Отмщение

Глава 29 Четвертая жизнь Труди Шурфут

Томми Паттерсон снова оскандалился в журнале «Пипл». По этому поводу Грэйс испытала глубокое удовлетворение. Еще бы! Ведь это она инспирировала репортаж о недостойном поведении Томми по отношению к его третьей жене. Честно говоря, Грэйс не ожидала, что журнал пойдет на публикацию этого материала, ведь «Пипл» любит тешить своих читателей приятными новостями. Но редактор журнала, к удивлению Грэйс, легко согласился, мол, такое обязательно надо опубликовать — пропагандист эгоизма следует своей философии в личной жизни.

В репортаже в основном речь шла о Труди, «известной женщине, прожившей три жизни», как выразился журналист, который вместе с фотографом проследил один день из ее теперешней жизни, рассказав читателям, как жена Томми Паттерсона ввергнута в нищету и вынуждена зарабатывать на кусок хлеба официанткой во второсортной закусочной. Статья была красочно проиллюстрирована фотографиями несчастной Труди, горько плачущей над потерей дочери. К счастью, журналист благоразумно умолчал о наркотиках, уберегая благопристойных читателей солидного журнала от слишком откровенного описания суровой действительности.

Томми не смог оправдаться, и сказал журналисту по этому поводу лишь: «Я не могу говорить об этом. Этим делом занимаются мои адвокаты». А когда ему задали вопрос, почему его жена ничего не получила из гонорара за книгу «Женщина и три ее жизни», он ответил: «В конце концов, эту книгу написал я!»

Вот, дорогой Томми, ты и показал всем свое истинное Я, с блаженством подумала Грэйс.

Эта статья явилась для Томми Паттерсона катастрофой. В это время он совершал турне по Среднему Западу: по штатам Канзас, Небраска, Иллинойс и Огайо. В Канзасе и Небраске Томми был почти неизвестен, слушателей на семинары собиралось мало, и барыши получились скудными. Возможно, в этих пустынных штатах Паттерсону надо было рекламировать себя как второго Дэйла Карнеги, известного даже в этих полудиких местах, тогда турне оказалось бы более успешным.

В Иллинойсе и Огайо Томми разъезжал по большим городам. Тут повсюду, где бы он ни выступал, стояли пикеты кликуш, размахивающих экземплярами того самого номера журнала «Пипл». Вот сволочи!

В Чикаго Томми даже вызывал полицию для разгона придурковатых баб. Здесь по плану он должен был выступать неделю, но еще за месяц все билеты на его семинары были раскуплены. Однако стойким поклонникам Паттерсона, чтобы пройти в аудиторию, приходилось прорываться сквозь визжащие заслоны из вялых грудей студенток-феминисток. Томми искренне не понимал — чего этим сумасшедшим феминисткам надо? Какое дело вялым грудям до Труди?

Если бы Томми знал, кого ему благодарить за эти пикеты! Их организовала Одель Хэмптон и ее группа «Женщины против засилья мужчин», более известная под именем ЖПЗМ. К этому времени Одель бросила работу в клинике «Планирование рождаемости» и присоединилась к женскому движению ЖПЗМ, чтобы спасать женщин от любящих их мужчин. Побудила ее к этому ярость, накопившаяся у нее за время работы в клинике. Итак, Одель вдохновила пикеты против бывшего мужа, но сама в них не участвовала — такую роскошь она себе не могла позволить, ведь если бы ее арестовали, Си пришел бы в бешенство. Одель издалека любовалась заслонами и тем, как они суетливо и хаотично, по-женски, рассеиваются, как только приезжает полиция, чтобы потом снова выстроиться. А некоторые участницы ЖПЗМ просачивались на семинары, чтобы ставить Томми в тупик каверзными вопросами.

Вначале Томми думал, что публикация в журнале «Пипл» легко сойдет ему с рук, ведь у американцев, как всем известно, печально короткая память. Если они смогли избрать президентом Ричарда Никсона, то смогут забыть и о Труди Шурфут. Но когда Томми приехал в Колумбус, штат Огайо, сразу понял, что придется что-то предпринимать. Раньше он считал Колумбус спокойным городом, но забыл, что тут полно колледжей. Тут море воинствующих феминисток! Ты их учишь-учишь уму-разуму, а они тебе что в ответ? Свиньи неблагодарные!

Ничего не поделаешь, пришлось признать свое поражение. Томми понял, что если семинары срываются даже в Колумбусе, то не лучше будет и в других городах. Он позвонил адвокату и попросил решить вопрос с отменой турне.

— На каких условиях? — уточнил адвокат.

— На любых! — рявкнул Паттерсон. — Я не могу работать в таких условиях!

