Пароль остается прежним

СТРАННЫЕ ПАССАЖИРЫ

Василий Стебеньков находился в том счастливом возрасте, когда человека безобидно называют то на «ты», то на «вы». Ему было двадцать три года.. Он обладал завидной шевелюрой, не то коричневыми, не то зеленоватыми веселыми глазами. Щеки у него шелушились и были похожи на недочищенный персик. Скулы слегка выпирали и постоянно находились в работе. Для этой цели у Василия Стебенькова всегда находились леденцы, или затвердевшая лепешка, или, в крайнем случае, семечки.

Он еще не совсем привык к своему «гражданскому» положению и ходил в галифе, в скрипучих яловых сапогах. Он с удовольствием носил бы и гимнастерку, но азиатское солнце твердо заявило ему свое — нет. Нет, так нет!— решил он, приобретая в Захмат-алинском универмаге синюю тенниску.

В прошлом году Стебеньков демобилизовался из армии. Служил он в артиллерийской части, водил тягач и получил права шофера второго класса. Когда пришла пора прощаться с однополчанами, Стебеньков знал, какую изберет специальность. Но вот куда ехать — он не знал. Три сестры Стебенькова жили в разных городах и каждая писала: не приедешь — обижусь.

Он гадал, кого же из них обидеть, а кого не обидеть, и принял неожиданное решение: послушался своего дружка Назима Ахмедова и поехал с ним в Захмат-али, где природа балует и люди хорошие, и жизнь дешевая.

Ну, положим, природа не слишком баловала. Правда, в самом Захмат-али шумели арыки и сады, но по дороге к границе, куда приходилось Стебенькову возить грузы, кроме песка и солнца, ничего не было. Хорошо, что в армии его научили и жару переносить, и ночи не спать.

А вот люди, точно, были хорошие. Вначале Стебеньков остановился у Ахмедовых. Отец Назима — персональный пенсионер — принял Василия в свой дом, как родного, и помог устроиться на автобазу.

Начальник автобазы, Алексей Матвеевич Юрьевский, тоже встретил паренька приветливо и посадил на ГАЗ-51, только что прибывший с завода.

Стебеньков был за это ему очень признателен и... влюбился в голубоглазую учительницу, оказавшуюся дочерью начальника автобазы.

Василий смутился и решил по возможности дольше скрывать от Алексея Матвеевича свои чувства. Но Алексей Матвеевич был отцом, и, как любящий отец, очень скоро заметил, что с дочерью творится неладное. Он посоветовался с женой и решил: дочь влюблена. В кого?

Алексей Матвеевич гадал, какой же такой парень нарушил покой его Людочки и вдруг узнал, что этот парень — их новый шофер Васька Стебеньков. То есть Василий Николаевич Стебеньков, демобилизованный солдат и, таким образом, человек вполне самостоятельный.

И вот сегодня Алексей Матвеевич вдруг огорошил молодого водителя вопросом: когда свадьба?

Стебеньков побежал в школу к своей учительнице и передал разговор с будущим тестем. Она смеялась и сказала, что решат, когда жених вернется из очередного рейса.

Стебеньков посмотрел на часы — половина девятого,— и задыхаясь от бега, а, может быть, от счастья, вернулся в гараж.

В начале десятого он получил путевой лист, из которого следовало, что ему предстоит отвезти в Реги-равон типографскую бумагу. Подал машину к работающему круглосуточно складу. Помог вкатить в кузов два рулона и, уже выезжая на загородное шоссе, обогнал грузовик.

— Стой!— крикнул ему водитель в косоворотке. Но Стебеньков притворился, что не расслышал.

И вдруг перед ним вырос человек с поднятой рукой.

Стебеньков затормозил.

К нему подошел капитан в форме речного пароходства:

— Не в Реги-равон случайно?

— В Реги-равон.

— Довезешь?

Стебенькову страшно хотелось поговорить: еще бы — он женится! И вместо ответа он распахнул дверцу кабины.

— Садись, ребята!— крикнул кому-то капитан.

