в глазах Сени выглядел маленьким ребёнком, а кто-то жестоко сломал его, когда тот был ещё меньше. Внутри кипела эта бессильная злоба.

– Ты и раньше никому не рассказывал об этом? – сохраняя спокойствие, продолжал Сеня.

Никита отвечал не сразу, у него были сжаты кулаки, тело напряжено. Сеня жалел, что не везёт парочку детских психологов в багажнике, потому что сам не знал, как помочь Никите раскрыться и справиться. Шёл, как по минному полю. Дети же всё воспринимают по-другому, и Сеня совершенно не представлял, что творится в голове у ребёнка.

– Нет! – выдал Никита, выдержав паузу.

– И мне не расскажешь?

Никита посмотрел на Сеню, тот глянул на него. Никита боялся, страх застыл в его глазах, и он быстро опустил взгляд. Сеня перевёл взгляд на дорогу и молчал. Но в душе царил раздрай. Его наполняли и боль, и злость. Урода, что надругался над Никитой хотелось закопать живьём, предварительно избить до полусмерти. А Никиту? Сеня боялся на него даже смотреть, видел в нём искалеченную душу, и от этого гнев ещё больше обжигал. Сеня сжал крепче руль, он так же как и Никита возненавидел этот гнилой мир, который допускает такое.

– Это был мамин друг, мой отчим, – Никита начал осторожно, лишь спустя десяток минут. – Мне было пять и он трогал меня по ночам, пока мама спала. Будил и…

И Сене хотелось выть от рассказа Никиты. Кричать, оттого, что такое происходит с детьми. Его убивало бессилие: уже ничего нельзя было сделать, не отмотать назад, не исправить того, что произошло с Никитой.