По решению суда Труди получила половину гонорара за книгу «Женщина и три ее жизни», а также ей причиталась половина от всех доходов, которые когда-либо будут получены от следующих изданий этой книги или от других способов ее использования. Кстати, о способах — появились сведения, что по книге будет снят фильм или небольшой телесериал из шести серий — по две серии на каждую жизнь.

Адвокаты Труди, с блеском выигравшие ее дело, торжествовали. Труди решила, что ей тоже можно торжествовать. В самом деле, теперь можно бросить работу в кантине «Санта Мария», не надо рано вставать — можно дрыхнуть сколько угодно. Это здорово. О работе официанткой можно забыть навсегда, как о кошмарном сне. Вставать рано — это так хреново, особенно когда всю ночь напролет куришь коноплю или принимаешь еще какое-нибудь веселящее зелье. Недосыпания плохо сказались на гончарном искусстве, а теперь Труди сможет заниматься им хоть целый день. Труди любит искусство.

Она обзвонила своих спасительниц — Грэйс и Одель — и горячо поблагодарила их. Правда, из-за них ей пришлось развестись с Томми Паттерсоном, но все равно жизнь изменилась к лучшему. А с разлукой с любимым Томми можно смириться, Труди даже убедила себя в том, что им лучше жить врозь. Конечно, если он захочет вернуться, Труди не прогонит его. Но кто знает, что будет в будущем? Тем Труди и утешилась.

Грэйс Мэндлин предложила ей интересный вариант, и Труди обсудила это с адвокатами. Суть предложения Грэйс состояла в следующем — все свалившееся на нее богатство Труди поместит в трастовый фонд и будет жить на проценты от вложенного капитала или на проценты плюс часть основного капитала, в зависимости от того, какой образ жизни собирается вести Труди. Труди решила, что это хорошая мысль, ведь в деньгах она совсем не кумекает, знает лишь, что они придуманы для облегчения товарообмена, а раньше люди обходились бартером, да и сама Труди порой использовала бартер — давала на время свою печь кому-нибудь из знакомых, за что в виде процентов получала глину. А в больших деньгах Труди совсем ничего не понимает, потому что больших денег у нее никогда не было, а была одна только мелочь. Поразмышляв таким образом, Труди разрешила адвокатам оформить ей трастовый фонд в каком-нибудь банке, находящемся в Таосе.

Поначалу составить договор на трастовый фонд не удавалось, потому что Труди, несмотря на все просьбы и разъяснения менеджера, никак не могла решить, сколько же денег ей надо тратить за год. Единственное, что знала Труди, — это то, что ей надо снять квартиру с двумя спальнями и купить билет в Картерсвиль, потому что настало время забрать оттуда свою дочь.

В Картерсвиле все было по-прежнему, как и три года назад, когда Труди отдала Вольную на воспитание своему брату Бастеру Хэлли и его жене Либби. Труди мучила совесть из-за того, что она не могла забрать отсюда дочь раньше и на протяжении всех трех лет редко навещала ее — трудно было наскрести для поездки денег и выкроить время. Правда, Труди звонила, разговаривала с дочкой по телефону, посылала ей рисунки. Труди жутко скучала без Вольной. Каждая мать болеет душой за своих деток, пусть даже и такая, не очень хорошая мать, как Труди. Труди понимала, что она не очень хорошая мать, что ей надо завязать с наркотиками. Но даже наркотики не могли полностью заглушить материнские чувства. Тем более что одного ребенка Труди уже потеряла навечно — отдала его на усыновление и нередко с горечью вспоминала об этом. Повторения этой истории с Вольной ей смерть как не хотелось.

Труди помнила, что Бастер и Либби дали Вольной другое имя — Кэрри. Во дворе их дома — с тех пор Бастер и Либби купили собственный дом — Труди увидела девочку, очень похожую на Кэрри. Раньше у Вольной были длинные вьющиеся волосы, а теперь они были коротко подстриженными и кудрявыми. Кроме того, на Вольной было надето очень короткое детское платьице, в каких обычно изображают маленьких девочек в рекламе в журналах и по телевизору.

— Вольная! — окликнула Труди девочку.

Девочка перестала играть, озадаченно посмотрела на странную женщину с бледным лицом и длинными развевающимися волосами.

— Вольная, это я, твоя мама. — Труди присела на корточки и раскрыла объятия. Но девочка не бросилась ей навстречу, а наоборот, удивилась еще больше и даже, кажется, испугалась. Труди смутилась. Что делать?

К счастью, в этот неловкий момент из дома вышла Либби.

— Труди! — воскликнула она. Судя по ее голосу и лицу, Либби совсем не обрадовалась появлению Труди.

— Привет, Либби. Я приехала забрать свою дочь.

Бастер вернулся домой с работы необычно рано. Наверное, подумала Труди, ему позвонила Либби. Не успел Бастер прийти с работы, как из Ист-Диабло уже приехали мать и отец. Труди обрадовалась — все собрались вместе по случаю ее приезда. Если бы еще Вольная не дичилась, счастье Труди было бы полным.

