Отмщение

Глава 22 Сотворение любви

Одель приоткрыла дверь в спальню, просунула внутрь голову и поинтересовалась:

— Что страдалица желает на ужин?

Грэйс глубже зарылась лицом в подушку и угрюмо буркнула:

— Я не ем.

— Ну пожалуйста, — в который уже раз робко попыталась упрашивать ее Одель.

— Нет.

Одель вздохнула и ретировалась.

— Смех на паже, — проворчала она, удаляясь от страдалицы по коридору.

Ей, видите ли, смешно, мысленно возмутилась Грэйс. Да, конечно, этой Одель можно и посмеяться. Ведь у нее все благополучно. Она замужем за Си. У нее двое детей. У нее есть дом. У нее есть все. А что есть у Грэйс? На сегодняшний день печальный итог ее жизни таков: глупейшее замужество за двоеженцем, мертворожденный ребенок, подлый сожитель, который измазал ее грязью в своей отвратительной, мерзопакостнейшей книжонке. Ничего этого не испытала Одель, потому она и может спокойно пожирать свой ужин. А что прикажете делать Грэйс с ее нестерпимой душевной болью?

Кто-то осторожно постучался в дверь и вошел в спальню. Грэйс даже не повернулась, чтобы посмотреть кто это.

— Тетя Грэйс, — услышала она ласковый голосок Юлии.

— Что, дорогая? — Даже в минуту жестокой скорби Грэйс не могла позволить себе быть грубой с тем, кто называет ее тетей.

— Мама сказала, что ты опять не будешь есть. Ты у нас уже неделю и почти совсем ничего не ешь. Ты, наверное, заболела?

Грэйс наконец повернулась лицом к девушке и невольно отметила про себя, что хотя груди у Юлии уже есть, но бедра у нее все еще слишком тонкие, неженские. Бедная девочка! Неужели и на ее долю выпадут столь же тяжкие испытания? Грэйс чуть не разревелась от приступа жалости. Господи, ну зачем ты создал мужчин?! Неужто и у тебя, Господи, случаются припадки садизма, и в один из таких моментов ты сотворил этих проклятых самцов, превращающих нашу женскую жизнь в ад!

— Так ты заболела? — повторила Юлия, несмело приближаясь к тете.

— Да, меня сразил вирус любви, — метафорически призналась несостоявшаяся писательница Грэйс.

— А, я понимаю, что ты имеешь в виду. — Юлия осмелела и присела к тете на кровать. — Мне тоже нравится один парень, он футболист и вообще весь такой спортивный, но считает меня недоразвитой девчонкой. Он старше меня, но учится со мной в одном классе, потому что провалился на экзаменах в. прошлом году. Я даже не знаю, что мне делать. Может быть, ты мне подскажешь? Как мне обратить на себя его внимание?

Грэйс всмотрелась в юное лицо Юлии. Наивное, не отягощенное знаниями и мыслями личико. Ну почему мы, женщины, влюбляемся во всяких придурков? Вот и Юлия втрескалась в субъекта, у которого хорошо натренированы все части тела, кроме мозга. Очевидно, этот субъект эффектно выглядит, имеет смазливую физиономию, а выражается преимущественно междометиями — его словарный запас немногим больше десятка слов. А сама Грэйс? Не влюблялась ли она в подобных жеребцов в школе? Конечно, влюблялась. Вот дура! По утрам одевалась специально для него, старалась попадаться ему на глаза везде, где только можно, — в школьных коридорах, в столовой, ну везде-везде, лишь бы поймать хоть один его взгляд в свою сторону. После этого неудивительно, что такие недалекие мужики начинают воображать себя неотразимыми. С такими-то дурами!

— Дорогая, — тщательно выдерживая нужную интонацию, сказала Грэйс. — Я знаю, что ты не религиозна. Но не приходила ли тебе в голову мысль уйти в монастырь?

— В монастырь?!

— Да, чтобы уберечь себя от неисчислимых бедствий, которые подстерегают тебя в мирской жизни.

— У меня нет никаких бедствий.

— Пока нет. Юлия, они грядут!

Ошалев от рехнувшейся тетки, Юлия с визгом бросилась прочь из ее комнаты.

— Мама! — С этим воплем несмышленая девочка влетела на кухню. Оттуда до Грэйс донесся жизнеутверждающий смех Одель.