Стебеньков удивился, когда из придорожного кустарника вдруг высыпали люди и, перекидывая какое-то имущество через борта, за полминуты оказались в кузове.

Капитан засмеялся, видя растерянность Стебенькова:

— Ну, чего ты испугался? Это — геологи.

Стебеньков промычал что-то нечленораздельное. Если бы он знал, что капитан не один, конечно бы, не остановил машину.

— Юрий, иди сюда!— позвал капитан.

Узкоплечий подросток охотно уселся рядом со Стебеньковым и, подождав, пока капитан заберется в кузов, кивнул шоферу: поехали.

Стебеньков неохотно тронул машину с места. Хоть бы капитан сел с ним, а то ведь этому желторотому даже о своих сердечных делах не расскажешь.

Стебеньков плотно сжал губы и, включив фары, прибавил газ.

«Желторотый» с любопытством вглядывался в ночь, улыбался потрескавшейся земле, которую выхватывал из темноты луч света.

«Блаженный»!— подумал Стебеньков, отворачиваясь от своего неожиданного пассажира. Но вот этот пассажир заговорил, а Стебеньков насторожился. «Желторотый» интересовался границей: какая она и скоро ли приедут?

— А тебе зачем?— не слишком любезно спросил водитель, чувствуя, как в душу закрадывается сомнение: кого он везет?

«Желторотый» охотно ответил, что он сын майора Серебренникова и к отцу едет впервые. В Ташкенте его встретил тот самый капитан в форме речного пароходства, который остановил машину.

— А другие кто?—без особого энтузиазма спросил Стебеньков.

Юрий подтвердил: геологи. Он познакомился с ними сегодня.

У Стебенькова остался неприятный осадок от внезапного вторжения неизвестных в машину и он спросил настороженно:

— Чего же автобусом не поехали?

Юрий ответил, что у него просто не хватило терпения дожидаться утра, и Горский понимал это. О геологах он мало что мог сказать вразумительного. Разве что двое из них постарше, а двое совсем молодые, наверно, его ровесники.

На этом разговор оборвался.

А Горский между тем все еще искал способ разделаться с Василием Васильевичем и «Буйволом». К тому же он видел, что следом идет машина — не приближаясь и не отставая. Эта машина раздражала, и он также был не прочь от нее избавиться...

Предчувствия не обманывали Горского. Всю дорогу от Ташкента он и Василий Васильевич находились под наблюдением. Были известны уже и «Буйвол», и «Зуб», и Том. Мог еще кто-нибудь присоединиться к этой компании. Вот почему задержание решили произвести в самый последний момент, у границы. А в том, что Горский ведет их к границе — не вызывало сомнений.

Беспокоились за сына Серебренникова. Если бы Стебеньков не обогнал грузовик, за рулем которого сидел человек в косоворотке, всё было бы гораздо проще.

...В это время Том представлял себе, как удивится колхозный бухгалтер, когда он постучит в дверь его дома. Том начнет новую жизнь. Вот только поможет Юрке, симпатичному сыну майора, сохранить чемодан.

Интересно, а его, Тома, отец кем был: солдатом или офицером? Конечно, тоже офицером. Или лучше — солдатом... Вот, говорят, где-то есть памятник Неизвестному солдату. Может быть, это и был как раз его отец?

Том улыбается все откровенней, и его лицо становится оживленным. Он снова думает о сыне майора и об этом самом майоре. Офицер-пограничник. Здорово!.. И вдруг цепенеет. Юрка говорил, что едет к отцу. Значит, они едут к границе?!. А зачем они едут к границе? Зачем взяли с собой ружья?.. Может быть, охота предполагается вовсе- не на кабанов? Может быть, его, Тома, хотят заставить перейти границу?!.

Он сжимается в комок и готов выпрыгнуть из машины. Но, во-первых, прыгать нельзя: его просто пристрелят, а потом надо как-то предупредить Юрку, что здесь дело не чисто.

Том думает, как лучше осуществить свой план, и в это время «Буйвол» спрашивает у Горского:

— Скоро приедем?

