Пароль остается прежним

МИНУТА ЖИЗНИ

... Тогда жили в доме купца Максудова на углу Обсерваторской и Дровяной. Кривая лестница вела в душную, тесную мансарду. Дверь упиралась в сундук и отворялась только наполовину. А еще в мансарде стояла койка с заржавленными пружинами, буфет на низеньких ножках, кушетка с вогнутым брюхом. Все это отец собирался купить в рассрочку, да свалил недуг.

Он лежал на кушетке, возле обклеенного бумагой окошка, и тяжело дышал. Вот так же, на этой кушетке, полгода назад умирала бабушка.

Пятилетнему Володе было страшно. Он затаился в полутемной комнате. Мать сидела у постели отца. Ждали доктора.

Отец мучился. Володе было жалко его и он сказал матери:

— А ты подведи часы.

— Зачем?

— Чтобы доктор скорей пришел.

На другой день отец умер. Когда возвратились с кладбища, мать постелила Володе на кушетке. Он закричал, что она его совсем не любит.

— Почему, милый?

— Потому что все умирают на этой кушетке!..

Странно, почему вдруг перед встречей с сыном вспомнился этот невеселый эпизод из далекого детства?

В первый раз за всё время службы Серебренников торопит Микаеляна.

На заставе встречает Пулатов.

Серебренников ищет глазами сына. Надрывается телефон.

Пулатов переспрашивает кого-то:

— Где, где?—И бросает коротко:—Ясно! Серебренников испытующе смотрит на него.

Пулатов взволнованно подходит к макету участка:

— Вот здесь обстрелян автоинспектор! Серебренников догадывается: Горский ведет свою группу в Оленью балку. Там он бросит машину и попытается перейти границу. Пулатов тоже понимает это. Нервничает:

— Как быть?

— Немедленно предупредить катер! Пулатов включает рацию.

Кошевник снимает наушники. Передает Шарапову обстановку.

— Отвечай: есть!— Шарапов разворачивает катер и забирает к берегу.

— А если Горский свернет на пастбища?— в голосе Пулатова растерянность.

— Ничего,— говорит Серебренников.— Район блокирован.

Пулатов сознается: после того, как раскрылся Горский, он не верит даже Людмиле... Серебренников перебивает резко:

— Все мы проглядели Горского. Вот и расплачиваемся. А Людмила тут ни при чем.

Пулатов опускает голову.

— Ну, я-то ладно... Я всё понимаю... А как Елене сказать, кто такой Горский?

Опять звонит телефон.

Заозерный — у палатки геологов.

— Выезжайте в Оленью балку, майор,— говорит он.— Проработайте след!

Серебренников понимает: отсюда до Оленьей балки минут на тридцать меньше, чем от палатки геологов.

— Тревожных в машину!—приказывает он.

— Есть!— Пулатов называет дежурному фамилии пограничников.

— Бородуля!— слышит Серебренников и думает: хорошо. Давно пришла пора проверить его в настоящем деле.

Он смотрит на часы:

— Две минуты на сборы!

Две минуты. Сто двадцать секунд...

Вот и всё время, которое отводится ему на свидание с сыном.

— Где Юрик?—стараясь сохранить спокойствие, спрашивает он Пулатова.

— В ленинской комнате. Позвать?

— Я сам.

Серебренников быстро идет в ленинскую комнату. Рывком отворяет дверь.

— Юрик!

Он сжимает сына в объятиях. Отталкивает и смеется. И снова прижимает к себе, целует к отталкивает.

— Так вот ты какой!

Юрий тоже улыбается.

— Ну, теперь мы постараемся больше быть вместе!— говорит Серебренников.

— Постараемся.

— Молодец, что приехал...

Серебренников хочет еще что-то сказать.Много сказать. Но часы неумолимо отстукивают секунды.

Серебренников говорит виновато:

— Мне, брат, пора. Ты подожди здесь. Я скоро!— Он смотрит на сына испытующим, долгим взглядом, словно хочет запомнить навсегда.

— Ну жди... А потом — к Витьке, Витька-то, Витька как обрадуется!..

Юрий растерянно смотрит вслед.

Дверь захлопывается.

