Отмщение

Глава 37 Еще одно бремя

Грэйс Мэндлин вглядывалась в фотографии из зала суда в Лос-Анджелесе, внимательно изучала лицо Труди. Лицо у Труди было другим. Раньше оно всегда было бледным, часто угрюмым. А теперь кожа порозовела, в глазах появился блеск. Лицо одухотворенное, как бы озаренное внутренним светом. Очевидно, Труди больше не принимает наркотиков. Но зато она стала похожа на сумасшедшую, на тихо помешанную. Кажется, у таких помешательство обостряется в полнолуние.

Луна или что-то другое, но на Труди, как поняла Грэйс, явно что-то сильно подействовало — она ни с того ни с сего вдруг призналась суду в убийстве Томми Паттерсона. По сообщению газеты, Труди выразилась следующим образом: «Я взяла на себя бремя его смерти».

Ну и дура! Бедная Труди! Как ее угораздило залезть в такую задницу?

Это Одель виновата во всем, мрачно размышляла Грэйс. Это Одель выдала ее полиции, а потом, когда Труди арестовали, не наняла ей адвоката. Одель ничем не помогла Труди! Мол, Си и без того был слишком зол, и размазня Одель не хотела усугублять семейную ссору.

Вот так и получилась, что полоумную Труди отправили в Лос-Анджелес в лапы детектива Сэма Морриса, и единственной ее поддержкой была только Библия.

Если Хэмптоны думают, что это сойдет им с рук, то они глубоко ошибаются. В телевизионном интервью детектив Моррис намекнул, что к ответственности будет привлечен некто из Чикаго, тот, кто несколько месяцев помогал Труди Шурфут скрываться от правосудия. Одель еще попляшет на раскаленной сковородке!

Грэйс, как всегда, узнала новости самой последней. Днем она обычно не включала ни радио, ни телевизор, слушала новости только вечером. И вот однажды с работы позвонил Гален, вначале привычно поинтересовался, не наступила ли у Грэйс менструация, а потом как бы невзначай сообщил самое главное — в его офисе говорят, что недавно нашли женщину, которая убила Томми Паттерсона.

Новость сама по себе сенсационная, но когда выяснилось, что этой женщиной оказалась не кто иная, как Труди Шурфут, Грэйс была потрясена до основания. Труди Шурфут? Не может быть! Ведь она всегда хорошо отзывалась о Томми, невзирая на все те невзгоды, которые обрушились на нее из-за него. Нет, этого не может быть. Грэйс ни за что не поверит, что Труди его убила.

Грэйс поняла, что Труди нуждается в помощи. Когда стало ясно, что из Чикаго помощи никакой не ожидается, Грэйс сама позвонила Тамаре Литевски, адвокатше, которой Томми поручил свое завещание. Но Тамары не оказалось на месте. Появилась она только в десять тридцать по лос-анджелесскому времени, а в Нью-Сити (и в Нью-Йорке) было уже час тридцать. К этому времени Грэйс извелась от злости и голода — разве можно есть, когда дело не решено?

Тамара восприняла просьбу Грэйс довольно холодно, без человеческого участия. Впрочем, так ведут себя все юристы. Мол, что тут такого? Какая-то полоумная баба обвиняется в убийстве, вот и все, заурядный случай. Ничего, кроме жонглирования юридическими терминами, добиться от Тамары не удалось. Если перевести ее болтовню на человеческий язык, то речь Тамары сводилась к тому, что помочь Труди она не может. Не может даже порекомендовать хорошего адвоката. А у самой Тамары и без того дел по горло, она занята завещанием Томми, распределением его состояния, ведь она, в конце концов, адвокат Томми Паттерсона, а не Труди. Более того, если подтвердится, что Труди действительно убила Томми, то ничего из наследия Томми она не получит, потому что есть такой закон, что убийца лишается наследства, полученного от его жертвы. Короче говоря, Тамара собирается защищать состояние Томми, а не его бывшую жену, к тому же обвиненную в его убийстве.

— Ладно, пусть вы не можете ей помочь, но скажите, вы и в самом деле считаете ее виновной? — без всякой надежды спросила Грэйс. Разумеется, и это не помогло.