Горский отвечает тихо:

— Еще час.

— До границы?— уточняет «Буйвол». И хотя он произносит это шопотом, напряженный слух Тома улавливает: до границы...

Тому хочется закричать, остановить машину. Больше сомнения нет. Но он не кричит и не открывает глаза. Он думает. Лихорадочно думает, что предпринять.

А Горский чуть слышно объясняет «Буйволу»: через час—Советский. За этим поселком с водителем кончат, потому что дальше — совхоз имени Ленина, где уже пограничная зона.

— Понял!— хрипит «Буйвол».

И тут машину начинает трясти: Стебеньков решает проучить своих непрошенных пассажиров и сворачивает с шоссе на старую, заброшенную дорогу.

Горский знает про эту дорогу, напрягается. Если машина, следующая за ними, тоже свернет...

Но нет, она не сворачивает. А Стебеньков гонит и, значит, ту, другую машину, они опередят.

Наконец, в настороженную тишину ночи врывается, словно перекатывающийся по цепи, лай.

— Это что, уже Советский? — спрашивает «Буйвол».

— Ватан... Потом — Советский.

Въезжают в поселок.

Горский замечает чайхану, где еще есть народ, и решительно стучит по кабине ребром ладони.

Стебеньков останавливает машину.

— Передохнем!— говорит Горский, заглядывая в кабину.

Стебеньков выключает зажигание: можно и передохнуть.

Горский спрыгивает на землю:

— Я сейчас раздобуду «белую головку», а то холодновато становится.

В бутылку с водкой он всыплет яд!

Силуэт Горского едва заметен на черном фоне.

Небо звездное. Вправо от машины какая-то звезда набухла до невероятных размеров и, отяжелев, спустилась на землю. Том понимает, что это не звезда, а электрическая лампочка примостилась на ветвях чинары. Под чинарой столики. За столиками запоздалые гуляки. Горский идет к ним.

— Стой!

«Буйвол» тоже прыгает и догоняет Горского. Он не хочет отпускать его одного.

— Там выпьем.

Горский еле сдерживается. А «Буйвол» уже зовет:

— Слышь, что ли, Семен Петрович, пойдем, выпьем!

Василий Васильевич вздыхает и осторожно спускается на землю: чертовски сдал он в последнее время.

«Зуб» тоже не против выпить. Прижимая к груди ружье, прыгает через борт.

— А ты, Том?— спрашивает «Буйвол».

— Я не хочу.

Сегодня «Буйвол» никому не верит. Он решительно зовет Тома:

— Пошли, детка!

— Ладно,— говорит Том.— Иду.

Он нарочно слезает медленно, отыскивая ногой крыло возле кабины, чтобы иметь возможность перекинуться парой слов с водителем.

Стебеньков, будто почувствовал, что у Тома важное сообщение, высунулся из кабины.

Том прошептал несвязно:

— Как отойдем подальше — гони, слышишь?! Это — гады!.. Хотят уйти за границу. Ну, слышишь?!

Он задыхался от волнения, боялся, что ему не поверят.

— Том!— сердито окликнул «Буйвол».

— Иду, ладно!— отозвался Том и, чуть не плача, повторил с отчаянием, задерживась возле кабины:

— Ну?! Гони, гони машину, слышишь?!. Гони!..

Он побежал к «Буйволу», оставив в растерянности Стебенькова и совершенно опешившего от неожиданности Юрия Серебренникова.

Что-то волевое, обязательное было в словах незнакомого паренька. Стебеньков хорошо знал, что рядом граница. Вся эта история с того самого момента, как капитан «Медузы» остановил машину, не слишком нравилась Стебенькову.

Он включил зажигание и положил руку на рычаг переключения скоростей.

Так выпить и не удалось.

Все пятеро остановились, не доходя чинары, где покачивалась электрическая лампочка. Они услышали фырчанье отъезжающей машины.

