Пассат

12

— Что ты сам думаешь о нем, дядя Нат? — спросила Геро; она все ещё старалась выяснить, пригоден ли Баргаш стать преемником Маджида, но избрала косвенный подход, чтобы скрыть свою цель.

— О султане? М-м-м…

Дядя Натаниэл откинулся на спинку кресла и задумался.

Они впятером сидели на террасе перед окном гостиной и потягивали кофе. Над апельсиновыми деревьями всходила огромная желтая луна, тетя Эбби отгоняла москитов веером из пальмовых листьев.

— Пожалуй, он почти не хуже остальных восточных владык, — сказал дядя Нат. — Правда, к счастью, знаком я не со многими из них.

С того вечера, как Геро нанесла опрометчивый визит Эмори Фросту, прошло пять жарких, праздных дней. Когда она не выслушивала секреты Кресси, то, вопреки собственному желанию, проводила очень много времени в размышлениях о бесстыдном поведении этого работорговца. Но хотя время почти не уменьшило ее негодования, внешность за эти дни значительно улучшилась. Теперь в бледном свете восходящей луны на ее лице не было заметно следов синяков. От повреждений остался лишь маленький шрам на нижней губе да коротко остриженные волосы, и Клейтон Майо, разглядывая ее поверх кофейной чашки, пришел к заключению, что и то, и другое даже улучшило ее вид.

Шрам, как ни странно, сделал ее губы менее суровыми и более… Клей стал подбирать слово и удивился, когда на ум ему пришло «поцелуйными», раньше он никогда так о них не думал. Что же до стриженой головы, хотя при первом взгляде это и показалось ему бедствием, короткие каштановые кудри несколько смягчили строгость, придававшую совершенным чертам лица девушки скорее холодность, чем обаятельность. Она стала выглядеть младше и мягче… более похожей на очаровательного ангела Боттичелли, чем на-грозную мраморную богиню древних греков.

Да, конечно, она хорошенькая, думал Клейтон, и когда-нибудь может даже стать прелестной. Если б только не была такой закоренелой в убеждениях… такой непреклонной в своих взглядах, добродетелях и непримиримой к недостаткам других… Глядя на профиль ничего не подозревающей девушки, он неожиданно для себя подумал, не окажут ли грубое обращение, напасти и неприятные переживания столь же благотворный эффект на характер, как ужасные минуты в штормовом море на внешность. Это была интересная мысль, и он тешился ею, не обращая внимания на отчима, все еще ведущего речь о султане.

— Утверждают — говорил консул, — что отец его был великим человеком. Возможно. Но этот сын вовсе не унаследовал воли и мужества старика. Маджид бездельничает во дворце, а управление островом пустил на самотек.

— Тогда почему ты ничего не предпримешь для его свержения? — спросила Геро.

— Я ничего не могу предпринять, — ответил дядя Нат, — и не мое это дело. Раз его подданных такое правление устраивает — значит, устраивает. Остров этот не наш, слава Богу!

— Но ведь есть же у нас какая-то моральная ответственность? — стояла на своем Геро.

— Никакой! Мы находимся здесь лишь потому, что в этих водах полно наших китобоев, наше дело заботиться о национальных интересах и оказывать помошь соотечественникам, если в том возникнет необходимость. Мы не собираемся захватывать территорий в Африке, как британцы или голландцы, и не наша забота, если местные жители терпят султана лишь потому, что он сын своего отца.

— Дядя Нат, ведь он даже не старший сын.

— Верно. Но старик в завещании разделил свое царство, и старший, Тувани, получил Маскат и Оман. Он захватил бы и Занзибар, только британцам не особенно хочется, чтобы на их морском пути в Индию появлялись военные корабли враждующих султанов. Английский флот повернул моряков Тувани обратно, и вряд ли они повторят такую попытку.

— Но есть и другие братья.

— Да, конечно. Например, законный наследник. Он тоже после смерти старика притязал на права брата. Но Маджид перехитрил его, с тех пор юный Баргаш грызет от досады ногти и ждет благоприятного случая.

