От Копакабаны до Амазонки

Глава XVIII ЗАВТРА — ЕВРОПА?

К концу недели самолетик на Мату Гроссу так и не починился: заказали в США части для мотора, они, конечно, придут, но когда? Лучше уж ждать в Рио, это всего час лета; беру билет на небесный автобус, отходящий каждый час и каждый раз переполненный.

Рио живет на строгом режиме. Целые кварталы по очереди погружаются во тьму. Лифт застревает между этажами, официант расставляет по столикам свечи, Копакабану освещают лишь фары проходящих машин, я не могу отыскать номер квартиры в восемнадцатиэтажном доме, в кино картину прерывают на середине. Вчера в «Мирамаре» на «Фантастическом патруле» зрители подняли скандал, и механику пришлось спуститься из своей будки и при свете трех фонарей рассказывать в лицах конец фильма — исполнение было встречено аплодисментами.

Компания «Лайт», дающая свет, — на скамье подсудимых. Адмирал Магалди обвиняет ее в том, что «уже давно она отказывается произвести необходимые работы для увеличения потенциала генераторов и исправить сеть». Проблема иностранных компаний, взявших на откуп общественные службы, опять всплывает на поверхность, вновь поднимаются материалы обследований: им вменяются в вину все нарушения правил пользования водой и т. д. Поговаривают о какой-то темной истории с иностранным займом, взятым под правительственные гарантии (какими комбинациями они их добились, под чьим давлением?), который позволит основной компании, увеличивающей вследствие этого доходы вдвое, разделаться с долгом за 25 лет, а Бразилию обрекает вечно выплачивать проценты и все остальное, в долларах разумеется. Я окончательно запутываюсь в деле. Канцелярия президента при благосклонном согласии правительства Кеннеди ведет активные переговоры с другой электрокомпанией — «Бонд энд Шер». Дело топчется на месте: никак не договорятся о сумме и способах платежа.

Пресса сообщает о принятии правительством Гуларта антитрестовского закона; там же сообщается, что сержанты готовы взяться за оружие, чтобы добиться реформ, что в США за первые четыре месяца года была ввезена контрабандным путем 81 тысяча мешков кофе и что полиция Рио нашла два мешка писем у почтальона, которому надоело их разносить. Я не разделяю иронии знакомой французской пары, с раздражением высмеивающей все эти события, — может, потому, что растущая девальвация съела все их сбережения; в тот же день я прочел в крупнейшей парижской вечерней газете о том, что уставшая за день на службе женщина выстрелила в двух парней, шумевших под ее окнами, что мадам Журдэн пять лет носила в животе 240 граммов стали, забытых там рассеянным хирургом, что супруги в департаменте Гар убили своих пятерых детей, а некий почтмейстер воровал деньги, чтобы играть заочно на скачках. Неужели соломинка здесь по ту сторону тропиков становится бревном?

Эти несколько дней вынужденного безделья я провел с Леонидасом. Несколько раз я пытался добиться приема у губернатора Карлоса Ласерды — оказалось, что он уехал. Леонидас повел меня на «Маракану», самый большой в мире стадион, своего рода футбольный собор, где я видел фантастический матч, спортивный балет, вызывающий такие страсти, что Леонидас сломал свою скамью. Я же повел его в фавеллы: бараки, прилепившиеся к склону холма, где мы встречаем белых, живущих в одинаковой нищете бок о бок с неграми.

