Пароль остается прежним

ОШИБКА

«Медуза» пришла в Реги-равон к вечеру и, прежде чем спуститься по реке, должна была взять дополнительный груз.

— Отчалите завтра,— сказали Горскому. Ему это было на руку.

Когда старший лейтенант Мансуров окончил таможенный досмотр, капитан «Медузы» предупредил штурмана, что вернется на судно в пять часов утра, и спустился на берег.

Словно окаменевший великан, застыл плавучий кран. Он стоял борт о борт с «Медузой», нацелившись на нее железным крюком. И Горский вдруг тоже почувствовал себя великаном, которому только дайте точку опоры, и он перевернет весь мир.

Рядом с поданными под погрузку платформами Горский увидел ефремовский автопогрузчик. Капот машины был задран. Водитель копошился в карбюраторе. Капитан «Медузы» подошел к нему и дернул за штанину.

— Привет, Ефремов! — сказал он, протягивая руку.

Водитель повернулся к Горскому, и капитан «Медузы» вдруг увидел, что это вовсе не Ефремов, а какой то незнакомый человек.

— Простите,— смешался он.— Я думал, вы — Ефремов.

Водитель автопогрузчика окинул Горского недоверчивым взглядом:

— Ефремов теперь самосвалом командует.

— Вот как! — заметил Горский и пошел дальше.

Елена его не встречала. Он знал почему:

Людмила родила сына. Лишь вчера она должна была вернуться домой, на заставу, и конечно, Елена — с сестрой.

Горский шел по шпалам узкоколейки, думая о том, как использовать новое назначение Ефремова.

Возле резервуаров нефтебазы капитана «Медузы» чуть не сшиб мотовоз. Горский едва успел отскочить в сторону. Когда последняя платформа с тамбуром поравнялась с ним. Горский ухватился за поручни и, прыгнув на ступеньку, доехал почти до станции.

У семафора он соскочил и медленно побрел по поселку.

С Ефремовым обязательно нужно встретиться. Это же отлично, что ему дали самосвал. А почему бы Ефремову не подбросить агента, который через несколько дней вступит на советскую землю, скажем, до районного центра, или, еще лучше, за пограничную зону? Чем меньше его здесь будут видеть, тем лучше... Шеф прав... Но не рискованно ли посылать агента открыто? Неужели так обработали паспорт, что невозможно различить подделку?.. А если Мансуров различит?!.

Солнце уже скрылось за барханами, и сумерки сгущались. Будто разминаясь, несколько раз подряд ухнул движок.

Возле клуба на телеграфном столбе вспыхнула электрическая лампочка. От нее в разные стороны потянулись невесомые желтые усики — одни длиннее, другие — короче,— обрываясь на лету.

К столбу прислонилась старая классная доска, приспособленная для объявлений.

Горский подошел ближе и прочел:

В нашем клубе состоится комсомольский диспут:

„ЧТО ЗНАЧИТ ЖИТЬ ПО-КОММУНИСТИЧЕСКИ?“

Мы приглашаем тебя!

Приготовься высказать свое мнение, а пока подумай над следующими вопросами:

Почему труд является необходимой потребностью человека?

Кто ты: борец за коммунизм или обыватель?..

У Горского не хватило терпения дочитать то конца.

«Фанатики, — усмехнулся он.— Неисправимые фанатики!» — и даже покачал головой.

— А что вас не устраивает? — раздался сзади настороженный голос.

Горский обернулся.

Перед ним стояла Истат. Горский знал поселкового секретаря и приветливо улыбнулся.

— Меня все устраивает. Да вы молодцы просто.— Он решил пошутить и заметил фамильярно: — Действительно, есть над чем задуматься... Вот я, например, борец за коммунизм или обыватель? Конечно, я — борец за коммунизм. Но я — моряк и, значит, люблю промочить горло. А так поступают лишь обыватели. Вы как думаете?

Истат тоже улыбнулась.

— Запрет вина — закон, считающийся с тем,

Кем пьется и когда, и много ли, и с кем?

Горский оторопело посмотрел на нее.

— Как вы сказали?

Она охотно повторила.

— А дальше? — спросил он.

— Не так ли? — усмехнулась она, испытующе глядя ему в глаза.

Несомненно это был пароль, и он ответил скороговоркой:

—«Когда соблюдены все эти оговорки, пить — признак мудрости, а не порок совсем».

— Это — Омар Хайям,— сказала Истат.

— Верно,— совершенно сбитый с толку ее осведомленностью, ответил Горский. Вспомнилось предупреждение шефа: во всех случаях пароль остается прежним.

Он взял девушку за руку:

— Так идемте же.

— Куда?—удивилась Истат. Она не могла понять, чего он от нее хочет, но руки не убрала и шла за ним, растерянно улыбаясь.

Вскоре Горский убедился, что теперь их никто не видит.

