Отмщение

Глава 32 «Адамс и Вестлэйк, инкорпорейтед»

Издательство «Адамс и Вестлэйк» располагалось в небоскребе, сплошь состоящем из окон, из которых видна Ист-Ривер, а небоскреб тот находится чуть южнее известного здания ООН. Стеклянная прозрачность упомянутого небоскреба, будто бы распахнутого своим нутром всему миру, обманчива — любого сюда входящего тщательно проверяют. Мало ли что? Ну допустим, что ты писатель. А кто знает, что у этих писателей на уме? Вдруг хорошему писателю захочется немножко взорвать своих противных издателей? Вот потому тут и стояли один охранник у входа и еще два у дверей трех лифтов. Впрочем, было в этом здании одно место, где охраны вообще не было, а зря — этим местом был книжный магазин издательства. Грэйс не сомневалась, что воровство тут цветет буйным цветом. Любое воровство нехорошо, но воровство книг в этом магазине особенно задевало Грэйс. Ведь тут, как-никак, лежат ее книги! Согласитесь, обидно, когда твои книги воруют. Не исключено, конечно, что воры предпочитают красть книги других авторов, но Грэйс даже мысли такой не допускала — неужели у воров могут быть столь дурные вкусы?

Итак, первым делом Грэйс направилась в этот беззащитный магазин и жадно вперила взгляд в выставочную книжную полку. В самом центре была чья-то книга «Путь к мудрости: Мысли во время похода по горным тропам Аппалачей». Левее стояла сенсационная книга: «Внутренний путеводитель в новом администрировании». Правее рекламировалась тоже чья-то книга — сага о семье косметологов из города Мемфис, штат Теннесси. И только далеко в верхнем правом углу неприметно притаились книжки Грэйс. Да, книга «В аду нет неистовства» вышла уже полгода назад, но разве это причина, чтобы задвигать ее в дальний угол? И после этого эти негодяи еще хотят, чтобы Грэйс подписала с ними контракт!? До чего обнаглели! Надо будет сказать Эдне, чтобы она объяснила им, чьи книги надо в первую очередь рекламировать!

Бурля праведным гневом, Грэйс вернулась в приемную и подошла к дежурному за столом.

— Я Грэйс Мэндлин, — сказала она, — мне назначена встреча с Крэйгом Эпштейном.

Скучавшее лицо человека вдруг оживилось.

— Мисс Мэндлин! — Он встал и протянул ей руку. Пока Грэйс жала ему руку, он радостно сообщил ей, что ее книги очень нравятся его подружке.

Ну почему их не читают мужчины? Может быть, из всех мужчин только один Крэйг их читает? В почетном сопровождении дежурного Грэйс прошествовала к дверям лифта, где прошла контроль двух церберов, и взмыла на одиннадцатый этаж.

Дальше путь был несложен. Если бы Грэйс и не знала дорогу, отыскать комнату Крэйга легко можно было бы по звукам льющегося ликера и взрывам хриплого смеха. Конечно, охрипнешь тут, если то и дело насмехаться над чужими произведениями. Им, видите ли, смешно! А бедная Грэйс идет продавать свою душу!

Она остановилась в дверях комнаты, никем не замеченная. С раздражением увидела в ведерке со льдом бутылку шампанского. Но ведь они знают, что Грэйс ненавидит шампанское! Неужели так трудно было купить бутылку «Дос Экис», а на закуску кукурузные лепешки с сыром?

Грэйс кашлянула. Через секунду на нее наконец обратили внимание. Крэйг вскочил, подбежал, обнял, чмокнул ее в щечку. А вот это излишне, все накалялась Грэйс, такого чмоканья вполне достаточно, чтобы заразить меня Бог знает чем, мало ли какая зараза тут у них ходит?

Нет, она им так просто не дастся. Грэйс начала долго и нудно читать контракт, столь же внимательно, как и юрист издательства. Юрист тоже нервничал, потому что привык изучать любую бумагу за месяц до подписи, а тут вдруг такая спешка.

Сумма, которую издательство «Адамс и Вестлэйк» предлагало за биографию Томми Паттерсона, поражала воображение. Если книга не будет написана, аванс все равно останется у Грэйс. Условия фантастические. Она взяла ручку.

— А что, если книга, которую я напишу, окажется не такой, как вам хотелось бы? — спросила Грэйс, глядя Крэйгу в глаза.

