Я невольно вспоминаю, как по этой улице спустя несколько месяцев после землетрясения ехал на текстильный комбинат с югославским писателем Иване Потрч.
Он задал обычный вопрос, как называется улица.
— Шота Руставели…
Иване Потрч улыбнулся.
— У вас поэтический город.
Он уже записывал названия улиц: Пушкина, Гоголя, Навои, Толстого, Мукими.
А на другой день мы стояли у стен здания, которое возводили военные строители.
Здесь рождался город-спутник Сергели. Уже вырисовывались его контуры: дома, улицы, площади… Нетерпеливые строители кое-где установили самодельные дощечки с названиями будущих улиц.
— «Имени генерала Карбышева…» — прочитал гость. — Я знаю о судьбе этого героя.
Иване Потрч рассматривал разгоряченные лица солдат.
— Как они похожи… — невольно вырвалось у гостя.
— На кого? — не понял я.
— На тех, кто освобождал нас. Тогда… в сорок пятом… Из концлагеря.
Он задумался. Я решил не продолжать разговора, не будоражить память о страшных днях, проведенных за проволокой фашистского концлагеря. Их было много, этих дней. Партизан и литератор Иване Потрч провел в заключении более двух лет.
— Откуда они? — гость кивнул на военных строителей и улыбнулся. — Если не тайна.
Я тоже улыбнулся.
— Нет, не тайна… Здесь, по-моему, люди из всех республик.
— Те солдаты тоже были из всех республик…
Потом мы знакомились с солдатами.
Во время перекура Иване Потрч с удовольствием, в который раз, просил исполнить «собственную» песню.
Молодой солдат склонился над гитарой и, лихо рванув струны, запел о том, как ребята привыкают к жаре, как ее они уже совсем не замечают.
Позади остаются туманы.
Здесь под солнцем Ташкента наш дом…
Иване Потрч спросил гитариста:
— Вы автор?
— Вместе сочиняли… — просто ответил парень. — Все…
— Ваш город должен быть очень красивым, — сказал гость. — Он с песней растет. Его строят поэты…
А мимо по-прежнему мчится поток машин…