Память [Новеллы]

Одна царапина

Наверное, Хосе не умеет грустить… На все вопросы отвечает с улыбкой. Она у него особенная. Как говорят, ослепительная. Зубы сверкают на солнце, глаза горят…

— Жарко? — спрашивает Хосе.

— Очень…

— В Узбекистане тоже жарко…

— Здесь влажно… Трудно дышать, — поясняю я.

— Вода… Море… — соглашается Хосе.

Он с удовольствием чеканит русские слова. Именно чеканит, стараясь коротко, отрывисто сказать о главном.

У пышащего жаром бульдозера стоять не очень приятно. Но предложить отойти в тень мешает наше самолюбие. Вот мы и греемся… Рядом — горячий металл, над головой — неутомимое солнце, под ногами — раскаленные камни.

Кстати, об этих камнях.

— Уберем. Будет поле. Сахар.

На Кубе осваиваются новые земли. Работы идут день и ночь.

— Будет поле… — повторяет Хосе. — Большое. Там работали мы. Тоже были камни.

Ясно. Соседний массив совершенно не похож на серый, каменистый участок. Значит, это дело рук Хосе.

Нас предупредили и о том, что коренастый двадцатисемилетний Хосе — участник боя на Плайя-Хирон.

Задаю традиционный вопрос, прошу вспомнить о сражении, о своих подвигах.

Кажется, не то слово подобрал.

— Подвиг?!

И Хосе начинает хохотать. Сняв широкополую шляпу, он размахивает ею перед лицом. Ему даже жарко стало.

— Подвиг?!

Хосе смеется, крутит головой, разводит руками.

Наконец, заметив наше неловкое положение, он искренне сообщает:

— Подвига не было… Гранаты бросал. Танк остановился. Он там… Плайя-Хирон. Музей. Я раньше очень гордился. Думал, герой.

— И правильно.

— Нет! Не правильно! Я, может, сделал…

Он забыл нужное слово. После короткой паузы показал на руку.

— Царапину… — подсказал я.

— Да, да… Царапина. Был героем. Потом понял.

— Что?

— Не герой… — твердо произнес Хосе. — К вам приехал. Там понял…

Из дальнейшего, отрывистого рассказа я узнал, что Хосе учился в нашей школе механизации сельского хозяйства. Один из преподавателей часто расспрашивал юношу о Кубе, о его жизни.

— Одно я рассказывал, — вспоминал Хосе, — как танк подбивал…

— Ну и правильно…

— Неправильно. Не один подбивал. Много… Моя только одна…

Он опять поднял руку с легкой царапиной.

— Все равно. Участник…

— Участник! — вздохнул Хосе. — Мой учитель о себе молчал. Месяц, два, три… Потом праздник. Пришел. Ордена! Вот!

Хосе резко провел ладонью по своей груди.

— Ордена… Танки подбивал. Спрашивал его — сколько… А он…

Хосе замолчал… Исчезла великолепная улыбка.

— Что он сказал?

— Он сказал, все так воевали, все танки подбивали.

— Но вы же были мальчишкой.

— Он тоже не старый…

Теперь понятно, почему Хосе ничего не сказал и о своих трудовых успехах. Коротко повторяет: делаем поле, будет большое поле.

Простившись с Хосе, мы двинулись к машине по горячим камням. Не успели сделать и пяти шагов, как за спиной зарычал мотор. Хосе был уже в кабине бульдозера и приветливо махал нам рукой.

…На Плайя-Хирон стояла тишина. У приземистого здания музея замер искореженный металл. Когда-то страшная техника напомнила о прошлых ожесточенных боях.

Спустя некоторое время после провозглашения Кубы социалистической здесь высадились банды наемников.

Руководство кубинского комсомола, который тогда назывался Ассоциацией молодых повстанцев, обратилось к молодежи с призывом отстоять завоевания революции.

Тихо на Плайя-Хирон. Застыли пальмы… Под их легкой, кружевной тенью трудно укрыться не только коттеджам, даже людям.

Тихо… Не дает о себе знать и Карибское море. Хотя оно рядом, в нескольких метрах, за этими курортными домиками.

Я еще раз осмотрел американский танк… Он был тщательно «обработан» повстанцами. Конечно, рваные пробоины не походили на царапины.