Провожу тест на расовую терпимость — Леонидас ярко выраженный негр; интересно, станут ли меня упрекать, что я сижу с ним в ресторане или в театре? Может, нам откажут в месте под предлогом, что все столики заняты, красноречиво выражая свое молчаливое осуждение? Может, нас станут толкать и издевательски хихикать или попросту провоцировать? Конечно, здесь нет разделенных на две части автобусов, разделенных школ и ресторанов, ничего подобного бы не потерпели, но, может, существует скрытое неодобрение, подспудная враждебность?.. Ничего. В Бразилии как в законах, так и в традициях и в повседневной жизни нет ничего, где бы хоть как-то проявлялась дискриминация, «черный кодекс», многочисленные запреты смешения рас, столь распространенные в других частях Нового Света. Все наоборот. Разве барон де Синимбу не заявлял за 20 лет до отмены рабства американцу Агассизу, что вольных негров вполне можно сравнить с белыми как по уму, так и по умению? Агассиз в своей книге «На отдыхе в Бразилии»[79] отвечал, что, конечно, подобное сравнение допустимо лишь с расой «менее энергичной и жизнеспособной», чем англо-саксонская. Кудрик нам, бедным хилым латинянам!

Но ведь рабство было отменено лишь в 1888 году, менее века назад, и, по словам Токвилля: «Естественный предрассудок заставляет человека презирать того, кто был его подневольным, еще долгое время после того, как он стал ему равным».

Я ищу следы, отголоски. Не нахожу ни глухого сопротивления, ни отказа в столике, ни враждебности в отношении. Леонидас, которого я не посвятил в курс дела, нисколько не смущаясь, всюду ходит со мной. Не забудем, что фактически отмена рабства началась задолго до 1888 года. Как и во всем, что касается Бразилии, здесь надо провести различие между зонами — сахарной, золотой и кофейной. Надо считаться с тем, что в одном месте еще остается принуждение и феодализм, а в другом вводятся самые современные формы культуры и индустриализации. Золотая лихорадка высвободила значительную часть негров, с концом паулистского кофейного бума пробил час рабства в этих краях. Но разве можно обобщить столь громадный и противоречивый народ? Как провести на отсталых сахарных плантациях Ресифи прогрессивные начинания Сан-Паулу?

Сегодня, как и вчера, власти действуют постепенно; они опираются в своих начинаниях на передовые районы, ждут, приноравливаются и постепенно, понемногу вводят новшества, подрываясь таким образом под бастионы отсталости. К громадному экономическому и социальному различию добавляются еще расстояния, которые не покроешь разом и которые требуют большого заряда, чтобы сохранить порыв: когда северо-восток полыхает, юг еще переваривает! когда юг охвачен пламенем, северо-восток уже сломлен и не в силах подняться. До сегодняшнего дня центральная власть призвана умерять, уравновешивать, сводить воедино противоречия и противоположности, от этого и происходят необъяснимые для заграницы неожиданные скачки и повороты, когда, казалось бы, возможное становится вдруг невыполнимым, а невероятное приобретает достоверность. Отсюда тоже — и это немаловажно — убеждение, что насилием ничего не добиться. Оружие здесь показывают не для того, чтобы им пользоваться.

В 1831 году император Педру I объявляет торговлю неграми вне закона и освобождает всякого раба, впервые вступившего на бразильскую землю. Ввоз продолжался, но Юг уже имел первое преимущество перед Севером. В середине века в Минасе число свободных негров уже превышало число подневольных. В 1866 году император отпустил всех своих рабов. В сентябре 1871 года по инициативе Педру II конгресс принял «Леи ду вентри либри», за который так ратовал маркиз Рио-Бранко[80]. Посол Соединенных Штатов, присутствовавший на дебатах, поднял один букет и сказал, обращаясь к аудитории: «То, что стоило моей стране войны, заканчивается здесь розами…» 13 мая 1888 года княгиня д’Эу, регент империи, подписала в отсутствие своего отца «Золотой закон», два параграфа царственной простоты:

1. Рабство отменяется в Бразилии со дня принятия этого закона.

2. Все указы, противоречащие этому, упраздняются. Восторженная неистовая толпа вышла на улицы Рио;

Жозе де Патросиньу бросился на колени перед княгиней, а мрачный премьер-министр Котежипи пророчески шепнул: «Ваша светлость, вы выиграли партию, но проиграли трон…» Фазендейрос отвернулись от короны. В ноябре 1889 года императорская семья отправилась в изгнание.