Что делать? В Лос-Анджелесе остался только один человек, у кого можно попробовать попросить о помощи — Киттен Фэрлей. Грэйс набрала номер «Хасиенды» Томми, который она нашла в его записной книжке, оказавшейся, к счастью, в первой же из множества его картонных коробок. Этот «секретный» номер не значился в телефонных справочниках.

По телефону ответила некая женщина, не знавшая английского ну просто ни в зуб ногой, она даже не понимала, что Грэйс и Киттен — это имена, а не нечто другое. Грэйс попробовала объясниться с ней по-французски, но безрезультатно. Зачем Грэйс изучала французский? Вторым языком США становится испанский! Америка наводняется мексиканцами и прочими им подобными иммигрантами. У Грэйс лопнуло терпение, она поняла, что вежливостью тут ничего не добьешься.

— Ты, иммигрантка, зови Киттен к телефону! Или я приду убивать тебя насмерть! — четко прокричала Грэйс в трубку.

Это произвело должное впечатление. Испаноязычная иммигрантка пробормотала нечто вроде «мадре миа» и бросилась звать хозяйку. Через минуту усталый и сонный голосок сказал:

— Да.

— Киттен, проснись.

— Кто это?

— Грэйс Мэндлин.

— Грэйс Мэндлин? — оживилась Киттен. — Как ты узнала номер этого телефона?

Минут пятнадцать Грэйс втолковывала кинозвезде, откуда она узнала номер ее секретного телефона и зачем она ей звонит, а потом разговор слегка приблизился к сути дела. Киттен сказала, что знает, разумеется, об аресте Труди, и журналисты совсем замучили ее бесконечными вопросами о том, как она относится к «признанию» Труди. Именно из-за докучливых журналистов Розалита, та самая иммигрантка, получила строгий приказ говорить всем посторонним, что Киттен нет дома. Потом Киттен с интересом выслушала от Грэйс все новые подробности о Труди, включая ее обращение к Богу и прискорбный случай в доме Одель в Гленко, закончившийся прибытием полиции и арестом. Киттен целиком и полностью согласилась с тем, что Одель дура и именно по ее вине Труди вляпалась в переделку.

— Одель мне всегда не нравилась, — призналась Киттен. — Я думаю, у нее наступил климакс, вот она и бесится.

Этот диагноз неприятно задел стареющую Грэйс. Какой, к черту, климакс, когда Одель еще молодая? Ну да Бог с этими медицинскими подробностями, сейчас не до этого.

— Я звоню тебе, чтобы попросить о помощи, — сменила тему Грэйс. — Тамара Литевски отказалась защищать Труди, и даже не захотела порекомендовать другого адвоката. У тебя наверняка есть знакомые адвокаты, которые могли бы…

— Послушай, Грэйс. — В голосе Киттен почувствовалось беспокойство. — Ты уверена, что нам надо влезать в это дело? Как это отразится на наших карьерах? Я и так уже натерпелась немало, когда всем стало известно, что я была в постели с Давидом во время убийства Томми. Если тебе хочется получать кучи разгневанных писем, то это твое дело, а с меня достаточно. Если люди узнают, что мы наняли адвоката убийце Томми, мне придется несладко. Тебе, я думаю, тоже!

Грэйс хотела было наговорить много всего о нравственности, но поняла, что бесконечные препирательства бесполезны, поэтому она просто проинформировала:

— Труди имеет право на защиту в суде по конституции.

— А как насчет ее конституционного права не отвечать на допросах? Если бы она не молола языком, ей не понадобился бы адвокат. Если она убила Томми…

— Пойми, Киттен, она и сама не знает, убивала она его или нет. Ты забыла, что я тебе рассказывала? Труди в то время была одурманена наркотиками, она ничего не помнит.

— М-м-м… — Киттен надолго задумалась. Казалось, можно было услышать, как в голове у кинозвезды со скрипом поворачиваются колесики. Наконец Киттен нашла еще одно возражение: — Меня как-то спрашивали журналисты, как я отношусь к алкоголикам за рулем и надо ли считать опьянение смягчающим обстоятельством. Я знаю, некоторые говорят, что алкоголизм это болезнь, но тем не менее по закону человек несет ответственность за свои поступки, совершенные в состоянии опьянения. Мы, помнится, спорили с Томми по этому поводу. Но в любом случае, если Труди…

— Опять «если»! — вспылила Грэйс. — Имеет она право, чтобы кто-то защищал ее от всяких «если»?