Смейся, смейся, счастливая Одель! Тебя никто не чернил в книге.

На лестнице послышались тяжелые шаги. Еще один самец! Видать, это вдет Си. Точно. Вот его самцовая тень уже вошла в коридор.

— Грэйс, быстро встать! — приказал он.

— Нет!

— Со мной шутки плохи. Если не встанешь, я сам вытащу тебя из постели. Надо же до такого додуматься! Предложить моей девочке постричься в монахини! Спятила, что ли? Хватит распускать нюни! Забросить бы тебя в джунгли Бирмы, чтобы ты узнала, что такое…

— Плевать я хотела на твою хреновую Бирму, Си! Что эти джунгли по сравнению с… — Грэйс осеклась. Черт возьми! Ведь Одель тысячу раз предупреждала, что при Си ни в коем случае нельзя ругать страны, в которых он побывал. Он готов часами говорить о них. Говорить, говорить и говорить. Но сейчас он должен понять, в каком она состоянии.

— Встать! Быстро!

Значит, он так ничего и не понял. Ну что с него взять, он же мужчина.

— Я не собираюсь вставать, Си, отвяжись.

— Считаю до трех. Если не встанешь, последствия непредсказуемы.

Что он намерен сделать? Вышвырнуть ее из своего дома? Из убежища, в котором она находила приют несколько лет?

— Раз, — начал считать Си.

Неужели он способен на такую жестокость?

— Два.

Одель этого не позволит.

— Три.

Он сорвал с нее одеяло, выдернул ее из постели и водрузил себе на плечо.

— Что ты делаешь?! — заголосила Грэйс. — Отпусти! Одель!!

Одель вышла из кухни в тот момент, когда Си с Грэйс на плече спускался по лестнице.

— Си?! — удивленно воскликнула Одель.

— Открыть дверь на улицу! — приказал ей Си.

Господи! Он и в самом деле собирается вышвырнуть меня на улицу, в панике подумала Грэйс Но нет. Си, соскочив с крыльца, не бросил ее тут же, а пошел дальше. Но ведь холодно, черт возьми! На Грэйс только спортивный костюм, а тапочек совсем нет. Этому самцу теплее — у него шея вместо шарфа обмотана ее теплым телом.

— Что ты со мной делаешь? — взверещала Грэйс.

— Прогулка на свежем воздухе лечит от многих болезней.

Мимо проходили соседи, прогуливающие своих собак. Си очень вежливо здоровался с ними (с соседями, а не с собаками), желая им доброго вечера. Через некоторое время у Грэйс закоченели ступни и потекло из носа.

— Спасите, — без особой надежды обратилась она к одному из любителей собак. Теперь Грэйс соображала здраво. Никто не собирался ее спасать.

Си свернул на другую улицу, приостановился, чтобы поправить на плече тело, и тут рядом притормозила полицейская машина. Вылезли двое молоденьких полицейских.

— Какие трудности? — поинтересовался один из них у необычной парочки.

Си остановился. Наконец-то! Можно полежать на плече спокойно, без бултыханий вверх-вниз.

— Все нормально, — заверил Си.

— Э… Тогда, может быть, вы спустите ее на землю? — неуверенно предложил полицейский.

Си поставил тело на тротуар.

— Ой! — возопила Грэйс. Без обуви стоять на ледяном тротуаре было не очень уютно. Она запрыгала с ноги на ногу.

— Мисс, с вами все в порядке? — осведомился полицейский.

— Х-х-х-холодно, — простучала зубами Грэйс.

— Что тут происходит? — вконец обалдел недоумевающий страж порядка.

— Я лечу ее от тяжелой депрессии, — проинформировал Си.

— Тем, что несете ее, как мешок картошки?

— Нет, она тяжелее мешка. А как еще ее можно было вытащить из кровати?

— Можно мне вернуться домой? — взмолилась замерзающая Грэйс.

— Где она живет? — спросил полицейский.

— Со мной, — честно ответил Си.

— А, — начал врубаться полицейский, — она ваша жена?

— Мы живем втроем, дом номер пятнадцать.

— Господи!

— Вам это непривычно? — улыбнулся Си.

— Мадам, вы хотите идти домой с этим человеком? — вступил в разговор второй полицейский.

— Да, да, — поспешно ответила Грэйс.

Идти самостоятельно промерзшими ногами она уже не могла, но Си, слава Богу, снова сграбастал ее и понес.

