Отмщение

Глава 17 Наркозависимость

Труди Шурфут никак не могла понять — зачем в Ривер-Рэйндж-Клинике ее заставляют носить больничную одежду? Почему бы ей не ходить в своей? Она заготовила джинсы с ручной вышивкой, а здесь ей приказали надеть больничные джинсы. Почему? Не для того ли, чтобы включить их в счет по цене в три раза большей, чем они стоят на самом деле? А зачем стандартные рубашки — розовые для женщин, синие для мужчин и желтые для неопределенных в половом отношении? Да еще эти надписи на рубашках — спереди «Я выздоравливаю», а сзади «Ривер-Рэйндж-Клиник». В клинике хотят, чтобы их пациенты были помечены на тот случай, если кто-нибудь из них вдруг решит перемахнуть через высокий забор и вырваться в город? Куда же Одель Хэмптон засунула бедную Труди?!

А вчера ее в группе обвинили в несовместимости. Скажите, ради Бога, как Труди может поладить с такими людьми? Пятеро нюхали кокаин, двое свихнулись на героине, а один сошел с катушек от стимулятора «спид». Вот так группка! Что у Труди общего с ними? Разве они имеют хоть малейшее понятие о священных грибах?

А как прикажете относиться к психотерапии, которую ей прописали лишь потому, что не хотят серьезно воспринимать тот непреложный факт, что душа Труди уже три раза переселялась из тела в тело? Доктор Сабон тоже хорош! Прикидывается, будто заботится о пациентах и сострадает им, а сам насмехается над переселением душ! Эх, был бы жив Томми, он бы показал им всем! И всезнайке доктору Сабону тоже.

Но Томми нет.

Труди шмыгнула носом. От прекращения приема наркотиков у нее начался насморк. В этот момент мимо проходил один из членов ее лечебной группы. Заметив, что Труди страдает от абстинентного синдрома, он остановился и заговорил:

— Вот это самое хреновое, когда начинает течь нос. Верно ведь? Этого я всегда боялся. Вот почему я здесь. В юности я тратил большие деньги, чтобы нос был в порядке. А теперь плевать.

Он хотел сказать еще что-то и наверняка сказал бы, но Грэйс демонстративно отвернулась. Наркоман пошел прочь. Кругом одни наркоманы. Как их здесь много!

И зачем она позволила Одель запихнуть себя в это проклятое место? Над этим вопросом Труди мучилась чаще всего. Но иногда работать извилинами было неимоверно трудно. Ну просто невыносимо трудно. А все-таки, что же произошло? — начала вспоминать она. Ага, Томми умер. Все были так расстроены. И Одель, и Грэйс, и Китти. Нет, не Китти, а Киттен. Потом говорили, что он умер очень быстро. А, вспомнила — говорили, что кто-то столкнул его с обрыва. Но как же так? Разве Томми не умел летать? Помнится, он рассказывал, как летал. Нет, летал не так, это не левитация, как ее называют всякие шарлатаны, которые к тому же по раскаленным углям ходят. Ведь всем известно, что угли предназначены для пикника, чтобы готовить на них еду. Томми летал, это точно. И я летала. В голове тогда было.

Голова. Вот оно, в чем дело. Из-за головы я и согласилась пойти сюда. А тут сплошные ограничения. Да, голова варит уже не так, как когда-то. Когда я в детском саду училась рисовать пальцем, тогда голова хорошо варила. Рисовать было хорошо. Это было очень хорошо. В детском саду многие рисовали пальцем.

Однажды Труди рассказала о своих детских впечатлениях доктору Всезнайке, как она его называла. А он сказал в ответ, что для рисования пальцем дети в детском саду использовали не краску, а говно. Это, конечно, верно. Говно. Ну что взять с этого доктора, который не понимает простых радостей жизни?

Труди казалось, что она всегда любила искусство. В свою первую жизнь ее звали Возносящейся Шурфут. Эту свою первую жизнь Труди вспоминала под воздействием наркотических священных грибов. Она не могла вспомнить, в какое время проходила ее первая жизнь. Может быть, десять тысяч лет тому назад, может быть, двадцать тысяч. Какое это имеет значение? Все уже в прошлом. В ту первую жизнь Возносящаяся Шурфут рисовала на песке. Было это в том месте, которое американцы теперь называют Аризоной, а друзья Возносящейся называли по-разному: Солнечная Земля, Песок, Кактус, Луна, Один Ливень в Году. Вначале Труди не понимала, зачем в первой жизни она рисовала на песке. Но Томми объяснил, что она тогда была жрицей, а по ее письменам на песке можно было предсказывать будущее. Это было очень важно для племени — знать будущее. Но племени, очевидно, не понравились ее предсказания, потому что Возносящуюся забили до смерти, когда она была еще в очень юном возрасте. А душа осталась и наблюдала, как племя поедало ее тело. Таков был обряд. Считалось, что таким образом люди обретают лучшие качества съедаемого человека.