— Может быть. Но я не могу лезть в это дело. Извини, Грэйс, мне надо о себе думать.

— Спасибо, Киттен. Большое спасибо. Я никогда не забуду твоего великодушия. — Грэйс собралась бросить трубку, но вовремя услышала голос Киттен:

— Постой! Я вот о чем подумала. Это будет громкий процесс, поэтому многие адвокаты захотят принять в нем участие, будет целая адвокатская очередь. Так вот, у меня есть друг, он журналист и пишет на криминальные темы, знаком со множеством адвокатов. Я позвоню ему и скажу, что ты хочешь нанять для Труди адвоката. Как ты на это смотришь?

Грэйс поняла, что на большее рассчитывать нечего, поэтому она согласилась на такой вариант. В ожидании звонка от Киттен с известием о журналисте Грэйс включила телевизор, как раз шли новости CNN, и принялась за исследование коробок Томми Паттерсона.

Коробки оказались заполненными письмами поклонников, а также первыми, вторыми и третьими машинописными вариантами рукописей его книг и статей — поддельными жемчужинами мудрости, вываленными на головы наивных читателей. Машинописные тексты относились к более далеким годам, а потом у Томми появился компьютер, поэтому остальные коробки были набиты распечатками и дискетами. В одной коробке, это было еще вчера, Грэйс нашла блокнот-календарь, в котором Томми записывал предстоящие встречи — их было так много, что зачастую его жизнь была расписана по минутам на несколько недель вперед. Грэйс не была так педантична, она иногда записывала даты и время деловых встреч на случайных клочках бумаги. Конечно, эти клочки порой терялись, Грэйс забывала о встречах и не приходила на них, а если приходила, то не записывала свои впечатления, и прошлое безвозвратно терялось — ведь память не в состоянии удержать каждую мелочь. А Томми записывал все. Против фамилий множества людей в его блокноте Грэйс встречала краткие характеристики типа «сука», «пидор» и прочее в том же духе. Ее бывший муж, оказывается, очень «любил» людей. Очаровательно. Правда, несмотря на подробные записи о том, с кем, где и когда происходили встречи, Томми не указывал, о чем при этих встречах шел разговор.

Наконец Грэйс в изнеможении выпустила очередную бумагу бывшего мужа, и она плавно слетела на пол. Вся комната была усеяна бумагами — достаточно искры, и грандиозный пожар неминуем. Скоро с работы должен вернуться Гален. Тут и зазвонил телефон — это была Киттен.

— Я нашла подходящую кандидатуру, — сказала она. — Леон Коэн, он скоро позвонит тебе. Я не ошиблась, очень много адвокатов желают защищать Труди, особенно теперь, когда они узнали, что некто готов заплатить им деньги. Мой знакомый журналист заверил, что Коэн — адвокат что надо, он не превратит суд в цирк, он осторожный, спокойный по меркам Южной Калифорнии, именно такой может помочь Труди.

— Благодарю, Киттен. Я очень тебе обязана.

— Но платить будешь ты.

Леон Коэн позвонил очень поздно, где-то около одиннадцати, когда Гален уже улегся в кровать и с нетерпением ожидал Грэйс. До этого звонили еще трое адвокатов, и все они предлагали свои услуги. На всякий случай Грэйс не отказала им — а вдруг с Коэном не удастся договориться? Коэн объяснил, что был очень занят, но уже завтра он сможет проконсультировать общественного защитника Труди и подумает, можно ли каким-нибудь способом вызволить ее из тюрьмы под залог.

— Хорошо. Сколько вы хотите за это? — осведомилась Грэйс.

Коэн назвал умопомрачительную сумму. Хорошо, что и Грэйс, и Гален оба работают — иначе им пришлось бы туго.

Грэйс, огорченная предстоящими расходами (а не потому, что она старуха!), вовсе не была расположена заниматься сексом и высказала это Галену с присущей ей нежностью:

— Убери руки! Не хочу трахаться сегодня!