Юрий слышит: отъезжает машина. Он срывается с места и выбегает во двор.

Никого...

Луна разошлась. Вокруг так светло, что хоть гаси фары.

За Реги-равоном асфальт. А вот и дорога, которую не миновать Горскому.

— Остановитесь!— приказывает Серебренников.

Он оставляет кабину и склоняется над асфальтом. Так и есть. На повороте — следы полуторки. Здорово гонит. Еще немного и занесло бы в кювет.

На этот раз Серебренников тоже едет в полуторке. Микаелян отвозил на исходный рубеж подразделение пограничников и заехал за ним в райком.

— Прямо!— говорит Серебренников Микаеляну, а сам забирается в кузов. Выигрывая время, на ходу ставит задачу пограничникам.

Сейчас дорога раздвоится. Он поедет дальше. Остальные сойдут здесь и возьмут перекресток под наблюдение. Дорога, описывая круг, пересекает Оленью балку и опять выходит к этому месту. Вправо до Оленьей балки— ближе. Не исключено, что Горский вернется сюда другой дорогой и попытается свернуть на пастбища. Стрелять по баллонам. Старший наряда — Бородуля.

— Есть!

Серебренников стучит по кабине.

Микаелян останавливает машину. Пограничники слезают. Бородуля почти сразу докладывает:

— Машина свернула вправо.

— Хорошо,— отвечает Серебренников и снова стучит по кабине:— Поехали вправо!

Бородуля стоит на дороге. На мгновение луна освещает его сосредоточенное лицо.

«Как знать,—думает Серебренников,—может быть, сейчас наступает та минута в жизни Бородули, о которой мы как-то говорили»...

Горский бросил машину и скрылся в камышовых зарослях. Это произошло так неожиданно, что «Буйвол» и Василий Васильевич потеряли его из виду.

«Буйвол» пробирался сквозь камыши, с трудом сдерживая ярость. Ориентировался на едва слышное похрустывание стеблей под ногами Горского.

Василий Васильевич старался не отставать.

Похрустывание прекратилось.

«Буйвол» остановился.

Тихо.

«Неужели ушел?»

Забыв об осторожности, «Буйвол» ринулся вперед. Кто-то дернул его за ногу. Падая, «Буйвол» выхватил пистолет.

— Лежи!

«Буйвол» узнал Горского.

Камыши поредели. До реки было рукой подать.

«Разделаюсь с Горским!»—подумал «Буйвол».

— Смотри!

«Буйвол» взглянул в ту сторону, куда показывал Горский, и увидел катер.

Горский хорошо знал Шарапова и Кошевника. От таких ребят не уйти!..

А катер застопорил мотор. Сигналит прожектором. Точка. Тире. Точка. Тире.

Заметили!

Горский ползет назад. «Буйвол» и Василий Васильевич — за ним.

Снова бежит полуторка по залитой лунным светом дороге. Горский мучительно думает: куда теперь?

Бородуля стоит на перекрестке. Хуже места не выберешь: кругом голо и светло.

— Двадцать метров вперед!— говорит он младшему наряда.— Окопаться и ждать. Без моего сигнала не стрелять.

Бородуля вспарывает песок саперной лопаткой. Будто на учении: спокойно, размеренно. И вдруг останавливается на взмахе.

По дальней дороге из Оленьей балки возвращается грузовик. Фары погашены, и его выдает лишь напряженная работа двигателя.

Бородуля смотрит в ту сторону, откуда вот-вот покажется машина.

Там, возле балки, звезды ярче. Они круто забирают вниз. У Бородули пересыхает в горле. А где-то, не очень далеко, торжествует река-граница:

— Бои-ишься ты, бои-ишься ты!..

Конечно, она помнит, как Бородуля первый раз шел в наряд. И звезды снижались, давили на него. И он не мог найти Большую Медведицу. И ноги наливались свинцом от страха. И он чуть не застрелил поверяющих — тоже от страха. И снова ходил на границу, и боялся реки, камышей, звезд — всего боялся!..