На живом транспортном средстве и в сопровождении неотступно следовавшей охраны в виде полицейской машины Грэйс благополучно добралась до дома верной подруги Одель. Взойдя на крыльцо, Си открыл дверь ногой. Под неусыпным наблюдением полиции они вошли в дом. Одель, видя такое дело, поспешила из кухни на улицу, чтобы объяснить полицейским, как тяжко ее подруга страдает от депрессии и какие неимоверные усилия вся семья прилагает, чтобы вывести несчастную из прискорбного состояния.

— Она поражена неудачной любовью, — добавила Юлия.

Люк воспользовался счастливой возможностью, чтобы несколько минут посидеть в полицейской машине и разузнать из первоисточника, то есть от самих полицейских, что это за диковинные устройства в машине и зачем они тут нужны. Вскоре тихая улочка района Гленко снова погрузилась в привычную безмятежность, впрочем, нарушаемую взрывами смеха, раздающимися из дома номер пятнадцать.

Психическое выздоровление Грэйс длилось три месяца. За это время Си успел съездить в две командировки — в Центральную Америку и в Бахрейн. Одель начала работать на общественных началах в клинике «Планирование рождаемости». Возможно, к этому решению ее подтолкнул интерес Юлии к парням, все возрастающий, несмотря на печальный любовный опыт тетушки Грэйс. А Грэйс, немного очухавшись от переживаний, нашла себе работу в должности помощника менеджера в магазине «Вечернее платье». Писать она не пыталась — решила, что писательское ремесло не для нее. И в самом деле, что ей принес ее «талант»? Одни неприятности.

Грэйс имела скверную привычку читать по утрам газеты. Однажды утром, а было это на исходе третьего месяца ее выздоровления, она раскрыла «Трибьюн» и обнаружила, что то место, где должно быть обозрение книжных новинок, вырезано.

— Что там было? — спросила она у Одель, которая вставала раньше ее.

— А, это? — небрежно отозвалась Одель. — Ничего особенного, там сообщалось о книге тибетских кулинарных рецептов. Это может быть интересно моим подругам из клуба гурманов.

Грэйс поняла, что Одель врет. Она действительно иногда посещала кулинарный клуб, но экзотическую еду готовил только Си. Грэйс сделала вид, что поверила, но по пути на работу купила «Трибьюн».

В газете была рецензия на книгу Ахмеда Джемаля Мохаммеда «Ярость в черном и белом». Перед глазами Грэйс замелькали фразы: «Человек, написавший песню души негритянского гетто», «Мистер Мохаммед проник в самую суть страшного американского порока — расизма», «Унижения и оскорбления, которые герой книги терпит от Грэйс Гольдштейн, читатель переживает как свои собственные», «На небосклоне американской литературы засверкал новый черный талант», «Эту книгу необходимо прочитать всякому, интересующемуся современным Чикаго». Что за бредятина! — ужаснулась Грэйс. При чем здесь Чикаго, когда действие в книге происходит в Детройте? Эти хреновы рецензенты совсем не думают, о чем пишут. Впрочем, они и не обязаны думать.

В тот день Грэйс вернулась домой в десять часов вечера. Одель в этот момент смотрела в гостиной по телевизору новости, вернее, почти дремала перед бубнящим ящиком. Был вторник, а значит, Одель ждала телефонного звонка от Си. Он не придерживался строгого графика, поэтому иногда по вторникам Одель проводила в ожидании всю ночь. Грэйс повесила в прихожей пиджак и вошла в гостиную.

— Привет, — проснулась Одель.

— Я купила газету с рецензией на тибетскую кулинарную книгу, — зловещим голосом сказала ей Грэйс.

— Ох.

— Одель, не пытайся ограждать меня от реальности. Я не такая слабая, как ты думаешь.

Доказывать, что она не слабая, ей пришлось довольно скоро — в понедельник, когда по телевизору шла передача «У нас в Чикаго», посвященная искусству. Грэйс любила следить за культурной жизнью. Порой они с Одель выбирались в центр Чикаго в оперу или на балет. Манни Грин, ведущий передачи, завел разговор с молодым драматургом о его новой пьесе, которая прошла в театре всего двадцать раз — зрители якобы еще не готовы правильно воспринимать подобные произведения. Эта тягомотина была неинтересной, и Грэйс пошла на кухню подкрепиться салатом и содовой. Вдруг из гостиной послышался крик Юлии:

— Все сюда, показывают Даррела!

