Кладбище Пер-Лашез. Мы только что положили цветы у Стены коммунаров, сделали несколько шагов и увидели памятник. К небу протянулись две руки, две руки вырываются из цепей…
«Ravensbruc»… — гласит короткая надпись.
Это название фашистского концлагеря, где погибли тысячи женщин Франции.
А вот еще памятник, еще и еще. Узникам концлагерей, участникам движения Сопротивления, подпольщикам, коммунистам. Эти памятники — рядом с могилами Бальзака, Анри Барбюса, Бизе, Додэ и многих других замечательных людей Франции.
…Недалеко, в трех шагах, группа рабочих ремонтирует мостовую. Они давно украдкой поглядывают в нашу сторону. Услышав разговор, один из рабочих подходит ближе.
— Россия?
Мы утвердительно киваем.
— О-о… Россия! Москва!
В темпераментной речи он сразу же использовал весь запас русских слов и теперь пожимает нам руки, улыбается. Подходят его товарищи. Они тоже торопятся в двух-трех русских словах сообщить свое мнение о нашем народе, о нашей стране. Они счастливы видеть нас, они знают, какую борьбу ведут советские люди за мир. Это хорошо! Это замечательно — мир и дружба!
Мы подозвали одного из своих спутников, знающего французский язык.
— Так могут поступать сильные люди… — говорит рабочий. — А ваших людей я видел. Вместе воевал. Учился у них воевать.
В отряде Сопротивления, где сражался этот рабочий, был и советский лейтенант.
— Пьер… — назвал его рабочий.
— Петр… — поправил я.
— Пьер… Петр… — пожал плечами рабочий, давая понять, что не это главное. — Он нас учил стрелять. Сам хорошо воевал. Фашисты очень боялись нас. Нужно, чтобы фашисты всегда боялись нас.
Мы дарим рабочим на память значки. Снова возгласы:
— О, Ленин! Москва!
Но нас торопит гид. Программой туристской компании такие встречи не предусмотрены.
Один из рабочих протягивает широкую, крепкую ладонь. Я решил, что он прощается. Но рабочий, сжав мою руку, приподнял ее и кивнул в сторону памятника жертвам фашизма.
— Не будет, — глухо сказал он.
— Не будет, — повторил я.