Но, конечно, знает она и кое-что другое про Бородулю. И первую пулю в мишени. И первую благодарность командира отделения. И запомнившуюся на всю жизнь беседу о солдатской храбрости. И случай в районном центре по дороге на почту, тоже запомнившийся на всю жизнь. И как после командования новобранцами впервые захотелось ответить: «Есть!» И глухую ночь в наряде, когда засекли самолет...

Ни о чем этом сейчас не думает Бородуля. Ему просто некогда думать. Он видит кусочек звездного неба. И звезды— его союзники. Как хорошо, что они есть! Неподвижные.

Каждая на своем месте. Значит всё в порядке!.. И волноваться нечего...

Грузовик приближается. Вот он вынырнул из-за поворота — черный и быстрый, как хищная птица.

«Если лежать неподвижно, могут не заметить!».

Откуда вдруг эта мысль? Бородуля гонит ее и ложится удобней. Прижимается щекой к карабину.

Сейчас машина поравняется с другим пограничником.

Двадцать метров до Бородули...

Пятнадцать...

Он делает предупредительный выстрел. Трассирующая пуля пересекает путь грузовику.

Неизвестный шофер увеличивает скорость. Из кузова отвечают залпом.

Пули зарываются в песок рядом с Бородулей.

Он метит в баллоны и радуется попаданию.

Словно подстрелянный зверь, грузовик из последних сил сворачивает на дорогу к пастбищам.

И в это время Бородуля видит другую машину, с зажженными фарами.

Он вскакивает. Ракетой показывает направление, в котором скрылись нарушители. Машина берет влево: сокращает расстояние. Сейчас перевалит барханы и настигнет их.

— За мной!— Бородуля тоже бежит по дороге к пастбищам...

Серебренников держится за кабину. Полуторку бросает из стороны в сторону. Она лезет вверх и, кажется, вот-вот оторвется от земли.

Спуск начинается неожиданно. Машина стремительно идет под уклон...

Снова под колесами ровная дорога. Впереди расплющенный неровный след от баллонов.

«Молодец, Бородуля!»— думает Серебренников.

Барханы отступают. Микаелян, не сбавляя скорости, делает крутой разворот.

Сейчас покажется кошара, пустая в это время года. За кошарой дорога раздвоится и снова уйдет к барханам. Каждая из этих дорог в свою очередь раздвоится. И те, дальние дороги, тоже раздвоятся... Потом навстречу им встанут горы.

Враг решил уйти в горы.

— Стой!— Серебренников стучит по кабине.

Брошенная Горским полуторка проломила дувал.

Микаелян выжимает педаль тормоза.

И сразу развалины захлебываются выстрелами.

Осколки ветрового стекла впиваются в глаз.

«Очки!—с опозданием вспоминает Микаелян.— Почему я не надел очки!»...

Серебренников прыгает вправо. Падает за передний баллон. Пальцы плотно обхватывают пистолет.

Как всегда в минуты боя, приходит удивительное спокойствие.

Главное — выждать.

За дувалом тоже молчат.

Луна помогает Серебренникову. Он отчетливо видит пролом в глинобитной стене.

Горский, конечно, попытается завладеть машиной. Иначе ему не уйти.

Так и есть. В проломе показывается фуражка.

Серебренников поднимает руку. Пистолетное дуло нацелено под козырек. Но зря Горский ждет выстрела.

И тогда из развалин выбирается человек. Пригибаясь бежит к машине.

Серебренников стреляет в него, почти не целясь.

Снова развалины захлебываются огненными вспышками. Теперь майор прижат к земле. И вдруг справа тоже свистит пуля. Серебренников догадывается: его обходят.

Он чуть поворачивает голову и замечает ползущую к машине черную фигуру.

Из развалин продолжают стрелять, не дают Серебренникову изменить положение.

Тогда он бьет по развалинам.

За дувалом смолкают.

Серебренников резко поворачивается к тому, что справа (он уже совсем близко!), и старательно целится: хочет выбить пистолет из рук нарушителя. Но в это время слышит рядом, со стороны развалин, угрожающий шорох.

Серебренников успевает нажать курок и видит, как фигура справа обмякает.

Сразу майор оборачивается: на него смотрят ненавидящие глаза капитана «Медузы».

Серебренников понимает, что произошло. Горский затаился в развалинах и, воспользовавшись его дуэлью с одним из бандитов, подбежал к машине.