В следующей жизни ее звали Дженнифер Макбрайд. Она была проводницей в поезде, ехавшем на Запад. Поезд захватили враждебные индейцы (которых мы сейчас называем коренными жителями Америки, а тогда называли дикарями). Но на самом деле они, конечно, дикарями не были. Дженнифер поняла это, когда ей в качестве пленницы пришлось пожить среди них. Индейцы называли ее Желтые Волосы. Вначале Труди беспокоилась при этих воспоминаниях, потому что помнила, что у Дженнифер на самом деле были каштановые волосы. Но Томми успокоил. Он сказал, что не надо зацикливаться на мелочах, надо смотреть на жизнь шире. Итак, под именем Желтые Волосы она попала в постель к Смело Говорящему, сыну вождя. Все шло хорошо до тех пор, пока она не начала снова рисовать на песке. На этот раз последствия были еще катастрофичнее. Она нарисовала белого Бога, спускающегося на Землю с небес. С политической точки зрения рисунок был вреден и вызвал много шума в вигвамах. На следующий день Смело Говорящий возглавил разведывательный отряд, который ушел искать для племени более подходящее место. А потом и все племя свернуло свои кожаные вигвамы и куда-то пропало. Бедная Труди под именем Желтые Волосы осталась в пустыне одна умирать от жажды.

А что же произойдет в этой жизни? Не будет ли опять какого-нибудь несчастья?

В этой жизни она получила имя Труди Хэйди Хэлли. Родилась она на западе штата Техас в городке Ист-Диабло в 1953 году. Труди считала, что получила вполне нормальное для ее времени воспитание. Ее ранние воспоминания связаны главным образом с телевизором. Вначале она смотрела детские передачи, потом «Я люблю Люси». Короче говоря, воспоминании более чем достаточно. Однажды Труди пришла из школы и увидела, что мать плачет перед телевизором. В тот день убили президента Джона Ф. Кеннеди.

— Почему это случилось у нас в Техасе? — причитала мать.

— Был штурм Аламо, а теперь еще и это, — прокомментировал отец.

Но это событие никак не омрачило счастливого детства Труди Хэйди Хэлли. Она даже не знала, что такое марихуана. Но когда она училась в младшем классе средней школы, с войны во Вьетнаме пришел Эрл, двоюродный брат ее отца. До этого Труди не знала многого. А с появлением в доме Эрла узнала и о сексе, и о венерических болезнях, и о тех наркотиках, что похлеще марихуаны. Наркотики помогали ей отвлечься от душевной боли, вызывавшейся греховным времяпрепровождением с Эрлом.

Труди начала страдать от дурной репутации в школе. Мальчишки говорили, что она очень доступна. Нет, Труди не была шлюхой. Секс приносит приятные ощущения. Надо заниматься тем, что тебе нравится. А иначе ты будешь делать то, что тебе не нравится. Труди рассуждала просто. Эрл приносит неприятные ощущения, значит, после него надо получать приятные ощущения. По той же причине Труди стала больше времени уделять рисованию.

Труди считала, что «залететь» может только самая последняя в школе дуреха, которая совсем не умеет предохраняться. Но, как ни странно, именно у Труди случилась трехмесячная задержка менструации и вдобавок почувствовалась легкая тошнота. Труди никак не связала эти симптомы с беременностью. Нет менструации, ну и что? Ведь говорила же им в школе врач на специальном уроке, который бывает раз в год, что менструации иногда бывают нерегулярными. А что касается подташнивания, то вероятно, это просто грипп. Мало ли какие бывают болезни? Но когда прошел еще месяц, а менструация так и не началась, в голову Труди наконец закралось подозрение, что это и есть самая настоящая беременность.

Как следует осознав сей прискорбный факт, на что ушло еще немало времени, Труди запаниковала и начала обдумывать способ, каким будет кончать свою бестолковую жизнь. Родители у нее были христианами из секты пятидесятников, и беременность несовершеннолетней дочери стала бы для них непереносимым ударом. Но вдруг Труди поняла и другое — это было бы не только самоубийством, но и убийством. Вместе с собой она убила бы и своего ребенка.

Тогда Труди обратилась к матери, а та, к несчастью, выдала тайну отцу. С тех пор папа никогда больше не называл свою дочь Труди, а только блудницей и потаскухой.