— Дорогая, но мы ведь договорились завести ребенка, — попытался урезонить ее терпеливый «мальчик».

— Гален, ты имеешь хоть малейшее понятие об «опасных» днях?

— Да, конечно, — скривился Гален. — Помнится, как-то я встречался с одной католичкой, так она заявила мне, что это единственный метод, которым католикам разрешено предохраняться от беременности. С ней мне всякий раз приходилось высчитывать, можно ли с ней трахаться.

— Забавно. И что было дальше?

— Что было дальше? Я же не сумасшедший! Я, конечно, нашел себе другую бабу, не такую капризную, и с ней мы занимались любовью вдоволь. Мы были счастливы. Правда, это тоже продолжалось недолго. — И Гален с надеждой положил руку на ее талию.

— В этом-то вся трудность. Мы не можем быть постоянно счастливы.

— Да, счастье сверкает кратковременно, как молния, а в промежутках мы должны довольствоваться малым. Я доволен тобой, Грэйс.

— Я знаю.

— А ты?

— Я устала. Кроме того, мой молодой друг, я хотела бы тебе сообщить, что «опасных» дней, во время которых женщина может забеременеть, очень мало, и они бывают примерно раз в месяц между менструациями. У меня «опасные» дни кончились. Кстати…

— Что?

— У меня уже четыре дня задержки.

— А! — Он улыбнулся и прижался к ней сильнее.

— Это, конечно, еще ни о чем не говорит. Задержка менструации бывает из-за стрессов, а у меня в последнее время стрессов было более чем достаточно. Мне пришлось рыться в бумагах Томми, а это занятие не из приятных.

Он провел рукой по ее плечам, почувствовал ее напряжение.

— Тебе нужен массаж, — резюмировал он. — Массаж всего тела.

На эту процедуру она согласилась. Под его руками она тихо блаженствовала — как приятно, когда тебе массируют шею, плечи и спину. Все-таки Гален ей нужен! Но как же это противно — в ком-то нуждаться, быть от кого-то зависимой. Что за жизнь!

В размышлениях о жизни она так и уснула. Последнее, о чем она успела подумать, — не беременна ли она?

Утром она проснулась от его поцелуев. Он целовал ее в области желудка. Что за новость? Вот чертовщина! Раньше он целовал ее выше и ниже. А, наверное, он думает, что в районе желудка набирается сил зародыш! Его зародыш. Вернее, ребенок. Неужели ребенок? Пока ничего не чувствуется. Может быть, сходить в больницу провериться? Нет, проверяться не надо. А вдруг обманут? Знаем мы эти тесты! Нет уж, лучше подождать, пока живот не вздуется. Через девять месяцев все будет ясно. Через девять месяцев можно будет точно сказать, есть ли ребенок.

Покорно вытерпев поцелуи в желудок, Грэйс встала, лениво помылась, надела спортивный костюм. Теперь можно вскрывать картонные ящики. Как патологоанатом. В нарушение своего правила Грэйс включила телевизор — пусть фурычит себе тихонько, как ненавязчивый фон. Выбрала программу, где шло одно из наплодившихся в последнее время ток-шоу — разномастная болтовня ни о чем и обо всем понемногу. Вскоре до Грэйс дошло, почему Томми стал так популярен — он по утрам говорил домохозяйкам приятные вещи, давал на весь день хорошее настроение, заряд оптимизма.

Вначале Грэйс прослушала рассуждения о том, почему женщины испытывают оргазм реже, чем мужчины, а потом диктор объявил передачу «Голливуд сегодня», в которой даст эксклюзивное интервью писательница Типпи Мунстон. Опять Типпи Мунстон! Понятно, эта пронырливая бабенка будет рекламировать свою будущую книгу о Томми Паттерсоне. А о том, что Грэйс тоже собирается писать его биографию, никто не знает. Надо будет позвонить Крэйгу Эпштейну, пусть позаботится, чтобы издательство «Адамс и Вестлэйк» тоже не забывало о рекламе.