— Что ты имеешь в виду? — дернул плечом Крэйг.

— Что, если я напишу правду о Томми? Всю правду.

У Крэйга от вожделения потекли слюнки. Грэйс вздохнула и поставила под контрактом подпись. Но настроения праздновать не было. После этого Грэйс оставалась в издательстве ровно столько, сколько понадобилось, чтобы снять на пленку короткий сюжет для вечерних новостей местного телевидения. Отдел рекламы издательства покажет эти кадры, если только найдется место среди многочисленных сообщений о преступлениях, СПИДе, поджогах и прочих подобных вещах. От совместного распития шампанского Грэйс вежливо отказалась, сославшись на срочное и неотложное дело. Срочное дело действительно было — ей хотелось как можно быстрее добраться до Порт-Асорити и ближайшим автобусом-экспрессом выбраться из переполненного людьми города.

В лифте она недолго наслаждалась уединением, но на первом этаже снова пришлось шагнуть навстречу суровой действительности. Грэйс быстро пошла к выходу, но дежурный окликнул ее:

— Мисс Мэндлин!

Она остановилась. Около стола дежурного под наблюдением двух охранников стоял мужчина в потертом пальто и отчаянно жестикулировал. Дежурный подошел к Грэйс со стопкой книг.

— Извините за навязчивость, не будете ли вы так добры надписать мне эти книги? — попросил он ее.

Грэйс улыбнулась — она всегда рада читателям. У дежурного оказалось пять книг. Одну он собирался подарить матери, другую — тете, третью — сестре, и две книги — подруге. По его лицу Грэйс догадалась, что он несколько разочарован ее неразборчивыми каракулями. Почему все думают, что у нее Должен быть каллиграфический почерк? Разве писатели обязаны писать разборчиво?

Пока Грэйс старалась не слишком криво ставить автографы, охранники в другом конце обширного фойе строго внушали незадачливому посетителю в потертом пальто:

— Если тебе тут назначили встречу, скажи нам — с кем, мы проверим. Мы не имеем права пускать тебя в лифт без проверки. Такая у нас работа. Понял?

— Разве не видите, что у меня в руке? — зло огрызнулся мужчина. — Это бестселлер. Я вложил в эту книгу пять лет своей жизни, я писал ее потом и кровью.

— Ну тогда пошли ее по почте издателям, они ее прочитают, — терпеливо объяснял охранник.

— Мне не надо, чтобы ее кто-то читал сразу! — горячился графоман — Вначале я должен объяснить, о чем тут идет речь! Это же цель моей жизни! Как вы не понимаете?!

— Послушай, я не могу ничего для тебя сделать, порядок есть порядок. Слышишь, что я тебе говорю?!

Это слышала даже Грэйс. Надписав последнюю книгу, она еще раз улыбнулась дежурному и пошла к выходу. Но по пути сделала глупейшую, непростительную ошибку — посмотрела на крикливого субъекта, спорившего с охранниками. С психически больными опасно встречаться взглядом, а ненормальных людей в Нью-Йорке процентов сорок. До этого крикливый субъект не обращал на Грэйс внимания, а теперь заметил ее взгляд и злобно зыркнул в ответ. Может быть, ему не понравилось, что она видела его унижение? У нее душа ушла в пятки. Проскочив сквозь вращающуюся дверь, Грэйс вышла из здания и прибавила шагу, жалея, что не надела кроссовки — в туфлях особо не разбежишься.

— Эй, погоди! — послышался сзади крик одного из охранников.

Очевидно, он кричал вдогонку ненормальному графоману, увязавшемуся за ней. Надо быстрей удирать. Кто-то схватил ее за рукав. Грэйс стряхнула навязчивую руку и, не оборачиваясь, поспешила дальше. Но графоман снова схватил ее.

— Грэйс, — услышала она его голос.

— Отстань или я позову полицию!

— Грэйс, ну пожалуйста, — начал умолять графоман.

Тут она остановилась, вдруг узнав в графомане Даррела Темпельтона, а осторожные прохожие тем временем уже на всякий случай начали обходить скандальную парочку стороной.

Даррел Темпельтон, или Ахмед Джемаль Мохаммед, или как там еще его теперь кличут, выглядел довольно плачевно. Одежда его когда-то была дорогой и новой, но теперь заметно пообтрепалась. Лицо его за прошедшие после ссоры годы посерело, волосы беспорядочно топорщились во все стороны. Даже кожаный портфель в руке не улучшал впечатления. Даррел напоминал бездомного бродягу.

