Пароль остается прежним

НОВОЕ ЗАДАНИЕ

Постепенно жара взяла свое. Земля накалилась. Листья покрылись пылью, поникли. Снова деревья почти не давали тени.

Майор Серебренников собирался на границу и распорядился, чтобы Микаелян подал машину.

В это время позвонили из райкома. На семь часов вечера созывалось внеочередное бюро по подведению итогов взаимопроверки социалистических обязательств. Как члену бюро районного комитета партии, Серебренникову необходимо было присутствовать на заседании, и он решил выехать на границу утром.

Секретарь райкома партии доложил членам бюро, что положение создалось тревожное: из-за дождей хлопок пришлось пересевать. Не хватает площадей и для посевов люцерны.

При этом известии все повернулись в сторону майора Серебренникова. Он понял, чего хотят члены бюро райкома. На левом фланге шестнадцатой заставы есть орошаемый участок.

— Договоримся, — сказал Серебренников, уверенный, что начальник отряда возражать не будет.

— Вот и отлично! — улыбнулся секретарь райкома.

Заозерный не возражал. Поэтому Серебренников несколько изменил маршрут, чтобы иметь возможность заехать к Ярцеву, передать разрешение начальника отряда па посев колхозной люцерны возле государственной границы.

— Выезжайте по холодку,— посоветовал Заозерный, и Серебренников приказал Микаеляну подать машину к пяти часам утра.

Майор сидел в штабе до тех пор, пока Нина Терентьевна не напомнила, что давно пора ужинать.

Дежурный по отряду удивился:

— А я думал, вы дома.

— Случилось что-нибудь? — спросил Серебренников.

— Да нет,— ответил дежурный.— Просто была почта и вам письмо.

Серебренников сразу узнал: письмо из Свердловска, от сына. Он нетерпеливо вскрыл конверт и развернул сложенный вчетверо лист.

Дежурный видел, как просиял майор: должно быть, получил добрые вести.

Серебренников шумно ввалился домой, продолжая сиять. Нина Терентьевна с любопытством смотрела на него.

— Что случилось? — спросила она, поддаваясь его возбуждению.— Нас переводят? Куда?

Он покачал головой.

— Так в чем же дело?

— Вот! — сказал он торжественно, протягивая ей письмо.

Она быстро пробежала глазами торопливо написанные строки. Старший сын Серебренникова сообщал, что в свой первый трудовой отпуск хочет приехать к отцу. В прошлом году Юрий бросил школу и стал учеником токаря. Нина Терентьевна знала, как расстроился Серебренников: надо было кончать десятилетку, тем более, что учиться оставалось последний год. Он давно хотел взять сына к себе, но мать не разрешала. Теперь мальчик приедет. Это хорошо. Поговорят по душам. Письма, конечно, не то.

Нина Терентьевна улыбнулась. Серебренников напряженно следил за ней и облегченно вздохнул, поверив: она тоже рада.

— Но как же так он вдруг решил?

— Значит стал взрослым,— сказала она, складывая письмо.

— Три, нет четыре... Какое там — пять лет мы не виделись! — волновался Серебренников.— Да и то, помнишь, тогда, проездом, были с ним вместе совсем мало...

Она перебила:

— Завтра же переведем деньги. Пусть обязательно приедет!

Он подхватил:

— И Витюшка обрадуется!

Она кивнула, невольно прислушиваясь к тому, что делается в соседней комнате. Но в соседней комнате было тихо.

Тогда она приоткрыла дверь. Никого/ Окно настежь открыто.

— Полюбуйтесь! — Она развела руками.— Убежал. А ведь я говорила: поздно уже.

Серебренников засмеялся:

— Да что ему с тобой делать?.. Вот Юрик приедет, тогда Витюшку не выгонишь из дома.

— Или наоборот,— усомнилась она.

— Пусть наоборот! — согласился Серебренников и услышал, как скрипнуло окно. Он притаился в темной комнате.

— Сдавайся, Соколиный Глаз! Я — Оцеола, вождь семинолов!

Нина Терентьевна слышала возню. Виктор сопел, вырывался.

— Это не честно! — взмолился он наконец.

— Почему не честно? — спросил Серебренников, крепче прижимая сына к себе.— А в окна лазить честно?

— Я тебе что-то скажу, — схитрил Виктор.

— Нет, это я тебе что-то скажу! — ответил майор, отпуская сына.—Знаешь, Юрик приедет.

О Юрие вспоминали часто, и Виктор с гиканьем бросился на веранду:

— Вот здорово, Юрка приедет!

Серебренников пошел за ним:

— Слышишь, мать, Юрка приедет!

Она видела, как он счастлив.

В четыре часа тридцать минут Микаелян остановил газик у квартиры Серебренникова. Майор уже поджидал его.

— А я будить собрался,— сказал шофер, распахивая дверцу.

Газик мчался по холодку легко и бесшумно. Серебренников глубоко вдыхал свежий предутренний воздух.

Машина, петляя, повторяла извилины дороги. Мирное звездное небо поворачивалось к Серебренникову то одной стороной, то другой. Он принял его игру и старался за короткое время, пока машина не свернула, отыскать знакомые звезды, вот-вот готовые раствориться в наступающем дне.

На заставу приехали, когда уже рассвело.

Майор Ярцев извинился, что не встретил Серебренникова: показал на телеграмму.

— Что-нибудь срочное?—спросил Серебренников.

Ярцев молча протянул ему бланк. Прочитанное заставило Серебренникова нахмуриться.

«Вот тебе и мирное небо,— подумал он — Что же это такое?».