— Так я вас слушаю?—сказал он.

— Странно,— ответила она пожимая плечами.— Это я вас слушаю.

Она смотрела на него, не скрывая удивления, и тогда он понял, что это простая случайность. Она даже не догадывалась о том, что стихи — пароль. С досадой он думал, как выпутаться из глупейшего положения.

— А знаете,— горячо зашептал он, притягивая ее к себе,— я вас люблю!

Она вырвалась и теперь стояла рядом, полная негодования.

— Ну, это слишком!

Горский пытался наступать:

— Истат, милая, я страдаю, честное слово!..

Этого, пожалуй, не следовало говорить. Но нельзя же, в самом деле, после того, что произошло, вдруг повернуться и уйти.

Он сдавил ее руку:

— Истат, милая, поверьте!

Она задохнулась от гнева:

— Пустите!..

Он увидел, как вдали мелькнуло ее платье.

— Черт!—выругался Горский.

Он постарался взять себя в руки и, пока дошел до заставы, успокоился. Собственно, в чем его могут обвинить, если Истат кому-нибудь расскажет об их встрече? Легкий флирт... С кем не случается? Ну, будет неприятный разговор с Еленой. Да что Елена!

«Все обойдется!»—успокаивал он себя.

На заставе оказалось, что Людмила еще в больнице, и Елена в районном центре.

Старшего лейтенанта Пулатова не было дома. Горского встретил начальник заставы. Ярцев предложил капитану «Медузы» поужинать, но тот отказался.

— Вот если бы вы помогли мне добраться до районного центра.

— Помогу,— охотно согласился Ярцев.— Сейчас туда поедет майор Серебренников. Я попрошу, чтобы он захватил вас.

Вскоре Горский уже сидел в политотдельском газике. На этот раз майор был словоохотлив.

— Ну, как, освоились в наших краях?

— Вполне и, знаете, даже нравится. Я впервые в Азии. Солнце. Пески. Все это, хотя и сурово, но, признаться, любопытно.— Он засмеялся.— Одним словом, романтика... Скучать некогда: работа, жена вроде рядом и— не рядом, так никогда и не надоедим друг другу... Я шучу, конечно, Елена у меня замечательная.

Здесь Горский осекся, вспоминая о своей встрече с Истат.

Потом они заговорили о Пулатовых.

— Сын!—многозначительно произнес Серебренников.— Вы знаете, что такое сын?!

— Ну, еще бы,— любезно согласился Горский.

— Нет, вы не знаете,— возразил Серебренников.— У вас пока нет детей. А у меня—два сына.

Ему вдруг захотелось поделиться с капитаном «Медузы» своей радостью.

— Вот старший сын приезжает, Юрик... Он живет с моей первой женой...

Горский изобразил на своем лице удивление.

Серебренников сказал:

— Мы с сыном не виделись много лет. Боюсь даже, что не узнаю. Он, конечно, здорово вырос.

— А где он живет, простите?—полюбопытствовал Горский.

— В Свердловске.

— И когда приедет?

— Теперь скоро,— ответил Серебренников.— Жена только что сообщила: пришла телеграмма — выехал.

— Поездом?—спросил Горский.

— Да, до Ташкента. Там пересадка.

Горский оживился.

— Когда он будет в Ташкенте?

— Через три дня.

— Знаете,— предложил Горский,— а ведь я могу его встретить.— Он сообщил, что выезжает в Ташкент на совещание.

Серебренников обрадовался:

— Замечательно. А то ведь парень хоть и большой, да в первый раз отправился в такое дальнее путешествие. Я, признаться, беспокоился: как там у него получится с пересадкой?

— Договорились!— непринужденно сказал Горский,— Только как я его разыщу?

— Сейчас приедем в районный центр, и я телеграфом запрошу номер поезда и вагона,— загорелся Серебренников.

— Отлично,— согласился Горский, еще не зная, нужна ли ему встреча с сыном Серебренникова, или она может помешать.

«Посмотрим, в случае чего я ведь могу его и не встретить».

Елена, как всегда, обрадовалась Горскому. Занятый своими мыслями, он небрежно поцеловал ее и прилег на диван.

Она вздохнула, повесила его фуражку на вешалку, вытерла тряпочкой запыленный козырек. Включила чайник и подсела к мужу.

Я страшно соскучилась!

Что ты говоришь?— переспросил он.

— Я соскучилась.

Ему стало смешно. Ну, кто поверит поселковому секретарю в случае огласки глупейшего инцидента? Горский любит свою жену. Никого больше. Это же всем известно.

Он старательно поцеловал Елену.

Теперь нужно было обязательно встретиться с Ефремовым.

— Ты разрешишь мне пройтись немного?— нежно спросил он.

— Да, конечно,— ответила она, очень счастливая в эту минуту.— А я пока приготовлю ужин.