Живет он ниже черты бедности или просто опустился? Черт его знает. Грэйс следила за его карьерой только первые годы после его подлой книги «Ярость в черном и белом». Тогда ему удавалось обращать на себя внимание средств массовой информации. Даррел рассуждал на тему расизма в Америке, заявлял, что не чувствует себя в этой стране дома, подвергается гонениям, остается рабом с любой точки зрения — психологически, экономически и социально. Тогда его шумно приветствовали как молодого писателя, выразителя чаяний черного населения, представителя нового поколения, обличающего язвы Америки. В те времена приветствовалось все скандальное. Сегодня это называют брюзжанием.

Помнится, помнится, как он блистал. Его пригласили к себе на коктейли богачи и знаменитости, он выступал на важных симпозиумах. Он был вхож в те заоблачные слои общества, куда и теперь не пускают Грэйс, несмотря на всю ее славу и огромные тиражи. Даррел получал гранты под будущие книги, его приглашали в университет Айовы для проведения писательских семинаров, он заканчивал свою очередную новеллу в «Благородных соснах», доме отдыха для художников и литераторов. Но после «Ярости в черном и белом» Грэйс не прочла ни одной его книги. Нет, не потому, что не хотела читать, не потому, что боялась снова узнать в одной из «сучек» себя, искаженную в кривом зеркале его ненависти. Все проще — несмотря на весь кажущийся успех, на обманчивое благоденствие, Даррел так и не смог найти издателей своих новых книг. Хотя во многих журналах время от времени появлялись сообщения о предстоящем выходе в свет его новой книги, ни одной новой книги Ахмеда Джемаля Мохаммеда так и не вышло.

Есть писатели, которые пишут, а есть писатели, которые говорят. Писателю с актуальным материалом в руках легче легкого выступать устно и давать интервью. Такой материал у Даррела был, была и подходящая почва — справедливое возмущение негров и чувство вины белых. Но все изменилось с приходом к власти Рейгана и, что важнее, с массовым появлением яппи — молодых и нахрапистых людей, быстро карабкающихся вверх по служебной лестнице и зашибающих громадные деньги. Усилился культ золотого тельца, пришла новая мода, люди озаботились иными вещами — как побыстрее достичь успеха, как делать деньги, как для этого надо выглядеть, как одеваться, как научиться производить благоприятное впечатление. Был брошен клич — вывести экономику из застоя, сделать ее более эффективной. Свободного времени у людей стало меньше, а то немногое, что оставалось, они стали тратить на чтение биографий людей, сумевших добиться грандиозных успехов, на изучение новой литературы по менеджменту, на посещение семинаров проповедников (типа Томми Паттерсона) нового образа жизни и переоценки ценностей. У измотанных бесконечной гонкой за успехом людей появились трудности с сексом, и книги на эту темы приобрели большую популярность. В такой обстановке на неудачников перестали обращать внимание — если ты не можешь или не хочешь преуспевать, значит, ты неполноценный, значит, тебе не место в современном обществе. Судьба изгоев, выброшенных за борт жизни, больше не интересовала общество, в котором главным мерилом всего стал Успех. Всем было наплевать на ярость Даррела Темпельтона, а вовремя перестроиться, в отличие от Томми Паттерсона, он не смог.

И Грэйс тоже не испытала жалости к побитому жизнью Даррелу. Она пожалела только себя — придется вынести тягостный разговор с неудачником. Ненависть к нему за его предательство уже перегорела, давняя боль утихла, осталось только удивление собственной глупости — как она могла тогда совершить такую ошибку? И еще от прошлого осталась злость. Злость необходима женщине, чтобы выжить.

— Грэйс, ты должна мне помочь, — начал просить Даррел.

— С какой стати? — холодно сказала Грэйс, отвернулась и пошла с независимым видом.

Даррел пошел следом, не отставая.

— Мне надо опубликовать эту новеллу. Это моя лучшая книга после «Ярости в черном и белом».

— Лучше той гадости?

— Эта новелла о черном Иисусе Христе, о том, который грядет для второго пришествия. Грэйс, я нашел Бога.

— Неужели? И где же он до сих пор прятался?