Серебренников не успевает снова поднять пистолет.

Горский стреляет в упор и скрывается за баллоном.

Майор прижимает руку к груди, будто это может остановить кровь.

«С Микаеляном случилась беда,— проносится мысль, иначе бы он давно пришел на помощь!»

Время отсчитывает секунды. И чем больше пройдет секунд, тем легче будет Горскому разделаться с Серебренниковым.

Сейчас оба затаились за баллонами. Каждый за своим.

А время идет.

Что будет, когда иссякнут силы? Сколько еще может продержаться Серебренников? Минуту? Две?.. Конечно, и эта минута имеет большое значение. Нельзя дать Горскому уйти. Но как это сделать?

Пожалуй, решение может быть только одно: обмануть Горского, притвориться убитым. Пусть он расстанется со своим укрытием. На мгновение — больше не нужно...

А если прежде чем открыться, Горский выстрелит?.. Значит, конец... Но ведь другого выхода нет!.. И какой-то внутренний голос приказывает: не медли!

Серебренников падает навзничь, откидывая руку с пистолетом в сторону.

Горский видит залитого кровью майора. Готов! Губы растягиваются в усмешке. Он высовывается из-за баллона, и сразу слепит выстрел...

Последним напряжением сил Серебренников подползает к Горскому. Дышит!

«Ну хорошо!»— думает майор. Он хочет подняться, но силы окончательно оставляют, и почему-то кажется, что кладут на кушетку, На ту самую кушетку, возле обклеенного окошка, где умирал отец.

«Не хочу, не хочу!»

«А ты подведи часы».

«Зачем?»

«Чтобы доктор скорей пришел»...

И кто-то подхватывает его слова;

— Скорей, доктор!

Серебренников с трудом открывает глаза. Видит склонившегося над ним полковника Заозерного.

Рассвет наступает рано. Это Серебренников знает. Обычно тихо бывает в предрассветный час. А у него разламывается голова от страшного шума. Он приподнимается на локте.

— Лежите!— говорит кто-то рядом.— Вам надо лежать.

И тогда он понимает, что летит в самолете. В том самом самолете, наверно, который обещал послать генерал.

Становится плохо.

— Кислород!— говорят где-то очень далеко.

Он снова приходит в чувство.

Пахнет резиной. Просит:

— Уберите эту калошу!— И опять забытье.

Не считаясь с правилами уличного движения, карета скорой помощи мчится на красный свет. И все машины расступаются, дают ей дорогу...

Серебренникова вносят в операционную.

Он слышит голос полковника Заозерного:

— Кто оперирует?

— Профессор Гаджиев.

Серебренников не знает Гаджиева. Но почему-то становится спокойно.

Заозерный звонит в отряд?

— Перебита ключица и правое верхнее ребро. Задеты легкие. Потерял много крови. Боятся заражения... Нине Терентьевне пока ничего не говорите...

Почему так медленно тянется время?..

Наконец кто-то выходит из операционной. Невысокий, плотный человек. Расстегивает и застегивает пуговицы на больничном халате.

Профессор!

Человек в халате подходит к окну. Стоит усталый, расслабленный. И вдруг жмурится от яркого солнца.

Заозерный облегченно вздыхает.

«Медуза» стоит под разгрузкой в Фирюзеваре. Всё здесь как будто обычно. Одевается в бетон новый пирс. Подъезжают к причалу краснобокие грузовики. Неторопливо водит носом башенный кран. Стреляют огненными вспышками иллюминаторы врезавшегося в песчаную отмель дебаркадера. Подхватывает их отражение река.

Но если приглядеться, в порту можно заметить и кое-что новое. Скрыта за штабелями ящиков машина. Раньше она здесь никогда не появлялась, а в порт пришла ночью.

Рядом — высокий человек. У него серые глаза. Каштановые волосы. Он беспокойно поглядывает на часы. Никто к нему не подходит, и человек хмурится.

Потом он слышит густой бас «Медузы».

Видит, как буксир спускается по реке. Откуда-то на полном ходу вылетает пограничный катер.

Ночью неизвестный покидает Фирюзевар. Он еще попытается перейти границу.

Но где и когда?..