Пароль остается прежним

ВСТРЕЧА В ХОДЖЕНТЕ

За последнее время сменили столько городов, что у Тома и «Зуба» рябило в глазах. Они были в Самарканде и Бухаре, Чарджоу и Марах, Намангане и Фергане, не считая других городов, поменьше.

Подолгу «Буйвол» не хотел задерживаться на одном месте, чтобы не привлекать внимания. И не столько «Буйвол», сколько их новый знакомый, с которым они встретились на ветренном и пыльном урсатьевском перроне. Отсюда поезда растекались в три стороны: к Ташкенту и дальше — на Москву, через Каган и Ашхабад — к Красноводску, и, пересекая плодородную Ферганскую долину, к отрогам Памира.

Новый знакомый оказался старым приятелем «Буйвола». Ему перевалило за пятьдесят, но стариком нельзя было назвать. Он тщательно следил за своей внешностью, чисто выбривал щеки и расчесывал поседевшие волосы на пробор. Звали нового знакомого Семеном Петровичем.

Май застал их на юге Киргизии, в городе Оше, откуда начинался Великий Памирский тракт.

Ош, как и большинство других городов Средней Азии, делился на две части: новую и старую. Где-то они сталкивались и перемешивались. В Оше это происходило в конце улицы Ленина, на спуске к базару, заканчивавшемся новым мостом через шумную Акбуру.

«Зубу» нравились азиатские базары — многоголосые, пестрые, щедрые, где было чем поживиться. Он хвастался своими успехами и даже радовался, что Тому не везет.

— Фортуна, так сказать, отвернулась? — сочувственно спрашивал он, сверкая золотыми коронками.

— Отвернулась,— соглашался Том. На самом деле ему просто не хотелось воровать.

Он стал чаще ходить один. С интересом наблюдал, как идет крупноблочное строительство, или заливают асфальтом мостовую.

А однажды в каком-то колхозе его приняли за районного активиста. Он, сам того не зная, пришел на полевой стан во время обеденного перерыва. Пришел напиться, а бородатый бригадир хлопнул его по плечу:

— Давай, паренек, читай газеты.

Тому стало смешно. Он взял газету у бригадира и, присев на суфу, стал читать вслух.

Потом его угостили таким жирным и вкусным пловом, какого он никогда еще не ел, и пригласили приходить еще.

Он возвращался в город пешком, и всё время его провожало хлопковое поле. Перед самым городом оно передало его пламенеющему маками участку.

Он прилег среди маков и долго не хотел подниматься. Давно ему не было так хорошо. Наверное, попал в самый богатый колхоз. Может быть не возвращаться к «Буйволу»?

Но в эту ночь он снова ночевал с приятелями, и рядом посапывал Семен Петрович.

Тому не спалось. Он лежал с открытыми глазами, думая о своем. Как изменить образ жизни? Конечно, можно хоть сейчас встать и потихоньку уйти в тот же колхоз. Но что он будет делать там и как объяснит, откуда пришел?

«Найду бригадира,— подумал Том,— и всё объясню».

Сейчас это ему казалось просто.

Семен Петрович повернулся на спину и захрапел.

«Сбегу!» — решил Том, приподнимаясь на локте, но тут заворочался «Буйвол». Открыл глаза, увидел, что Том не спит, и попросил закурить.

На следующий день все четверо перебрались в другой город. Это был древний Ходжент, помолодевший за годы Советской власти и сменивший имя. Новый, социалистический, город — Ленинабад — смахнул старину с левобережья Сыр-Дарьи, распутал паутину кривых узких улочек, широким проспектом устремляясь к подножию Могол-Тау.

Василий Васильевич и «Буйвол» остановились в гостинице «Ходжент». Дежурный администратор охотно предоставил им отдельный номер.

Том и «Зуб» устроились в многокоечном номере другой гостиницы, рядом с базаром.

Каждый занимался своим делом. Василий Васильевич и «Буйвол» приглядывались, чего-то ждали. «Зуб» искал ротозеев. Том любовался городом и однажды забрел на стадион.

В этот день трибуны ломились от зрителей. Местные футболисты «Памира» принимали одну из закавказских команд.

«Памир» выигрывал, и стадион ревел.

Вначале Том следил за игрой, но потом переключился на «болельщиков». Давно он не видел такого веселого зрелища. Люди кричали до хрипоты, били в ладоши, топали, свистели, вытягивали шеи, толкали друг друга.

Особенно старался толстячок, сидевший рядом с Томом. Он потерял голос и сипел, багровея от натуги. Его клетчатая рубаха взмокла. Пот ручьями стекал с лица. Толстяк блаженно закатывал глаза, когда мяч оказывался в сетке ворот гостей, и лез целоваться с Томом:

— Умница ты моя!—приговаривал он, словно это Том забивал голы.

После матча толстяк уцепился за Тома:

— Никуда я тебя не пущу. В честь такого события поедешь ко мне.

Том подумал, что, может быть, снова угостят пловом и согласился.

Толстяк открыл дверцу темносиней «Волги» и взялся за руль, усадив Тома рядом с собой.