К июню Труди была только на шестом месяце беременности, что позволило ей все-таки закончить учебный год, несмотря на неделикатные намеки директора школы — мол, не лучше ли ей бросить школу сразу? На завершении учебного года настаивала мать. Так Труди и ходила в школу в свободном платье для беременных и с ясно видимым всем животом. Когда она проходила по школьному коридору, со всех сторон несся издевательский шепоток. Бедная Труди очень страдала. Она даже не могла назвать имя отца своего ребенка. Напрасно ее собственный отец пытался вытянуть из нее эту информацию — Труди действительно не знала, от кого из многих трахавших ее мальчишек она залетела.

Правда, отцовство можно было бы установить позже. Но Труди отца своего ребенка уже никогда не узнает — она отказалась от своего маленького и очень красивого ребеночка сразу, как только родила его. А в сентябре Труди снова пошла в школу. Этот год запомнился ей как самый ужасный — мальчишки вились вокруг нее пуще прежнего. Она безуспешно пыталась убедить их в том, что она изменилась, что она уже не такая, что она не хочет залететь второй раз, хватит ей и одной беременности. И дома было не лучше — отец ненавидел ее, не хотел есть с ней за одним столом, поэтому ей приходилось питаться одной в своей комнате. Когда же наконец все эти муки закончились вместе с окончанием школы, Труди была самой счастливой в мире. Из своего городка Ист-Диабло она уехала с радостью.

Мама очень гордилась, что Труди закончила среднюю школу — сама мать не имела аттестата о среднем образовании. Труди уехала учиться в художественное училище в город Абилин. Ей обещали помочь получить государственную ссуду, чтобы заплатить за учебу. В этом училище Труди научилась лепить из глины. Это у нее получалось неплохо, а мокрая глина в руках приносила ей непередаваемые приятные ощущения — лучше, чем секс и наркотики. С тех пор Труди и гончарный круг стали неразделимы. Позже, когда Труди узнала, что ее душа помнит и предыдущие жизни, радовалась, что в этой жизни занялась гончарным ремеслом, а не рисованием на песке, тем более что соблазн и на сей раз был велик — на западе Техаса песка хоть отбавляй.

И вот теперь Труди оказалась в клинике для наркоманов. Здесь ее не едят, не оставляют одну умирать от жажды на раскаленном песке, но все-таки и здесь что-то не так. Вернее, жизнь пошла наперекосяк где-то между появлением Эрла и смертью Томми. Где именно? Без наркотиков думать об этом трудно. Наркотики — это хорошо. Это такое волшебное зелье, которое открывает глаза на доселе невидимое. Но, к сожалению, наркотики затуманивают все остальное.

Итак, что же заставило меня согласиться на лечение от наркотиков? — размышляла Труди, сидя на траве во дворе клиники. Что же произошло?

Ага! Томми. Он назначил ее главой Фонда Исправления Человечества Томми Паттерсона. Вот что произошло. Действительно, как может наркоманка исправлять человечество? Да еще такая заядлая наркоманка, которая когда-то еле вставала по утрам, не в силах очухаться от наркотического тумана в голове, мучившего ее всю ночь.

Черт возьми! Да я же хотела выздороветь, вспомнила Труди. Да, я собиралась очиститься, стать достойной — здоровой, энергичной, с ясной головой. Только в таком состоянии можно нести людям спасение. И я доказала, что могу быть сострадательной — я подарила Киттен Фэрлей дом «Ми асиенда». Подарила, потому что знала, что Томми в глубине души хотел отдать Киттен свой дом, хотя и ненавидел ее в тот момент, когда писал завещание.

Завещание. Его надо помнить всегда. Мне завещано вылечиться от наркомании, и я вылечусь. Вылечусь обязательно.

— Эй! — послышался чей-то оклик.

Труди подняла глаза. Перед ней стоял человек в джинсах и серой рубашке с крупными надписями — спереди: «Спрашивайте меня», а на спине: «Я вам помогу». В такой униформе здесь ходят сотрудники клиники. Что ему от меня надо? — подумала Труди. Может быть, ему не нравится, что я сижу и ничего не делаю? А что я должна делать?

— Я вижу, ты от чего-то страдаешь, — сказал человек, присев перед Труди на корточки.

Он читает мои мысли, удивилась Труди. Или просто я очень грустно выгляжу в этот солнечный день?

Труди молча ждала, что будет дальше. Она всегда предпочитала не торопиться, когда имела дело с мужчинами. Она по натуре была пассивной. Труди подозревала, что именно из-за своей пассивности так много страдала — в первой жизни ее убили и съели, во второй оставили одну в пустыне, а в этой жизни к ней приставал Эрл, когда она была еще маленькой девочкой.

— Послушай, — продолжал сотрудник клиники, — я не обязан вас утешать, но у меня душа рвется, когда я вижу такие страдания пациентов.

— Куда?

— Что куда? — не понял он.

— Куда душа рвется?