Сегодня, не считая крохотной верхушки света, особенно чопорной за недавностью своего появления, сегрегация никак не проявляется. Если бы предрассудков не осталось, это было бы чудом; они живут, слабые, правда, но живут. Мы выходили с Леонидасом из квартиры одного поэта и столкнулись на лестничной клетке с разряженными юношами и девушками. Из распахнутой двери в соседнюю квартиру неслась джазовая музыка и шарканье ног танцующих. Отец и мать у входа встречали гостей: день рождения их младшей дочки. Мы улыбнулись их радости, и они пригласили нас с Леонидасом зайти потанцевать и повеселиться с ними. Приветливая Бразилия, где двери всегда открыты для всех!

Мы отказывались, они настаивали. После я спросил Леонидаса, почему они так легко пригласили нас, несмотря на его темную кожу. «Конечно, к неграм существует предубеждение, — ответил он, — но не к цвету кожи, нет. Недолюбливают наши манеры, наш язык. Это не расовое чувство, а опасение, что мы не сможем как следует себя вести, что мы будем грубить, хамить. Но как только видят, что мы хорошо воспитаны, культурны, тут уже все. Они сразу поняли, что ты иностранец, а я был с тобой, я говорил на твоем языке, мы были друзьями, цвет кожи здесь не имеет значения».

Наследие рабства не давит, в этом надо отдать должное этому народу, показавшему беспрецедентный пример Новому Свету. Здесь как бы иллюстрируется утверждение Жана Ростана: «Расистские теории являются произвольными построениями, основанными на примитивной тенденциозной антропологии».

«Там, где смешиваются расы, выбивается ключ культуры», — писал Ницше. Я не знаю, смешение ли рас породило здесь в человеческих отношениях нежность и, очарование, сердечность и уважение, чувство компромисса и настойчивость, дало красоту женщинам и мужчинам, но, поскольку самолет на Мату Гроссу никак не собирается лететь, я складываю блокноты в чемоданы, сожалея о том, что должен покинуть такую нежную и страстную, такую громадную и противоречивую, но единую Бразилию, единую даже в своих двух лицах — вчерашнем и сегодняшнем, что предвосхищает завтрашнее.

Я ни разу не почувствовал себя здесь иностранцем, чужим или отвергнутым. Никогда мне не было так легко быть человеком и жить. Разве мог я подняться по трапу «боинга» Эр Франса и не взглянуть в последний раз на заснувшую бухту Тижука и захватанный, но реальный символ — Сахарную голову?

Доход на душу населения на Северо-Востоке по-прежнему составляет 35 франков в месяц… надолго ли?

После моего приезда «Ханна корпорейшн» хотела утвердиться концессией на громадном месторождении железа в Минасе, но была отвергнута усилиями правых фабрикантов и левых националистов. Новая Бразилия понемногу теряет связь со старой.

Преисполненная энергией, владея несметными богатствами железа, алмазов, марганца, никеля, олова, бокситов, леса… она может стать через 20 лет одной из пяти великих держав мира: она это знает и хочет.

Приструнить своих латифундистов, накормить своих голодных, развить внутренний рынок, призвать к порядку иностранные капиталы, ликвидировать неграмотность… вот первые необходимые шаги.

Как они будут сделаны?

Артур Шлезингер, специальный советник Д. Ф. Кеннеди, дал совершенно ясную дилемму: «Либо управляемая революция, либо кастристская».

Которая из двух? Если Л. Б. Джонсон не сможет сдержать, как это пытался сделать Д. Ф. Кеннеди, акульих аппетитов североамериканских концернов, события могут принять крутой поворот…

Это, конечно, не изменит общего пути Бразилии — этой плодородной, яркой, приветливой, неистовой и сказочной страны, и, конечно, сбудемся предсказание Виктора Гюго: «Вы будете завтра Европой!..»