Последовала реклама новых дисков каких-то певцов в стиле кантри, о которых Грэйс никогда не слышала (и слава Богу!), а потом началась обещанная передача «Голливуд сегодня», которую вел Джин Джэксон. Он быстро протараторил новости из жизни знаменитостей — разводы, свадьбы, беременности и смерти — и повернулся к Типпи Мунстон. Она выглядела чертовски молодо и обаятельно. Ну просто отвратительно, до чего хороша! Грэйс глянула на себя в зеркало — Господи, какая уродина! Разве с такой физиономией можно появляться на телевидении?! Не женщина, а каменное изваяние.

— А теперь, Типпи, — обратился к своей эффектной гостье Джин Джэксон, — расскажите нам о недавней сенсации, связанной с именем Томми Паттерсона. Его бывшую жену Труди Шурфут подозревают в убийстве. Что вы можете сказать нам по этому поводу?

Джин таращился на Типпи во все глаза, раздевая ее взглядом. Хорошо хоть, что камера показала только его физиономию, а не опустилась ниже, иначе телезрители наверняка заметили бы по вздутию на его штанах, что его орган приведен в боевую готовность. Грэйс этого не пережила бы.

— Исключительно для вашей передачи, Джин, я могу сообщить, что его бывшую жену Труди Шурфут взялся защищать известный адвокат Леон Коэн.

— Но это уже передавали в утренних известиях, — заметил ей Джин. Знает, однако, свое ремесло!

— Верно. Но знаете ли вы, кто его нанял? Ему платит Грэйс Мэндлин!

— Она, кажется, пишет романы?

— Да. Она вторая жена Томми Паттерсона.

— Она, насколько я знаю, тоже собирается писать его биографию.

Слава Богу, хоть Джин упомянул об этом, подумала Грэйс.

— Тут уместно поставить вопрос, насколько объективно сможет написать о нем женщина, которая выкладывает деньги адвокату убийцы ее бывшего мужа.

Давай, давай, дорогая Типпи, кромсай меня, пока есть такая возможность, подумала Грэйс, ожесточаясь. Посмотрим, как тебе удастся заполучить бумаги Томми! И она выключила телевизор. И без него злости хватает.

Но не все, как видно, так думали. Впрыснуть в Грэйс дополнительную порцию злобности решила Эдна Вейц. Она позвонила якобы для того, чтобы узнать, как у Грэйс продвигается книга.

— Послушай, дорогуша, — сказала Эдна, предварительно поболтав о работе, — я слышала, что ты наняла для Труди адвоката. Это правда?

— Просто я хочу, чтобы у нее был законный защитник, она имеет на это право, — холодно объяснила Грэйс.

— Труди, должно быть, очень тебе благодарна. Я понимаю, что это ляжет на тебя тяжким финансовым бременем, поэтому хотела бы немного облегчить его тебе.

Другая бы тут не удержалась, но Грэйс не стала радостно восклицать, — жизнь научила ее, что бесплатный сыр бывает лишь в мышеловке, — а просто молча ждала, что ей предложит Эдна.

— Ты знаешь, — продолжила Эдна, — что издательство «Дэлл» хочет переиздать книгу «Женщина и три ее жизни»? Это принесет Труди кое-какие деньги. Кроме того, можно заработать еще одним способом. Почему бы не предложить некоему издательству купить эксклюзивное право на краткую биографию Труди, написанную… Ты сама, наверно, догадываешься кем?

От Эдны Грэйс смогла отвязаться, только пообещав подумать над ее предложением. Неужели Эдна не знает американских законов? Труди не получит ничего от переиздания книги «Женщина и три ее жизни», если Леон Коэн не докажет, что она не убивала Томми. Не успела Грэйс отделаться от Эдны, как позвонил Крэйг Эпштейн.

— Я просто хотел спросить, как идут у тебя дела, — начал он с явно надуманного предлога. — Кстати, напрасно ты наняла адвоката для Труди, этим ты выставила себя в крайне невыгодном свете. Остается надеяться, что ты потеряешь не слишком много читателей. Мы рекламируем тебя как бывшую жену Томми Паттерсона, но не как злобную мстительницу. Может быть, рекламе твоей книги поможет журнальная статья о Труди Шурфут? Напиши о ее внутреннем мире, о мотивах, заставивших ее совершить убийство.