— Рвется на части, это просто такое выражение, — улыбнулся он.

— Нет, это не просто выражение. Во время наших религиозных обрядов со священными грибами я видела, как души выходят из тел.

— А, понятно. Знаешь что, у меня нет священных грибов, но кое-какие возбуждающие и успокаивающие наркотики есть. Что ты предпочитаешь?

— Ух, здорово!

— Хочешь? Но за это надо платить, я ведь не за бесплатно стараюсь. Говорят, ты богатая?

— Моя душа достаточно богатая.

— А как насчет денег?

— Увы, я мисс Пустые Карманы.

Человек пожал плечами и отвалил от бедной подальше. Труди обрадовалась — ее воля к очищению выдержала суровое испытание.

Непреклонная и несокрушимая воля к очищению сохранялась целых пятнадцать минут. Потом Труди заколебалась. В конце концов, подумала она, я более десяти тысяч лет привыкала к священным грибам. Разве легко от них сразу отвыкнуть? Резкое отвыкание слишком тяжко, его надо немного смягчить другими наркотиками.

Но денег у Труди действительно не было. Адвокатша в Калифорнии позаботилась и об этом. Может быть, поможет Одель?

До своего дома в Гленко Одель добралась в начале восьмого вечера. Как только она открыла дверь, зазвонил телефон. Брать трубку не хотелось, тем более что был включен автоответчик. Одель устала, только что пришла из приюта, где проверила буквально все — хватит ли еды для всех детей и женщин, пришли ли охранники на ночь. Теперь пора уделить немного времени и себе. А может быть, все-таки ответить по телефону? Вдруг звонят из приюта? Вдруг там неотложное дело?

Одель включила на аппарате звук, послышался шепот:

— Одель, это Труди.

Одель немедленно переключила аппарат из режима автоответчика на обычный разговор, взяла трубку.

— Труди?

— Во здорово! — удивилась Труди. — Твой автоответчик распознает голоса!

— Труди, это уже не автоответчик, это говорю я сама, Одель, я только что пришла домой. Что случилось? Что у тебя с голосом?

— Я не могу говорить громко, мне пока запрещено разговаривать с внешним миром. Я звоню из пустого кабинета, я пробралась сюда тайно.

— Так все-таки, что случилось?

— Мне нужны деньги.

— Покупать еду в буфете?

— Нет. Тут есть человек, который может продать мне кое-какие лекарства, а у меня нет ни цента.

— Да, это плохо, что у тебя нет денег, — притворно согласилась Одель. — Послушай, дорогая, чтобы в клинике не подумали, что ты неправильно тратишь деньги, лучше я пошлю их сразу тому человеку, который предложил тебе лекарства. Таким образом ты окажешься вне подозрений. Скажи мне, как его зовут?

— Не знаю. Он не сказал.

— А как он выглядит?

— Ты думаешь, до него дойдет твой конверт, если вместо имени ты напишешь на конверте только его приметы? — засомневалась Труди.

— Конечно, дойдет. Ведь когда ты, например, посылаешь письмо президенту, ты вместо точного адреса пишешь на конверте «Белый дом», и письмо доходит.

— Ой, Одель, об этом я не подумала, — захихикала Труди. — Ну, слушай. Он среднего роста, волосы светлые, но не очень. Глаза голубые. Так, что еще? А, у него ямочка на подбородке, как у Кирка Дугласа. Или нет, кажется, его зовут Майкл? Не помню.

— Хорошо. Труди, жди, я все устрою. Этот человек получит то, что ему полагается.

— Спасибо, Одель. Ты такая добрая.

Как только Труди повесила трубку, Одель немедленно позвонила своей подруге Маделин Стивенсон. Поболтав с ней о том о сем, под конец длинного разговора Одель описала ей приметы недобросовестного сотрудника клиники. Итак, с этим покончено, теперь надо посмотреть, что за день наговорили на автоответчик. Может быть, Си звонил из Бразилии? На магнитной ленте оказалось два звонка. Первый — от Грэйс, она просила позвонить ей. А у нее что случилось? — устало подумала Одель. Господи, и как это меня угораздило стать именно первой женой Тома? Теперь приходится нянчиться со всеми другими его женами, с несчастными женщинами, по чьим судьбам прошелся этот злодей. Хорошо еще, что не позвонила Киттен Фэрлей. Слава Богу, есть хоть одна бывшая, которой не нужна моя помощь.

Второе сообщение на магнитофоне автоответчика оказалось от Киттен Фэрлей.

— Одель, — послышался голос Киттен из магнитофона, — хочу сообщить тебе последние новости. Мне стало известно, что детектив Моррис пронюхал, что ты встречалась с Томми за два дня до того, как он составил новое завещание.