«Так ты шофер, братец!» — подумал Том.

Толстяк все еще никак не мог успокоиться и со смехом вспоминал самые острые моменты недавней борьбы на зеленом поле.

Том ловил разгоряченным лицом встречный ветер и блаженствовал.

«Волга» неслась по асфальтированному шоссе мимо яркозеленых хлопковых полей, фруктовых садов. В этот пейзаж то и дело вплетались портальные краны с красными флажками на стрелах.

— Красиво, правда? — спросил толстяк«

— Факт,— согласился Том.

— А ты что, недавно в наших краях?

— Недавно.

— А про Улугходжаева слыхал?

— Нет,— сказал Том.

— Да ты, ака-джон, отсталый человек! —удивился толстяк, обгоняя автобус.

— Ну, расскажи,— попросил Том.

— Улугходжаев — дважды Герой Социалистического Труда, наш председатель.

— Дважды? — не поверил Том.

— Ты откуда приехал? — спросил толстяк.

— Из Калуги,— соврал Том.

— Тогда понятно,— покровительственно заметил водитель, выруливая на середину дороги, где асфальт был ровнее.— Ну, слушай: в прошлом году мы продали государству десять тысяч тонн хлопка. А это знаешь сколько? Двадцать железнодорожных составов по сорок вагонов каждый!.. А молока и мяса знаешь сколько сдали государству?

— Ну, сколько? — спросил Том, который в обществе нового знакомого чувствовал себя удивительно легко.

— Пятьсот тридцать тонн! А яиц почти двести тысяч штук! Представляешь?.. А абрикосов пять тысяч тонн! А винограда — шестьсот тонн!.. Самый высокий в округе доход, ака-джон

— Ты откуда знаешь? — усомнился Том.

Толстяк засмеялся:

— Так ведь я бухгалтер.

— Главный, что ли? — недоверчиво покосился на него Том.

— Почему главный? Просто бухгалтер... А у нас знаешь бухгалтерия какая? Сто человек!

— Ну, да? — снова не поверил Том.

— Ну, может, немножко меньше,— сразу согласился толстяк, уступая дорогу встречному самосвалу.— А года через два знаешь сколько будет?

— Двести! — ответил Том.

Толстяк даже затормозил, так ему стало смешно.

— Два человека, ну, может быть, четыре. Вот сколько.

— Почему? — удивился Том.

— Да потому, что установим электронные счетные машины.

— А куда же денешься ты? — спросил Том.

— Я буду оператором этих машин.

«Вот бы и мне стать оператором!» — загорелся Том, но подумал и спросил:

— Ну, а другие бухгалтеры?

— Э, ака-джон,— уверенно сказал толстяк.— Для всех работа найдется. Кто уже сейчас заочно в сельхозинституте учится, кто на курсах механизаторов при колхозе. А у тебя какая специальность?

Том покраснел.

— Всякая,— сказал он,—разнорабочая,—И вдруг потребовал: — Останови машину.

Толстяк не понял:

— Ты что?

— Останови, говорю! — настойчиво повторил Том.— У меня дело есть. Я забыл.

— Эх, ошно[23]! — надулся толстяк, сбавляя скорость.— Или я тебя чем обидел?

— Нет, не обидел,— упавшим голосом произнес Том.

— Тогда поехали дальше, а дело свое завтра доделаешь.

— Нет, я слезу,— вздохнул Том.

— Так мы уже приехали,— настаивал толстяк и свернул к центральной усадьбе колхоза.

Слева и справа замелькали аккуратные белые домики, окруженные садами.

Наконец въехали в распахнутые настежь ворота и остановились среди подступавших к машине яблонь и вишен, инжира и айвы.

По цементированной дорожке, прикрытой виноградником, Том шел рядом с бухгалтером навстречу высокому, сухопарому старику в стеганом зеленом халате и белой сорочке, из-под которой виднелась жилистая, коричневая от загара шея.

Тому казалось, что он попал в волшебный замок. Оробевший, он глядел на доброго джина. Джин прикладывал руки к груди и кланялся Тому.

«Определенно я сплю!» — решил Том.

Но старик протянул ему морщинистые, изъеденные временем руки, и Том ощутил его, еще крепкое рукопожатие.

Толстяк что-то сказал старику на непонятном Тому языке.

— А-а...— протянул старик, и в его близоруких глазах затаилась лукавая усмешка.

— Значит, только приехал в Таджикистан? — спросил он ласково, накручивая на палец седые усы.— Проходи, сынок, гостем будешь.

Как во сне.Том куда-то шел, кому-то пожимал руки.

Он сидел на ковре, за длинным, низким столом, И чего тут только не было: пирожки с мясом — самбуса и удивительно вкусные сдобные лепешки — фатир, холодное мясо и салаты, фисташки и кишмиш. Рядом жарился шашлык. А в огромном котле дозревал плов.

— Угощайся! — сказал старик, по-прежнему широко улыбаясь гостю.

Том осторожно отломил лепешку. У него разбегались глаза.

«А тут еще побогаче живут, чем в том колхозе, где я читал газету!» — решил он, испытывая непонятную радость.