Грэйс отставила тарелку в сторону — при упоминании о Дарреле аппетит сразу пропал — и помчалась к телевизору. Прибежала посмотреть на чудище и Одель.

— Ахмед, — начал интервью Манни Грин, — можно мне называть вас Ахмедом?

Даррел снисходительно кивнул.

— А я думала, его зовут Даррел, — сказала Юлия.

— Тс-с-с! — зашипела на нее Одель.

— Я хотел бы поговорить с вами о книге, которая наделала много шума, по крайней мере, среди моих друзей. Что этой книгой вы хотели сказать? Если можно, Ахмед, объясните телезрителям это подоходчивей, простыми словами. Мне кажется, ваша книга «Ярость в черном и белом» имеет неприятные аспекты и порождает у людей недоумение. Не подумайте, что я излишне обостренно воспринимаю свою этническую принадлежность, я еврей и не скрываю этого, но скажите, почему эту стервозную девицу, которая постоянно унижает вашего героя, зовут именно так — Грэйс Гольдштейн? Мне непонятно вот что: мы вместе с неграми жили в мире и дружбе, как братья и сестры, и вдруг ни с того ни с сего начали появляться такие книги, как ваша, где евреи изображаются в образе врага. Как это понимать? Может быть, этим вы хотите больше сблизиться с белой христианской Америкой?

— Понимаете… — начал отвечать Даррел.

— Извините, Ахмед, — перебил его ведущий, — я вижу, подошло время для рекламной паузы.

Грэйс и Одель злорадно захихикали.

— Во дает, — прокомментировала Юлия, — он даже слова Даррелу не дал сказать.

Однако Даррел все-таки высказался после перерыва. Он распространялся о том, как он; бедняжка, страдал всю свою жизнь от государства белых, и особенно настрадался от белых женщин. В белой девице Грэйс, описанной в его книге, он сосредоточил все пороки Америки. Эта девица способна лишь потреблять, но не осознает этого. Она эксплуатирует изгоев и в бизнесе, и даже в любви. А что касается фамилии, то Даррел вначале не знал, что Гольдштейн — это еврейская фамилия. Но, как говорится, коль сапоги оказались впору, то зачем их переделывать? А в Чикаго Даррел не чувствует себя дома, хотя и живет здесь уже несколько лет. И нигде в Америке он не чувствует себя дома.

— Большое вам спасибо, Ахмед, — закончил Манни интервью, — за то, что вы выплеснули вашу ярость в наши гостиные.

— А я думала, что ему было хорошо у нас в доме, — обиженно сказала Юлия.

— Я тоже думала, что ему было хорошо у меня в постели, — пробормотала Грэйс.

— Что плохого мы ему сделали? — волновалась Юлия.

— Ничего, дорогая, — успокоила ее Одель. — Просто это такой способ продавать книги.

— Если в нашей стране он не чувствует себя дома, — вмешался в разговор и Люк, взяв банку с арахисовым кремом, — тогда почему он не едет туда, где ему будет лучше?

Одель открыла рассудительному ребенку банку с лакомством.

— А теперь у нас для вас гвоздь программы, — объявил в телевизоре Манни Грин. — Уверен, это вам понравится. Вы познакомитесь с женщиной, которая прожила три жизни.

На этом месте передача снова ненадолго прервалась коммерческой рекламой.

— Мне кажется, что я прожила больше жизней, — задумчиво произнесла Грэйс.

— О, на эту женщину обязательно надо посмотреть, — нетерпеливо сказала Одель, предвкушая захватывающее зрелище. — Это сногсшибательные люди. Они могут говорить разными голосами, как чревовещатели. Как это здорово, уметь перевоплощаться в разных личностей! Выбираешь себе любую по вкусу и живешь в свое удовольствие.

— Ты и так живешь в свое удовольствие, — не преминула заметить ей Грэйс.

Одель раскрыла рот, чтобы возразить что-то на это крайне несправедливое замечание, но тут реклама кончилась, и на экране снова появился Манни Грин с великолепной улыбкой.

— Сегодня у нас в гостях влюбленная парочка, что приехала к нам прямо из Таоса, штат Нью-Мексико, — представил Манни.