Грэйс долго объясняла Крэйгу, что она не собирается тратить время на выяснение мотивов убийства, потому что Труди сама их не знает, и даже не знает, убивала она или нет. Отбрыкавшись кое-как и от Крэйга, Грэйс приступила наконец к работе, но вскоре поняла, что работать она не может — нет ни сил, ни желания. Она поднялась на второй этаж в спальню и распласталась на кровати.

Когда Гален вернулся с работы, Грэйс вдруг осознала, что за весь день она так ничего и не сделала. Гален предложил прогуляться по свежему воздуху и поужинать в ресторанчике. Счастливый человек! Вот, если бы Грэйс могла относиться к жизни так же легко!

— Ты просто чудо, Гален.

Он мгновенно радостно заулыбался. Ну что с него взять? Маленький теплый щенок, преданный своей хозяйке.

Они поужинали в греческом ресторанчике — греческое вино, греческий салат. Гален не мучил ее расспросами о Томми и Труди, а весело рассказывал о своей работе, беззлобно высмеивал сотрудников и клиентов. Грэйс даже смеялась. Что еще от него требовать? Разве можно хотеть от мужчины большего?

Дома Гален раздел ее и положил на кровать. Грэйс нравилось, когда он раздевал ее, она любила при этом расслабиться, превратиться в бездыханное тело, чтобы Гален в таком виде нес ее на кровать, а там она уже оживала и сплеталась с ним в плотских утехах. Как это обалденно — иметь своего собственного мужчину!

Когда зазвонил телефон, они уже смотрели новости по телевизору — привычный поток сообщений о СПИДе, изнасилованиях, похищениях людей, грабежах, убийствах и уличных пробках. Гален пошел к телефону, а Грэйс лениво махнула ему рукой, давая понять, что ее «нет дома». Но он все-таки с серьезнейшей миной принес ей телефонную трубку.

— Я Леон Коэн, — услышала Грэйс низкий и очень солидный голос.

— Слушаю, Леон, — произнесла она как можно более мелодично, что было нетрудно изобразить после хорошего вша и умелых ласк Галена.

— Я имел длительную беседу с Труди. Добиваться ее освобождения под залог я не буду.

— Почему?

— Она опасна не столько для общества, сколько сама для себя. У меня сложилось впечатление, что она утратила связь с реальностью. Она долго и навязчиво пыталась обратить меня в христианскую веру. Завтра я буду ходатайствовать перед судом, чтобы ее перевели в частную клинику для всестороннего медосмотра. Мне кажется, часть ее мозга разрушена наркотиками, она утратила память о многом. Надо сделать сканирование ее мозга томографом.

— На чем вы собираетесь построить ее защиту?

— На том, что она сама не знает, убивала она ли Томми, и не может этого знать. У прокурора есть только косвенные и весьма сомнительные доказательства ее вины. Конечно, лучшим вариантом было бы доказательство ее невиновности, но даже если это не получится, мы все равно избавим ее от тюрьмы, показав, что она психически ненормальна. Правда, это бросит тень на всю ее дальнейшую жизнь. Послушайте, насколько я знаю, у вас есть архив Томми. Вы нашли в нем что-нибудь, дневник или еще какие-либо записи, которые доказывают невиновность Труди?

— Пока еще нет, но я не успела просмотреть все коробки.

— Может быть, мне прислать вам помощника?

— Знаете, по-моему, это ни к чему. Слишком много желающих порыться в бумагах Томми, а мне не хотелось, чтобы кто-то, кроме меня, их видел. У нас ведь есть время? В Соединенных Штатах Америки суд не бывает быстрым. А я тем временем постараюсь исследовать содержимое коробок как можно быстрее. Если мне удастся найти что-то полезное, я позвоню вам.

— Хорошо. Пока суд да дело, нам надо стараться не будоражить общественное мнение. У нас и без того будет немало хлопот, когда Труди заговорит на суде, это будет настоящий цирк.

Грэйс хотела было сказать, что успокаивать общественное мнение уже поздно, запущенную машину не остановишь — имена Одель, Киттен и ее собственное будут на все лады склоняться в печати, и нарастать будет как снежный ком. Но зачем без особой нужды расстраивать Коэна?

— Я позвоню сразу же, как только найду что-нибудь интересное, — пообещала Грэйс. Хотя, честно говоря, надежды на это не было.