Гален подсмеивался над ней:
— Хватит принюхиваться и высовываться в окно! Этот запах не так уж и плох.
— Для тебя, — огрызнулась Грэйс.
Гален плавно вырулил на Гарден-стэйт-парквэй и покатил на север.
— Знаешь, что я сделал? Не знаю, понравится ли тебе это. Я сделал траурные карточки и отпечатал их около сотни штук.
— Ты думаешь, наберется сотня людей, скорбящих о Томми Паттерсоне?
— Хватит, Грэйс, оставь свою желчь при себе. Я даже не знал, что ты была за ним замужем.
— Я говорила тебе, что была замужем.
— Но никогда не говорила за кем. Не понимаю тебя Почему ты всегда таишься? Я бы на твоем месте повсюду хвастался, что был близок с таким знаменитым человеком, как Томми Паттерсон. Я читал его книги еще в колледже…
— На втором курсе, догадываюсь, — съязвила Грэйс.
— И в них много полезных мыслей. Он помог мне лучше понять себя.
— Он мог иногда помогать людям. На расстоянии. — Она вздохнула. — Знаешь, Гален, с этими похоронами я уже наслышалась о Томми более чем достаточно. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Ладно?
Этим она совсем не хотела переключить его на бесконечные жалобы на его начальника в рекламном агентстве. Но что поделаешь? Гален все равно заговорил бы на эту тему. Грэйс слушала ничуть не интересовавшие ее подробности вполуха и держала нос у открытого окна. Так они и доехали до дома, даже быстрее, чем она ожидала.
Дома она первым делом просмотрела скопившуюся за время ее отсутствия почту. Эта привычка осталась у Грэйс с тех давних лет, когда почта значила для нее очень многое. Тогда она была начинающей писательницей, со жгучей надеждой рассылала свои рукописи по всем издательствам, но в ответ получала отказы. С тех пор у Грэйс сохранилось трепетное отношение к содержимому почтового ящика, хотя в последнее время не приходило ничего важного. Для Грэйс почта не являлась престижным способом связи. Теперь в издательском деле (да и в любом другом деле, включая ее доктора и дантиста) пруд пруди молодых людей, которые не помнят того времени, когда звонок из дальнего города нередко означал что-то из ряда вон выходящее или какую-нибудь беду, например, смерть родственника. Теперь же междугородные и даже международные звонки стали обычным делом, а почта используется в основном для выражения соболезнований. Гален оказался прав — большую часть почты составляли письма с соболезнованиями по поводу постигшей ее утраты. Все конверты содержали траурные карточки, похожие друг на друга как две капли воды. Но почему они так похожи? Ведь у женщин бывает самое разное отношение к бывшему мужу. Одни его ненавидят, а другие по-прежнему любят, что, по мнению Грэйс, гораздо хуже.
Теперь Грэйс и сама не знала, как ей относиться к Томми. Пока он был жив, его существование раздражало ее, несмотря на то что они редко общались. Однажды они случайно встретились на съезде торговцев книгами. Томми можно было бы назвать самой любезностью, если бы Грэйс не мешали ее воспоминания. Грэйс узнавала о событиях, происходящих в жизни Томми, только из средств массовой информации. О Томми часто писали, особенно после того как он женился на Киттен Фэрлей.
Когда Грэйс узнала о его смерти, она прежде всего была потрясена тем, что он скончался в таком молодом возрасте — Томми был старше ее всего на несколько лет. Из первых сообщений нельзя было понять, что он умер не своей смертью. Когда же стало ясно, что его убили, потрясения уже не было, а только мрачная радость — Грэйс восприняла это убийство как давно заслуженную им кару. Наконец Томми мертв. И слава Богу. Правда, она старалась сдерживать присущую ей язвительность, но это плохо удавалось, да и понятно почему — ведь Томми украл у нее нечто драгоценное. Нет, не только девственность. Он украл у нее веру в любовь.
Поэтому Грэйс не хотела ехать на его похороны. Но позвонила Тамара Литевски, его адвокат, и сообщила о последней воле покойного — все четыре жены должны присутствовать на его похоронах. Кроме того, присутствие всех четырех женщин было необходима для оглашения завещания.
Жалела ли она, что поехала на похороны? Пожалуй, кое-что было там интересным. Но злость на Томми не проходила, а это значило, что он все еще продолжает властвовать над ее жизнью.
— Все еще думаешь о нем? — Гален уже успел отнести сумки наверх в спальню и спуститься вниз. Он положил ей на плечи руки. Она раздраженно высвободилась — воспоминания о Томми действительно овладели ею.
— Как ты мне надоел с этим Томми, — сварливо огрызнулась она. — Можешь ты говорить о чем-нибудь другом?
Уязвленный ее колкостями, озадаченный, Гален ушел в гостиную и обиженно сел у окна созерцать травку во дворике. Грэйс вздохнула. Какая же она сука! Ну почему она порой месяцами зловредничает так, словно сходит с ума от климакса?! Почему она все время срывает злость на Галене? Грэйс вошла в гостиную, присела к нему.
— Прости, — изобразила она женственный голосок.
— Не верю.
— Честно, прости меня.
— А потом снова начнется.
Ого, да он и в самом деле обиделся. Великолепно. Ей нравилось, когда он раздражался от ее дурных выходок. Но, к сожалению, он часто бывал таким стойким, таким спокойным и неподдающимся, что Грэйс сходила с ума, не зная, каким способом можно больней ему досадить. А теперь это ей удалось, и она разразилась хохотом. Гален воззрился на нее своими тревожными глазами. Вскочил и побежал прочь от стервы.