«Буйвол» схватил Тома за руку. Василий Васильевич и Горский переглянулись. Один Том знал правду и, хотя «Буйвол» больно сдавил его руку, не сумел скрыть вздоха облегчения.

«Буйвол» побежал назад, к машине, всё крепче сжимая руку Тома. За ними побежали остальные.

Ночь была темная, и вначале они еще думали, что ошиблись.

Но машины не было.

— Где машина? — угрожающе спросил «Буйвол» и стал трясти Тома.

— А я почем знаю?

— Они, может, отъехали подальше?— неуверенно высказал предположение Василий Васильевич.

— Конечно, отъехали! — вызывающе подтвердил Том.

— Посмотрим! — «Буйвол» побежал, не отпуская Тома.

Дорога свернула. Тусклая лампочка на чинаре исчезла.

Теперь они шли темной улицей между глухими дувалами, за которыми надрывались сторожевые псы.

Том перестал сопротивляться, и «Буйвол» слегка отпустил его руку.

«Сейчас, вырвусь,— думал Том,— убегу!»

Дувалы с одной стороны дороги оборвались, уступив место хлопковому полю.

Они продолжали идти, но никакой машины не было видно. Значит, шофер бросил их и увез сына Серебренникова. Почему?

Рука, словно зажатая в клещи, онемела. Тому хотелось кричать: это я, это я сделал! Я рассказал, кто вы — гады!

Но он молчал, выбирая момент, чтобы вырваться.

Лай становился все глуше. Дорога была безлюдна.

«Пора!» — решил Том и, резко присев, боднул «Буйвола» в живот. Почувствовав, что «Буйвол» больше не держит его руку, Том пустился бежать, но сразу споткнулся и растянулся на дороге. Это Горский подставил ему ногу.

Том хотел вскочить, но кто-то навалился на него, прижал голову к земле, заставил мучительно глотать пыль. Том почувствовал, что задыхается. Он попытался вырваться — не удавалось. Закричал — голоса не было.

Тогда ему стало страшно.

Он сделал невероятное усилие, повернулся на бок. Рядом увидел тяжелую ногу «Буйвола».

Полузадохнувшийся, обессиленный Том жадно глотал воздух. Встать он не мог: кто-то сидел на ногах и кто-то держал руки.

— Где машина?—снова спросил «Буйвол».

— А я почем знаю?— хрипло повторил Том.

— Что ты сказал шоферу?

— Ничего я не говорил!

— Врешь, детка,— Том уловил в спокойном на этот раз голосе «Буйвола» зловещие нотки.

— Не говорил! — пытаясь сбросить кого-то с ног, хрипел Том.

«Буйвол» забыл, что еще недавно чувствовал к Тому расположение, что именно этот парень заставил дрогнуть его огрубевшее сердце. Что это он был единственным человеком на земле, которому «Буйвол» хотел верить.

— Что ты сказал шоферу? — грозно повторил он.

Том замотал головой: не говорил.

Но «Буйвол» ему не верил.

— Ты почему хотел убежать?

Кто-то вывернул руку. Кто-то ударил сапогом в лицо. Том застонал и сделал последнюю попытку вырваться. Не получилось.

Тогда вся боль неудачно сложившейся жизни, неприспособленности, одиночества, смертельной тоски по хорошему, честному — вдруг прорвалась наружу, и Том зашептал слипшимися, окровавленными губами:

— Гады вы все... ползучие!.. Плюю я на вас... Поняли?!— и, с трудом приподняв отяжелевшую голову, плюнул на «Буйвола».

— Кончай!— услышал Том скрипучий голос капитаиа «Медузы». Кто-то сильней навалился на ноги. Том отчаянно забился.

— Души!— проскрипел Горский.

Том хотел закричать, но жесткая ладонь «Буйвола» сдавила ему рот, резко запрокинула подбородок, так, что затрещали позвонки и вцепилась в горло.

Том дернулся в агонии.

Разжимая руки, «Буйвол» заметил глухо:

— Готов!

— Подальше его, в хлопок!— распорядился Горский, подхватывая обмякшее тело.— Бежим!