— Послушай, ты можешь мне помочь. В жизни не бывает случайных совпадений, все происходит по воле Божией. Вот и сегодня Господь устроил нам встречу, чтобы ты помогла мне. Господь знает, что ты можешь помочь. Тебе это нетрудно, тебе надо всего лишь позвонить своему редактору и рассказать ему о моей рукописи, пусть он почитает ее. Вот и все, Грэйс. Пусть только почитает, рукопись скажет сама за себя.

— Если твоя новелла, Даррел, такая хорошая, то почему до сих пор никто не опубликовал ее? Куда делось твое издательство? Почему бы тебе не предложить ему свою рукопись?

— То издательство куплено какой-то английской фирмой. Ты же знаешь англичан, у них старое колониальное мышление. Разве они возьмут книгу о черном Иисусе? Грэйс, пожалуйста. Я ведь когда-то любил тебя. Если ты не хочешь звонить своему редактору, тогда хотя бы назови мне имя твоего литературного агента.

— А что твой агент?

— Я не могу ему дозвониться.

Грэйс тем временем шла по улицам Манхэттэна, и теперь пересекала Мэдисон в сторону Пятнадцатой улицы. Шел пятый час вечера, людей на улицах прибавлялось — начинался час пик. На перекрестках появились полицейские, пытающиеся предотвратить автомобильные пробки. В присутствии полиции Грэйс почувствовала себя уверенней. Пришло время отомстить Даррелу. Она остановилась и повернулась к нему.

— Даррел, я не буду рекомендовать тебя ни моему редактору, ни моему агенту, ни моим друзьям, ни даже врагам. Ты, как и другие мужчины, думаешь, что можно дать женщине в зубы, а потом улыбнуться и сказать ей, что ты ее любишь; она простит, и снова все будет в порядке. Но я не из тех женщин. Некоторые женщины дают сдачи. А я не буду. Я просто хочу поблагодарить тебя, Даррел. Знаешь, за что? Если бы тогда, несколько лет назад, ты не обошелся со мной так подло, так отвратительно, сейчас у меня в банке не было бы миллиона. Ты живешь яростью, а я любовью. Как видишь, плоды любви лучше. Прощай, неудачник.

— Сука, — прошипел он. А потом сорвался на крик: — Сука! Шалава! Шлюха! Стерва! Проститутка!

Грэйс перешла на другую сторону Пятнадцатой улицы, а дорожный полицейский не спеша направился к сумасшедшему негру, остервенело выкрикивающему ругательства. Как видно, полицейскому не очень-то хотелось заниматься этим помешанным — мало ли какая у него болезнь? Как бы самому не заразиться. Но работа есть работа, и полицейский с дубинкой в руке подошел к Невменяемому.

Грэйс ускорила шаг — дальнейшее ее не интересовало, ей хотелось быстрее домой. Шум улицы заглушил осатанелые крики Даррела.

Дома хорошо, уютно, тут безопасность и теплый душ. Под душ она влезла сразу, едва успела сбросить одежду, и мылась долго, со всей тщательностью — вымыла голову и все тело до самых кончиков ногтей, пока не смылась вся грязь и копоть огромного города.

Телефон зазвонил, когда Грэйс еще вытиралась. Автоответчик был включен, но Грэйс бросилась к телефону — а вдруг это Гален? Вдруг он сейчас сообщит, что собрался лететь в Голливуд, чтобы быть рядом со своей богиней Киттен Фэрлей? Но это был Крэйг. Черт возьми! Зачем она брала трубку? Вначале Крэйг еще раз поблагодарил ее за то, что она наконец одумалась и согласилась писать книгу о Томми, а потом перешел к делу.

— Мне только что звонил человек, — сказал он, — который назвался твоим другом, и сказал, что ты посоветовала ему связаться со мной, чтобы я прочитал его рукопись. Это правда?

— Странно. А что это за человек? — притворно удивилась Грэйс. — Насколько я помню, на коктейлях и прочих сборищах я не упоминаю твое имя всуе.

— Охотно верю. Этого человека зовут Ахмед Джемаль Мохаммед.

— О Господи!

— Ты его знаешь?

— Когда-то знала, это было несколько лет назад в университете Айовы. Отвратительный тип. Я его терпеть не могу, Крэйг. Если ты вздумаешь иметь с ним какие-то дела, я очень сильно расстроюсь. Не подумай только, что я боюсь конкуренции или…

— Я понял тебя, — перебил Крэйг, — не беспокойся.