— Вернись, — вскрикнула стерва, — я буду хорошей. Клянусь!
Он остановился, насупившись, как маленький обиженный мальчик. Она подошла к нему, обняла крепко, вынуждая мальчика ответить ей тем же.
— Ты же знаешь, какая я сука, — примирительно сказала она.
— Это верно, — радостно согласился он. И прошептал ей в ухо: — Пойдем наверх?
Ей, по правде говоря, совсем не хотелось заниматься с ним любовью. Но ему, как она явственно чувствовала, хотелось этого очень-очень.
— Может быть, я вначале приму душ? — уступила она.
Душ был ее убежищем, отдушиной и отрадой. Как она любила ласкающую теплую воду! В детстве Грэйс обожала мыло «Ярдлис Инглиш Лаванда», и с тех пор пользовалась только им. Это позволяло ей чувствовать себя такой взрослой и опытной.
Она пришла в спальню чистой, напудренной. Гален уже лежал голым, из окна его освещало солнце. Он казался ей таким красивым, что Грэйс иногда жалела, что не умеет рисовать. Была бы она художницей, изобразила бы его во всей красе. Почему он кажется ей красивым? Только потому, что он молод?
Как только она легла рядом с ним на кровать, он дотронулся до ее груди. Когда-то они были упругими, а теперь обвисли. Обращает ли он на это внимание? По всей видимости, нет. Он водрузил ее на себя, потом перевернул и навалился сверху всей тяжестью.
— Гален, я люблю тебя. Я так рада, что у меня есть ты.
…Потом она лежала на его груди. Он почувствовал, что она улыбается.
— Чего ты? — озадаченно спросил он.
— Тебе не противно, что я ору как ненормальная, когда мы вместе?
— Нет, наоборот, это меня заводит.
— Мне так нравятся твои пальцы. И твои зубы. Когда ты целуешь мне грудь, мне кажется, я умираю.
— Мне тоже иногда кажется, что я умираю.
— Ты непревзойден, — засмеялась она.
— Спасибо.
— Я имела в виду физически.
— Вот как? — Он приподнялся и отодвинулся. — Опять дразнишься?
— Нет, нисколько…
— Послушай, Грэйс. Я понимаю, что ты устала со всеми этими хлопотами. Наверное, мне не следовало бы говорить тебе об этом сейчас. Но я думал об этом все время, пока тебя не было.
Все ясно, он хочет сказать, что бросает ее. Вот о чем он думал, пока ее не было дома. А Грэйс и не сомневалась в этом.
— Теперь, когда твой бывший муж умер, — продолжал Гален, — тебя с ним уже ничто не связывает. Я имею в виду, что теперь прошлое для тебя мертво. Поэтому ты можешь сосредоточиться на будущем. На нашем будущем.
Обескураженная, Грэйс приподнялась на локтях. И тут грянул телефонный звонок.
— Телефон звонит, мне надо…
— Включен автоответчик, — остановил ее Гален. — Грэйс, нам нужно установить более серьезные отношения. Я хочу, чтобы ты сказала мне о своей любви при всех.
— При всех? — улыбнулась она.
— Ты знаешь, что я имею в виду. Мы должны пожениться. Не надо скрывать, что ты любишь меня.
— Все и так знают об этом, Гален.
— В самом деле? Тогда почему я постоянно читаю в газетах, что Грэйс Мэндлин является одинокой королевой романа?
— И Елизаветой I, томящейся от любви, — присовокупила она.
— Послушай, Грэйс, есть такая пословица, я знаю, тебе она не понравится: или сри, или слезай с горшка.
— Боже мой, можно и не так грубо, например: или лови рыбу, или снимай наживку.
Он обессиленно упал на подушку.
— Ладно, сдаюсь. Короче говоря, Грэйс. Мне надо двигаться дальше. Ты знаешь, чего я хочу. Если ты этого не хочешь…
Грэйс раздраженно вздохнула. Какой же Гален безмозглый ублюдок! На кой черт ему это надо? Он давит на нее в этом вопросе вот уже несколько месяцев, но почему ему приспичило поставить ей ультиматум именно сейчас? Она хотела было сказать ему, как обычно, что он намного моложе ее, но вспомнила, что уже говорила об этом бесчисленное количество раз. Помнится, он раскопал где-то статистику о том, что женщины в среднем живут на пятнадцать лет дольше мужчин. Таким образом, заключил Гален, женившись на тебе, я не переживу тебя. Из этого, по его дурацкому мнению, следовало, что они могут позволить себе иметь детей и даже дождаться внуков.
— У меня есть для тебя кое-что, — сказал он.
— Что?
— Подарок. — Гален повернулся к ней спиной и потянулся к столику около кровати. Пока он это проделывал, Грэйс залюбовалась его спиной. Он взял со столика и протянул ей книгу, завернутую в бумагу, естественно, в неподражаемом стиле Галена.
— Что это? — поинтересовалась она, принимая дар. Это и в самом деле было забавно, ведь Гален совсем не читал книг.
— Посмотри сама.
Она разорвала обертку. Вообще-то она не любила делать это, рвать обертку было привычкой Галена, а Грэйс, как правило, предпочитала аккуратно разрезать ее. Под оберткой оказалась книга Томми «Что такое привязанность и как ее достичь десятью легкими шагами». Грэйс разразилась смехом. Неужто она никогда не избавится от Томми Паттерсона, ублюдка мирового класса?!