Камера заскользила с ведущего на гостей передачи. Одель, увидев «влюбленную парочку», чуть не потеряла сознание.

— Юлия! — заорала она. — Выйди из комнаты!

— Почему? — обалдела Юлия.

— Выйди! Быстрее!

— Делай как велит тебе мать, — с энтузиазмом присоединилась к странному требованию Грэйс. — Тебе это нельзя смотреть.

В телевизоре на диване рядом с очень молоденькой женщиной сидел мужчина заметно более старшего возраста с длинными волосами, усами и бородой. Несмотря на обильную растительность, маскирующую его внешность, обе женщины, Грэйс и Одель, моментально узнали в нем презренного Томми Паттерсона.

Юлия вышла из комнаты, но остановилась в коридоре и продолжала смотреть телевизор через открытую дверь.

— Может, выключить его? — предложила Грэйс.

— Одного негодяя сегодня мы уже посмотрели, зачем же пропускать второго? — резонно возразила Одель.

— Томми Паттерсон, — объявил Манни Грин, — и его прелестная молодая жена Труди Шурфут.

Кивок у Труди получился еле заметным — ее голова просто слегка дернулась вперед, словно шея Одеревенела. Манни взял со стола книгу «Женщина и три ее жизни» и обратился к Томми:

— Томми, расскажите нам, как вам удалось открыть в вашей жене новые способности.

— Во-первых, Манни, — начал Томми, остановился, обворожительно улыбнулся в сторону Манни, потом уставил свои гипнотические глаза прямо в камеру. — Я думаю, что постоянные зрители вашей передачи уже знают из моей предыдущей книги «Десять лет в пустыне: духовные поиски смысла жизни», что меня всегда интересовала духовность, внутренний мир человека, его душа. Эта книга издана в мягкой обложке и доступна всем, кто желает понять, какой неизгладимый след в душах молодого поколения Америки оставила война во Вьетнаме, какой удар нанесла эта война по самым основам истинно американских ценностей. Это непростительная ошибка наших политических лидеров, не считающихся с общественным мнением. — Томми театрально глубоко вздохнул. — Но вы спросили меня о Труди. — С этими словами он повернулся к ней и положил ладонь на ее руки, сложенные на коленях. Труди глянула на его руку, как на лапу животного. — Когда я вернулся из изгнания, из Канады, я принялся за поиски духовности в тех районах Соединенных Штатов, которые пока еще не испорчены ненавистью, не разложены той враждой, о которой написал в своей книге Ахмед Джемаль. И вот в Таосе, в штате Нью-Мексико, я нашел ту духовную силу, которая помогла мне очиститься от остатков того гнева, который был впрыснут, как яд, войной, развязанной вашингтонскими политиками против юного поколения Америки.

— Секунду, Томми, — перебил его Манни. — Разве Таос не является столицей наркотиков Юго-Запада?

— А что вокруг нас не является наркотиком? — мудро изрек Томми. — Возьмите хотя бы пестициды, которыми отравлена наша пища.

— Неужели пестициды воздействуют на психику так же сильно, как и наркотики? — подковырнул Манни. — Кажется, если не ошибаюсь, в вашей новой книге описывается, что ваша очаровательная жена с помощью овощей обнаружила в себе несколько личностей?

— С помощью грибов, — поправила Труди, резко наклонившись вперед к камере.

— Когда мы с Труди встретились, — снова перехватил инициативу Томми, — наши ауры слились воедино.

— Да, — подхватила Труди, — мы познакомились во время одного старинного индейского обряда, и вскоре, не прошло и часа, мы занялись любовью.

Манни, судя по его виду, от такой откровенности почувствовал себя немного неловко.

— Труди, почему бы тебе не рассказать нам о своих предыдущих жизнях? — спросил он.

— Я на самом деле из индейского племени. Своему племени я принесла несчастье. За это они меня убили и съели. Я не знаю, вкусно ли было мое мясо Надеюсь, меня не зажарили. Тот, кто питается мясом — а сама я вегетарианка, — тот не должен жарить мясо, потому что при этом в мясе пропадают разные полезные вещества. И человеческое мясо не надо жарить.

— Давайте ненадолго прервемся, Труди, — сказал Манни, — мы должны предоставить несколько секунд нашим друзьям из мира коммерции.