— Кто его навел на тебя?

— Обычное дело, Грэйс, графоманы нередко так поступают. Время от времени какой-нибудь чудак узнает номер редактора известного автора, звонит редактору и заявляет, что он является другом этого писателя. Поэтому я всегда проверяю.

— Правильно делаешь. Хорошо, что ты позвонил мне, а то я очень бы огорчилась, если бы этому мерзавцу удалось воспользоваться моим именем.

Умница Крэйг, он все понимает. Ведь если бы он опубликовал Даррела, тогда Грэйс немедленно нашла бы себе другое издательство.

Грэйс высушила волосы, надела джинсы и спортивную кофту. Макияж делать не стала — пусть кожа подышит, отдохнет от косметики. Но вскоре Грэйс призадумалась. В самом деле, сегодня Гален сидел за одним столом с Киттен Фэрлей, чуть не спятил от ее красоты. Как после этого он посмотрит на Грэйс? Зачем усугублять контраст отсутствием макияжа? Кроме того, ужин сегодня готовить не обязательно, ведь ланч был очень плотным. Гален может съесть что-нибудь из холодильника, сделает себе бутерброд.

Грэйс проверила автоответчик — ни одного сообщения на нем не оказалось. Черт бы их всех побрал! Почему никто не позвонил, чтобы рассказать что-нибудь интересное?! Почему не звонила Одель? Кстати, надо ей позвонить. Правда, сейчас звонить в Чикаго еще рановато, Одель, наверно, еще на работе в приюте, но можно попробовать. Это дело нельзя откладывать.

Одель дома не оказалось, трубку взял Люк. Грэйс завела с ним разговор о колледжах, в какой из них он хотел бы поступить. Люк сказал, что хотел бы несколько лет пожить за границей, прежде чем поступать в колледж, но родители возражают. Грэйс задумалась о деспотизме родителей. Вот если бы Люк был ее сыном, тогда… Что тогда? Легко давать советы со стороны.

— Кажется, она идет! — сказал Люк и, как догадалась Грэйс, побежал к двери.

Вскоре в трубке слабо послышался голос Одель, приказывающей Люку взять и отнести сумку, и кажется, недовольное бурчание Люка в ответ. Странно, а Грэйс думала, что Люк хорошо воспитан.

— Алло, — взяла наконец Одель трубку.

— Одель, это я. Почему вы не разрешаете Люку путешествовать? Я думаю, Си мог бы подобрать ему безопасный маршрут.

— Господи! Мне и так каждый день приходится выслушивать его нытье об этом, а теперь и ты туда же! — нервно заворчала Одель.

— Ладно, беру свой совет обратно. У меня есть для тебя нечто более важное. Ты не знаешь, твой телефон прослушивается?

— Чего?

— Прослушивают твой телефон?

— Грэйс, я пока еще не впала в паранойю.

— Сегодня я говорила с Киттен Фэрлей в ресторане.

— И что?

— Она сказала, что детектив Моррис пронюхал, что ты встречалась с Томми за три дня до его смерти. Я надеюсь, ты не имеешь никакого отношения к… к его кончине? Пойми меня правильно, я не сожалею о его переселении в мир иной, но с точки зрения закона предумышленное убийство является в некотором роде сомнительным поступком.

— Я не убивала Томми. Если детектив Моррис соизволит поговорить со мной, вместо того чтобы строить всякие нелепые догадки, тогда он узнает, что я встречалась с Томми только потому, что мне нужны были деньги для моего приюта. Я думала, что Томми не только мог легко позволить себе пожертвовать деньги, но и должен был их пожертвовать, ведь он в последнее время выступал в защиту несчастных детей и женщин.

В этих словах чувствовалась какая-то фальшь, но Грэйс решила поразмышлять об этом позже.

— И Труди была там в то время, — сообщила Грэйс.

— Труди?

— Возможно, она была в Лос-Анджелесе и в тот день, когда Томми спланировал вниз головой с обрыва. Но это еще точно не выяснено. Моррис пока не нашел Труди, она как сквозь землю провалилась. Вот поэтому я и спрашивала тебя, прослушивается ли твой телефон. Дело в том, что отсутствие Труди, по крайней мере временное, очень полезно. Если бы некто мог поговорить с ней по душам, тогда он мог бы узнать у нее кое-что интересное.