Старик придвинул к юному гостю блюдо с самбусой:

— Однажды народный мудрец Мушфики пришел к соседу в гости. Хозяин спросил: «Что сварить для вас: плов или суп?» А Мушфики ответил: «Разве у вас только один котел?»

Старик засмеялся, обнажая еще крепкие зубы:

— Ешь, сынок, и не бойся: у нас много котлов!

Он говорил с легким акцентом, но Тому казалась его речь родной. Он с сожалением думал, что рано или поздно придется отсюда уходить.

Он ел разные вкусные вещи, а с портрета на стене ему улыбался широкоплечий моряк в пограничной фуражке.

— Кто это? — спросил Том.

— Мой младший — Вахид! — ответил хозяин дома.— Старшина-сверхсрочник.

В полночь толстяк, тоже оказавшийся сыном старика, повез Тома в город.

Час был поздний, и встречные машины почти не попадались. Толстяк вел машину уверенно и даже лихо, что совсем не вязалось с его комплекцией.

Когда до Ленинабада оставалось километров десять, с хлопкового поля вышел на дорогу человек и поднял руку.

— Подвезем? — спросил, притормаживая, толстяк.

Том кивнул. Он все еще пребывал в каком-то благодушном полусне.

«Волга» уставилась фарами в незнакомца, и вдруг Том сжался, вцепился в руку водителя:

— Пожалуйста, не останавливайся... Газуй, газуй!

Колхозный бухгалтер невольно поддался его настроению и включил газ перед самым носом незнакомца.

— Что случилось? — спросил он через некоторое время.

— Это очень плохой человек,— ответил Том и виновато посмотрел на своего нового знакомого.

— Почему плохой?

— Я знаю.

— Так ведь ты здесь недавно? — усомнился толстяк.

— И он недавно! — упрямо возразил Том.

Возле сверкающего неоновыми огнями шелкокомбината Том простился с бухгалтером.

— Ты к нам приезжай,— сказал толстяк на прощание.— А фамилия наша — Шараповы. Не забудешь?

— Не забуду,— ответил Том.— Спасибо!— И зашагал по тускло освещенной улице.

«Что это делал Семен Петрович на хлопковом поле?» — думал он, с неохотой приближаясь к гостинице.

В ноль часов пятнадцать минут радиолокаторы засекли неизвестный передатчик. Он работал в течение трех с половиной минут на ультракоротких волнах.

Определили и местонахождение передатчика: прилегающий к городу участок колхоза, где председателем дважды Герой Социалистического Труда Улугходжаев. Проверили: кусты хлопчатника смяты. Овчарка взяла след и вывела на шоссе. Здесь почти сразу след обрывался. Кто-то сел в машину, как определили по оттиску скатов — самосвал.

К утру стало известно, что это самосвал строительного треста.

Водитель охотно описал внешность своего случайного пассажира. Высокого роста, плотный. Уже в летах. Чисто выбрит. Седой. Волосы расчесывает на пробор. В полотняном костюме.

Еще через некоторое время капитана Харламова, который, разыскивая Василия Васильевича, находился в Средней Азии, пригласили в КГБ.

Высокого роста, плотный, уже в летах... Возможно, он, думал Харламов, хотя остальные приметы и не сходятся.

Он летел в самолете и вспоминал слова своего начальника. Конечно, в нашей стране почва неблагоприятна для таких, как Василий Васильевич. Действия их, по сути дела, локализованы. Затаиться, исчезнуть на время они могут, но первая же попытка развернуться чревата последствиями.

...Когда стало известно, что встреча в ресторане «Бахор» не состоялась, предположили, что сообщника иностранной разведки что-то насторожило. Возможно, этим и объяснялось внезапное исчезновение Василия Васильевича.

И тут в городской отдел КГБ пришла взволнованная женщина с красивым, но уже увядшим лицом.

— Я модистка,— представилась она.—Баталова.

— Прошу садиться,— предложил капитан Харламов.

Дело касалось Василия Васильевича. Узнав, что дамский мастер исчез, женщина решила, что причина кроется в телеграмме, которую получила на днях по его просьбе.

— Вы помните содержание телеграммы?— спросил Харламов.

— Конечно!—ответила Баталова.—«Срочно выезжайте».

Оказывается, телеграмма пришла из Ташкента, подписи не было, и это уже тогда насторожило модистку.

— Спасибо,— поблагодарил Харламов.

Она добавила, потупив глаза:

— Он всегда был таким внимательным... Как же я могла отказать ему в этой пустячной услуге?..

Рейсовый самолет за полчаса доставил капитана Харламова из Ташкента в Ленинабад.

С аэропорта Харламов направился прежде всего в гостиницу и получил номер. Когда брал ключ у дежурной, нос,к носу столкнулся с человеком в слегка помятом полотняном костюме. Тот сдавал ключ. Что-то знакомое показалось Харламову в этом чисто выбритом человеке. Заметив пристальный взгляд Харламова, он отвернулся. Шея у него была толстая, с глубокими складками.

«Василий Васильевич!» — узнал Харламов.