«С Ефремовым нужно разговаривать жестко,— решил про себя Горский, останавливаясь на крыльце гостиницы, где всё еще жила Елена.— Он трус и сделает всё, что я прикажу».

В это время он увидел Ефремова, входившего в калитку сада.

«На ловца и зверь бежит»,— усмехнулся Горский.

Ефремов заметил Горского, остановился.

— Здравствуйте, товарищ капитан.

— Здравствуй, Ефремов,— небрежно ответил Горский.— Ты что, домой?

«Наверное спросит долг»,— подумал Ефремов и жалко улыбнулся: свободных денег у него на было.

— Пройдемся,— сказал Горский.— Разговор есть.

Ефремов безвольно согласился.

Они молча вышли за поселок и сели на берегу арыка. Невидимая в темноте вода сердито урчала возле ног. Жалили комары. Тяжелое, черное небо давило на землю, обтекая причудливые силуэты зданий.

Ефремов ковырял веточкой в песке, ожидая, что скажет Горский.

Капитан «Медузы» заговорил повелительно, и Ефремов сжался, будто ожидал удара.

— Значит, перешел на самосвал? Хорошо. А зарабатывать сколько будешь?

«Так и есть — долг!—с тоской подумал Ефремов.— А еще предупреждал, что деньги ему скоро не понадобятся».

— Больше буду зарабатывать,— непослушным языком ответил Ефремов.

Но Горский спросил не о деньгах:

— Куда ездишь?

— Пристань — райцентр.

— И это все?

— Почему все? В столицу республики буду ездить.

— Так,— удовлетворенно кивнул капитан «Медузы», и Ефремову показалось, что он видит, как у Горского заблестели глаза.

— Мне могут понадобиться твои услуги.

Пока он ничего не говорил о деньгах.

— Пожалуйста.

Горский назвал день, когда ефремовский самосвал обязательно должен быть на пристани.

— Зачем?

— Я же говорю: окажешь услугу,— недовольно повторил Горский. И добавил резко: —Должен же ты, наконец, доказать, что честный человек? Или мне рассказать свояку, а еще лучше моему другу майору Серебренникову, какой у тебя болтливый язык?

Ефремов испуганно смотрел на Горского. Он не понимал, чего хочет от него капитан «Медузы».

А Горский продолжал ядовито:

— Тебя, видите ли, заподозрили пограничники...

— Я этого не говорил,— пытался оправдаться Ефремов.

— А известно ли тебе, что тем самым ты разгласил государственную тайну? — продолжал Горский.

Ефремову стало страшно.

— И потом этот безобразный случай в Да-хау...

— Я ничего безобразного не делал!—чуть не крикнул Ефремов.

Горский зажал ему рот. Давно он так не наслаждался своей властью. Горский знал, что Ефремову не дает покоя мысль о плене. Он никак не мог с ней примериться и, мнительный по натуре, страдал от чувства собственной неполноценности.

— А кто продавал товарищей, чтобы спасти свою шкуру? — наседал Горский.

Ефремов никого не продавал.

— А кто признал себя рабом, когда хотели запрятать в печь?

Ефремов не признавал себя рабом, хотя его действительно должны были сжечь заживо, как сжигали многих других, и он до сих пор не понимал, какая случайность спасла его от страшной гибели.

Кажется, во время очередной селекции, когда отбирали годных для работы узников, и он, со своими переломанными ребрами, ни на что уже больше не надеялся,— был налет. Ну, да, конечно!..

Впервые за три года унижений и страха он увидел тогда печать обреченности на лицах своих палачей. Им было не до него. Они сворачивали лагерь, заметали следы преступлений и бросили Ефремова вместе с другими военнопленными в теплушку, набитую скользкими, полумертвыми телами истерзанных людей.

Никогда он не признавал себя рабом! Никого не предавал! Но уверенный, резкий тон Горского и воспоминание о страшных днях плена совершенно парализовали его.

Он с ужасом слушал, что говорит капитан «Медузы». Кто он — Горский? Чего хочет?

— Ты сам мне об этом говорил,— настаивал Горский,— в тот день, когда потерял деньги... Ты был пьян, и я не хотел тебя слушать. Но ты говорил, и теперь я знаю все. Ты — трус и предатель!.. Мне жалко твою семью... Я сейчас могу все рассказать кому следует. Но, может быть, ты еще не совсем пропащий человек. Я присмотрюсь к тебе, понял?

Ефремов ничего не понял.

Он дрожал.

Горский настойчиво вдалбливал:

— Итак, твой самосвал будет на пристани в Реги-равоне и не тронется с места без моего разрешения. Иначе я найду способ с тобой разделаться!

До Ефремова с трудом доходил смысл его слов...

Домой он вернулся поздно, разбитый, и, ни с кем не разговаривая, лег в постель.