Оказывается, радиолокаторы вновь засекли неизвестный самолет. Он нарушил границу на участке соседней заставы, пролетел вглубь советской территории, примерно, на сто тридцать километров и лег на обратный курс. В пять часов ноль девять минут самолет вернулся за кордон.

Начальник войск округа немедленно доложил о происшествии в Москву.

За короткое время второе нарушение неизвестным самолетом воздушного пространства Советского Союза!

В тот же день капитан «Медузы» получил разнос от шефа, которого никогда не видел. Будто Горский виноват в том, что воздушного разведчика засекли и не удалось нащупать место, где он может пролететь незамеченным.

Сеанс длился больше обычного. Шеф сообщил, что намечается переброска агента с загранпаспортом. Этого агента Горский может спокойно доставить в Реги-равон, но постараться быстро вывезти его из пограничной полосы.

«Вас понял!» — отстукал Горский и предупредил, что в Ташкенте созывается совещание речников, на котором он должен быть. Вернется через неделю.

«Отлично,— ответил шеф.— Ровно через неделю агент будет в Фирюзеваре. А раз уж вы собрались в Ташкент, попутно другое задание: уничтожить Василия Васильевича».

Горский сразу понял, чем вызвано такое решение: ведь это Василий Васильевич раздобыл загранпаспорт. Несомненно в него уже вписана другая фамилия, но тем не менее лишнего свидетеля лучше убрать.

«Как я узнаю человека с загранпаспортом?» — спросил Горский.

«Пароль остается прежним,—ответил шеф.— Во всех случаях прежним».

Горский не стал уточнять: погрузка заканчивалась и пора было возвращаться в Реги-равон.

Майор Серебренников передал Ярцеву приказание полковника Заозерного разрешить колхозникам сев люцерны возле границы и вместе с начальником заставы спустился на катере по реке осмотреть участок. Они захватили с собой председателя подшефного колхоза. Тот всю дорогу на разные лады благодарил пограничников.

Серебренников засмеялся:

— Смотри, оскомину набьешь!

Черноусый раис прищурился:

— На востоке говорят: что может быть слаще халвы?

Легкий пограничный катер стремительно рассекал буруны. Ветер подхватывал брызги, и они искрились на солнце, как светлячки.

За длинным, сигарообразным островом тесно сомкнувшиеся камышовые заросли поредели, и катер причалил к берегу.

Участок оказался хорошим, и раис попросил разрешение завтра же с утра приступить к работе.

— Пожалуйста,— согласился Ярцев.

Когда возвращались на заставу, старшина Шарапов сказал Серебренникову:

— Мы, товарищ майор, задумали провести на заставе диспут: «Что значит жить по-коммунистически?»

— Очень хорошо! — похвалил Серебренников.

— Вот хочу посоветоваться.

— Давай.

Начальник заставы и председатель колхоза сошли на берег, а Шарапов с Серебренниковым уединились в рубке.

— Диспут — это хорошо,— повторил майор, усаживая Шарапова рядом с собой.— Но как вы мыслите его провести?

— Напишем объявление,— сказал Вахид, комкая в руках тетрадь с обернутыми в газету корочками.— Такого-то числа состоится диспут, и пусть каждый готовится.

— А вопросы наметили?

— Как же! — Шарапов развернул тетрадь, где мелким, но разборчивым почерком было написано:

«Как ты думаешь:

— Почему труд является необходимой потребностью человека?

— Что значит жить и служить по-коммунистически?

— Кто ты: борец за коммунизм или обыватель?

— Каким будет завтрашний день нашего общества?

— Есть ли у тебя пережитки прошлого?

— Есть ли среди нас равнодушные люди?».

И ниже:

«Свое мнение по этим вопросам ты можешь высказать на открытом диспуте в ленинской комнате».

Слово «можешь» было зачеркнуто и заменено словом «должен».

— Лучше оставить «можешь»,— посоветовал Серебренников.— А то получается, что вы проводите диспут в принудительном порядке.

— Правильно,— согласился Шарапов и тут же переправил «должен» на «можешь».

— Молодцы! — глаза у Серебренникова потеплели.— Ну, а каковы правила диспута?

Шарапов удивился:

— Правила?... Ну, приходи и говори...

— Что хочешь?

— Конечно.

— Тогда давай запишем: правила диспута. Первое...

Вахид извлек из тумбочки пузырек с чернилами и уставился на майора.

— Пиши, пиши,—сказал Серебренников,— Значит, первое: в споре все равны. Каждый говорит, что думает и от души... Хорошо?

— Очень хорошо! — согласился Шарапов,— Я так думаю, товарищ майор, каждый должен быть активным участником разговора.

Серебренников подхватил:

— Вот и пиши: второе — на диспуте нет наблюдающих, каждый — активный участник разговора.

— ...участник разговора,— дописал Шарапов.— Что еще?

— Подумаем.

— Никто не поучает других свысока,— сказал Вахид.

— Ну, пиши, если в этом есть необходимость,— согласился Серебренников.

Когда правила диспута были выработаны, Серебренников попросил Шарапова прочесть все объявление с начала. Вахид прочел и остался доволен.

— Честное слово, хорошо!

— У меня одно замечание,— сказал Серебренников.— Почему вы решили проводить диспут в ленинской комнате?

— А где же еще?

— Я думаю, лучше провести его в клубе и привлечь молодежь поселка.

Шарапову понравилась эта мысль.

— Здорово может получиться!

— Конечно, здорово.— Серебренников надел фуражку.— Кто секретарь комсомольской организации в поселке?

— Истат... Мирзобаева,— сказал Вахид, запинаясь.

— Вот ты к ней и сходи, посоветуйся,— сказал Серебренников, делая вид, что не заметил его смущения.