Либби приготовила макароны, тунца и великолепный салат. По сравнению с мексиканской едой и гамбургерами, которыми приходилось питаться в Таосе, это была настоящая роскошь. Все сели за общий стол, начались добрые семейные разговоры. Выяснилось, что все уже читали о Труди в журнале «Пипл», и теперь с интересом выслушивали ее рассказ о том, как у нее брали интервью и фотографировали. В конце рассказа Труди сообщила, что получила от Томми деньги.

— Алименты? — спросила мать.

— Нет, я не собираюсь требовать от него алименты. Это деньги за ту книгу, которую мы с ним написали. На эти деньги я сняла квартиру с двумя спальнями, и теперь Вольная может жить со мной.

При этих словах воцарилась мертвая тишина. Все избегали смотреть на Труди, таращилась на нее только Вольная.

Вечером Либби и Труди вдвоем уложили Вольную спать. Труди со смешанными чувствами осматривала комнату, в которой находилась кроватка Вольной, — обустроена комната замечательно, с любовью, в розовых и белых тонах, вокруг плюшевые медведи, куклы в игрушечном домике, множество красивых игрушек. Добрые Бастер и Либби, очевидно, заботились о Вольной, как чадолюбивые родители, все ради нее делали.

Уложив Вольную спать, Либби и Труди спустились на первый этаж, где мать уже приготовила кофе. Все угрюмо сидели в гостиной. Труди испугалась — что случилось? Может быть, кто-то заболел, а от нее скрывают? Может быть, у матери или отца рак? Труди, наверно, просто отвыкла от близких, и потому не понимает, что происходит с ними.

— Ну, какое у тебя впечатление о Кэрри? — спросила мать.

— Она так похорошела, — ответила Труди. — Либби, под твоим присмотром она стала такой красавицей.

— Ты не навещала свою дочь восемь месяцев, — строго сказал отец.

— Ой, понимаете, у меня так трудно было с деньгами, и времени совершенно не было. Я так хотела навещать ее чаще. Я каждую минуту помнила о ней.

— А Либби не может родить ребенка, — грустно напомнил Бастер.

— Кэрри привыкла к нам, — сказала Либби, — и мы полюбили ее, как родную дочь. Она стала нашей.

Труди внимательно обвела взглядом все семейство и поняла, куда они клонят. Они хотят отобрать у нее дочь.

— Но она не ваша, она моя дочь, — старательно выговаривая каждое слово, произнесла Труди и посмотрела на Либби. — Моя. Я оставила ее вам на время. А теперь я могу взять ее с собой.

— Мы ради нее купили этот дом, — сказал Бастер.

— Мы ее устроили в детский сад, воспитательница говорит, что она очень способная, — в тон ему добавила Либби.

— В Таосе тоже есть детские сады, — возразила Труди.

— Мы не отдадим ее, — напрямую заявил Бастер сестре. — У нас, конечно, нет таких блестящих адвокатов, как у тебя, но мы будем бороться за нее в суде.

Труди бросила изучающий взгляд на родственников. Бастер и Либби напряженно следили за ней. Мать сидела с опущенными глазами, нервно двигая пальцами, а отец смотрел на Труди как удав на кролика.

Нет, с этой шайкой под одной крышей Труди не останется на ночь, лучше переночует в мотеле. Она попыталась сообразить, что делать дальше, но В голове затуманилось. Труди показалось, что она умирает.

Труди вернулась в Таос без дочери и с ходу бросилась к адвокатам, которые выиграли ее иск к Томми. Они должны подсказать, как быть в такой ситуации, как вернуть дочь.

До чего же они противные, адвокаты! Они составили два списка — положительный и отрицательный. В положительный записали, во-первых, что Труди является истинной матерью ребенка — это очень весомый аргумент для суда. Во-вторых, существовала договоренность, что Труди отдает брату и его жене ребенка не насовсем, а на время, до тех пор пока она не будет в состоянии сама позаботиться о дочери. И вот теперь настало как раз это время, Труди легко может доказать суду, что у нее теперь достаточно денег для воспитания дочери.

В отрицательный список адвокаты записали, что девочка жила у Бастера и Либби более трех лет. За это время Труди навещала дочь всего пять раз.

— А разве мои звонки и письма не в счет? — попыталась протестовать в этом месте Труди.

Далее, Бастер и Либби обеспечили Вольную всем необходимым, с ними девочка счастлива, здорова, любит своих приемных родителей. Как на ее неокрепшей нервной системе отразится резкая перемена, если ее вдруг оторвут от привычной обстановки и от «родителей»?

И наконец, в отрицательный список записали и нехороший образ жизни Труди.