— Например? — заинтересовалась Одель, поняв смысл законспирированной фразы Грэйс. — Представим себе, что я могу поговорить с Труди по душам.

— Выясни, была ли она в Лос-Анджелесе в тот самый день, когда кто-то что-то сделал с нашим бывшим мужем.

— Что еще?

— Передай, что Типпи Мунстон начала писать биографию Томми и будет рыскать повсюду в поисках жареного.

— Неужели?! Грэйс! Какой кошмар! Я читала Типпи Мунстон, она распотрошит нас и измажет в дерьме на каждой странице. Мне было бы все равно, но я беспокоюсь о Юлии.

— Пока убийца не найден, Типпи может мазать любую из нас. Будь уверена, она сунет свой нос всюду, узнает она и о том, что ты и Труди были недалеко от места преступления.

— Грэйс, нам нужно что-то делать!

— Я уже сделала. Продала свою душу. Сегодня я подписала контракт, по которому обязалась написать биографию Томми. Теперь у меня есть все основания никому не давать его бумаги до тех пор, пока я сама не решу, что с ними делать. Вероятнее всего, я их сожгу. Кроме того, я могу описать все события с нашей точки зрения. Я уже предупредила своего редактора, что моя книга о Томми Паттерсоне будет совсем не такой, какой он ожидает. Там будет чистая правда, без всяких прикрас. Итак, передай всем, чтобы не болтали с Типпи, передай это и одной нашей обшей подруге.

Не успела Грэйс положить трубку, как телефон зазвонил. Может быть, это Одель хочет поделиться только что пришедшими ей в голову мыслями? Но это была Эдна, литературный агент.

— Дорогая, книга Типпи должна выйти ровно через восемнадцать месяцев, — сообщила Эдна. — Мне только что звонил Крэйг. Издательство «Адамс и Вестлэйк» хотело бы, чтобы твоя книга вышла раньше.

— Им придется подождать, Эдна. Я работаю над продолжением книги «Любовь — это вальс», я не могу прерваться.

— Ты хочешь, чтобы голос Типпи прозвучал раньше?

Хитрюга Эдна. Знает, куда больнее ударить.

Гален пришел домой, все еще сияя от райского ланча. Грэйс быстро сменила ему настроение, заставив перетаскивать ящики с бумагами Томми из гаража в семейную комнату, как они ее называли, хотя никакой семьи у них не было.

— Я думал, ты не хочешь заглядывать в них, — прокряхтел Гален, нагруженный девятым ящиком.

— Не хочу, но приходится.

Когда все ящики были перебазированы на новое место, семейная комната стала напоминать полосу препятствий. Усталая и голодная парочка съела цыпленка по-китайски и выпила по банке пива. Это снова привело Галена в благодушное расположение духа.

— Она была потрясна, — мечтательно произнес он.

Грэйс не стала спрашивать, о ком он грезит. Она, к сожалению, знала.

— Гален, дорогой, не кажется ли тебе, что у меня тоже есть нервы.

— Кажется.

— Тогда, пожалуйста, не говори больше о Киттен Фэрлей.

— Почему? Она ведь не реальная.

— Нет, она очень реальная.

— Я имею в виду, она не доступна.

— Насколько я знаю, она более чем доступна, — хмуро сказала Грэйс.

— Мне нравится, когда ты ревнуешь, — плутовато улыбнулся Гален.

— А мне не нравится. — Все же она позволила ему обнять себя. На губах его чувствовался вкус цыпленка кунг-пао.

— Как здорово, что теперь ничто не прервет потока любви между нами.

От этих слов у нее внутри все содрогнулось. Она вспомнила, что они по настоянию Галена договорились не применять противозачаточных средств. Гален, конечно, не заметил ее странной реакции, а Грэйс задумалась — отчего она вздрогнула? Из боязни забеременеть? Или, что вероятнее, от представшей вдруг перед глазами картины, вызванной образным выражением Галена? Раньше ей не приходила в голову мысль, что презерватив прерывает поток любви между мужчиной и женщиной.

— А ты разрешил бы нашему ребенку несколько лет путешествовать, прежде чем поступить в колледж? — спросила Грэйс.

— Это зависит от того, кто у нас будет, мальчик или девочка.

— Какая разница?

— Как это какая? Как будто ты этого не знаешь, Грэйс. У женщин одно предназначение, а у мужчин другое, — прошептал он, громоздясь на нее.