Когда реклама закончилась и на экране снова появился Манни со своими гостями, Грэйс и Одель быстро поняли, что эта Труди задалась целью с помощью своего мужа скакать с подобными экстравагантными телешоу по всей Америке, делая деньги. Ничего интересного Незамысловатый бизнес.

— Он снова женился. — Одель выключила телевизор.

— Интересно, есть ли у них дети? — сказала в пространство Грэйс.

— Надеюсь, нет. Я видела в клинике детей, родившихся от наркоманов. Зрелище не из приятных.

Тем не менее у Томми и Труди был ребенок — дочь, которую они назвали Вольной. Шли недели, месяцы, в течение которых Грэйс внимательно следила за жизнью Томми по прессе. Его книга «Женщина и три ее жизни» поднялась на верхнюю строку списка бестселлеров, а Томми все продолжал разъезжать по всей Америке, показывая Труди в телешоу, словно диковинное животное в цирке.

Книга «Ярость в черном и белом» имела меньший успех Даррел тоже разъезжал по стране с выступлениями. С каждым разом его речи становились все более жесткими, все более расистскими. Его книга не попала в первую десятку, не попала даже в первую двадцатку, но покупалась достаточно неплохо. Так на своей отвратительной лжи Даррелл зарабатывал деньги. Временами Грэйс хотелось позвонить его родителям и спросить у них, что они думают о своем сыне. Но какое теперь отношение она имеет к его родителям? Никакого. И к Даррелу тоже.

Или все же имеет?

Почему же всякий раз, когда она читает в газетах список бестселлеров, на душе у нее скребут кошки? Почему всякий раз, когда она встречает имена Томми Паттерсона и Ахмеда Джемаля Мохаммеда, внутри что-то больно грызет? Что это, не просто ли зависть?

Грэйс Мэндлин всегда мечтала писать. Маленькой девочкой она сочиняла сказки для своих кукол. В средней школе она писала в школьный литературный журнал. В университете она изучала английскую литературу. Но появился Томми и выжал из нее все соки на целые годы.

Но в конце концов Грэйс оправилась, восстановила силы, снова взялась за свое, поехала учиться в Айову. Там, конечно, у нее не признали литературного таланта, но она все же занималась любимым делом, о котором мечтала с детства. Но тут на пути встретился Даррел. Грэйс работала, а он писал. И что в результате? У него вышла книга, а она опять осталась у разбитого корыта, да к тому же ее именем в книге названа презренная сука. Ну почему так получается?

Почему?

Всю ночь Грэйс пыталась ответить себе на этот вопрос. Почему Томми и Даррел получили писательскую известность, а она работает в магазине «Вечернее платье» на низкой должности помощника менеджера? Это жизнь сломала ее или это она сама сломала себе жизнь?

Надо признаться себе честно, поняла Грэйс, — я дура. Дура, не способная разбираться в мужчинах. Да и где они, мужчины? Все реже и реже находятся желающие ущипнуть ее за задницу, потому что Грэйс стареет. В магазине женского платья, где она работает, совсем мало мужчин. Шансы тают, жизнь клонится к бесконечному и безнадежному одиночеству.

Грэйс горько улыбнулась в подушку. Вспомнила, как когда-то в ранней юности, в школе, она фантазировала о том, какие у нее будут любовники. Все они в ее воображении были сильными, мужественными и в то же время слабыми и нежными. Один из них лауреат Нобелевской премии, другой объявлен лучшим спортсменом года. Единственное, что у всех этих фантастических любовников было общим, — глубочайшая, безусловная и безоговорочная любовь к Грэйс.

Разве в реальной жизни бывают такие мужчины?

Черт возьми! Идея! Грэйс вскочила, одеяло слетело на пол. Если в реальной жизни не существует таких мужчин, то значит, страдает от этого не одна Грэйс! Таких женщин тьма тьмущая. Ведь каждой женщине хочется иметь идеального мужа или любовника. Все женщины хотят романтической любви. Все хотят любви необыкновенной, чтобы аж голову потерять от бушующей страсти. И непременно нужен оргазм, от которого теряешь сознание. Да, все женщины хотят оргазма. Так вот, гениальная идея состоит в том, что если несчастная женщина не может найти себе идеального мужчину где-нибудь в баре, в клубе или музее, то надо предоставить ей возможность хотя бы читать о таких мужчинах.

Фантазии на тему любви. Вот в чем призвание Грэйс! Пришло время переносить свои фантазии на бумагу!