— Вы имеете в виду мою творческую работу? — прицепилась к адвокатам Труди.

Но те спокойно объяснили, что имеют в виду не гончарное ремесло, а наркотики и случайные половые связи.

— Но я изменю свой образ жизни, — настойчиво пообещала Труди, — я буду жить совсем по-другому.

— Даже если ты теперь начнешь жизнь монахини, это уже не имеет никакого значения, потому что твой брат и его жена предъявят суду все твои прошлые прегрешения. Прошлое не зачеркнешь. — Вот до чего додумались противные адвокаты.

Единственное, что они сделали хорошего для Труди, — добились для нее права навещать дочь. До этого Труди однажды позвонила Бастеру и потребовала свидания с Вольной, но тот отказал. А теперь у Труди появилось решение суда, обязывающее брата разрешать свидания!

Труди приехала на свидание в Картерсвиль с тяжелым сердцем — она опять никак не могла понять, что происходит, за что на нее свалилась такая напасть? Почему Бог опять карает ее? Почему ей нельзя встретиться с дочкой наедине, а обязательно в доме брата? Они боятся, что она украдет Вольную. Но разве это кража, когда забираешь собственную дочь?

Самым печальным во всей этой истории было то, что Вольная не признавала Труди. Вернее, она признавала ее как знакомую тетю Труди — так ее всегда называла Либби, когда Труди звонила из Таоса, а мамой Вольная называла лишь Либби. Вот какую пакость подстроила умная Либби. Вот сука!

Вот как получилось, что Труди играла с дочерью в гостиной или во дворе, а та называла ее просто Труди.

— А помнишь… — несколько раз пыталась Труди образумить странную дочь далекими воспоминаниями. Но Вольная не помнила ничего. — А хотела бы ты уехать со мной? — спрашивала ее Труди.

На это дочь лишь улыбалась и пожимала плечиками. Труди заметила, что у дочери нет переднего зуба, и смутно припомнила, как у нее самой в детстве выпадали зубы.

— Если я поеду с тобой, мама и папа тоже поедут с нами? — наивно спросила Вольная.

В жизни Труди было много тяжелых дней, но этот день с дочерью показался ей самым кошмарным.

В Таос Труди возвращалась с болью в сердце. За что ей это наказание? Она любит свою дочь, хочет забрать ее, но ненавистные брат, его жена и все остальные родственники не позволяют этого. Почему они так жестоки?

Как вернуть дочь?

А если вернуть, то будет ли от этого лучше?

В щемящей тоске Труди прошлась по своей пустой квартире с двумя спальнями, зашла в комнату, предназначенную для дочери. Потянулись скорбные думы — почему на меня ополчился весь мир? Зачем я верила людям, а они гадко обходились со мной? Меня забыла даже собственная дочь. Стоит ли за нее бороться? Не будет ли Вольной от этого хуже?

Адвокаты объяснили Труди, что дело в суде может затянуться на годы, со всеми исками, встречными исками и бесконечными апелляциями, и несчастная девочка будет мотаться из одного места в другое.

Конечно, Бастер и Либби обманщики, рассудила Труди, но они любят Вольную, так может быть, с ними ей будет лучше?

И она разрешила им удочерить Вольную. Труди выставила только одно условие — с этой семьей она больше не будет видеться ни при каких обстоятельствах.

Либби позвонила ей, чтобы поблагодарить, но Труди ответила лишь одной мрачной фразой:

— Не звони и не попадайся мне на глаза, иначе я передумаю и любым способом вырву ее у вас.

Так Труди осталась совсем одна. Одна во всем свете — ни детей, ни мужа, ни любви в сердце, только смертная тоска гложет так, что не помогают даже наркотики. В этом невыносимом кошмаре, слегка подслащенном дурманом, раздался звонок от Одель. Она просто поинтересовалась, как у Труди идут дела. Господи! Этот звонок — словно бальзам на душу! Наверное, это единственное, что у Труди еще осталось, — женский клуб бывших жен Томми Паттерсона. Горьким потоком Труди излила Одель всю душу, рассказала все-все, как ее предали родственники, как она потеряла дочь. На это даже оптимистке Одель было трудно найти слова утешения. Но все же она придумала.

— Вольная еще вернется к тебе, — сказала Одель.

— Как? — сквозь слезы простонала Труди.

— Ты говорила, что Картерсвиль маленький городок, так ведь? А Ист-Диабло и того меньше. В таких условиях Вольная, когда подрастет, обязательно однажды узнает от подруг или родственников, что ее удочерили, и узнает, кто на самом деле является ее матерью. Тогда она найдет тебя, Труди, и ты расскажешь ей всю правду. Твоя дочь еще вернется к тебе.

Вернется. Но что делать до этого далекого дня? Труди сидела в своей новой квартире с двумя спальнями и пыталась понять, что же ей делать?