— Думаешь, Баргаш стал бы лучшим правителем? — спросила Геро, придав голосу обманчивую наивность.

Мистер Холлис, введенный в заблуждение ее тоном, счел, что вопрос задан лишь из праздного любопытства и ответил со смешком:

— Еще бы! Худшим быть просто невозможно. Занзибарцам сейчас нужен человек твердый, способный заставить их ходить по струнке, нравится им это или нет Такого они будут уважать, а неспособного презирать.

Кресси, слушавшая с большим интересом, вмешалась в разговор:

— Папа, они презирают Маджида, можешь мне поверить! И все говорят, что принц Баргаш будет гораздо лучшим султаном.

— Правда, котенок? Впервые слышу. Разве что под всеми ты подразумеваешь своих приятельниц-арабок из Бейт-эль-Тани. Насколько я понимаю, некоторые из них думают, что на трон уселся не тот брат и готовы его свергнуть. Странный народ эти восточные люди — если захотят того, чем обладает другой, то забывают о родственных чувствах. Строят друг против друга заговоры, готовят смерть или крушение брата без малейшего зазрения совести, даже не моргнув глазом. Каин и Авель… Каин и Авель.

Мистер Холлис повернулся к Геро и доверительно сказал:

Кресси очень подружилась кое с кем из сестер султана. Половину своего времени проводит с ними — а другую у Плэттов или Тиссо. И учится говорить по-арабски. Будто туземка. Я говорю, что ей надо бы занять мою должность.

Кресси покраснела и принялась возражать, а миссис Холлис грустно заметила, что не понимает, как ее дочь может сохранять такой интерес к обитательницам дворца. Хоть они и принцессы, но совершенно ясно, что ужасно скучны. Живут в гареме, бедняжки, совершенно оторваны от внешнего мира, у них нет никакой свободы, никакой возможности видеться с мужчинами.

— Мама, они видятся с десятками мужчин, — запростестовала Кресси. — С братьями, мужьями, сыновьями, дадями, и… Ты не представляешь, со сколькими мужчинами им можно общаться. Конечно, Чоле и Салме пока девицы, мужей или сыновей у них нет. Но свободы гораздо больше, чем тебе кажется. Они катаются на лошадях и на лодках, наносят визиты знакомым, ездят на пикники. Да мы куда скучнее их! Сидим целыми днями с закрытыми ставнями, спим после полудня, по вечерам отправляемся на прогулки, время от времени обедаем с полковником Эдвардсом или Дюбелями, или…

— Или катаемся на лошадях и на лодках, наносим визиты друзьям и ездим на пикники, — поддразнил ее Клейтон. — Да еще флиртуем с галантными французами и занудными англичанами.

— Клей, как ты можешь? А потом, он не занудный, и я не флиртую.

— Да? В таком случае я хотел бы знать, чем ты занимаешься с этим сухарем-лейтенантом, если не флиртуешь? А что до его чувства юмора, то он не поймет даже самой откровенной шутки!

Кресси подскочила и, негодующе взмахнув оборками голубого муслинового платья, стремительно бросилась в дом. Мать с упреком сказала:

— Клей, так нельзя. Ты же знаешь, как она не любит шуток на эту тему.

— Раньше Кресси не возражала против шуточек относительно разбитых ею сердец. Даже считала их комплиментами. Только в последнее время стала обидчивой. По-моему, она поссорилась с лейтенантом, и это неплохо. Может, теперь он станет уделять больше времени тому, чтобы мешать проходимцам вроде Фроста наживать состояния на работорговле, и меньше увиванию за моей сестрой.

— Оставь, Клей, — мягко вмешался консул. — По-моему, лейтенант делает все от него зависящее, а Фрост, по слухам, в последнее время занимается другими сделками. Селим говорит, в городе полагают, что он хорошо нажился на каком-то грузе, доставленном из последнего плавания, а рабов, насколько я понимаю, там быть не могло. Так, Геро?

Он вопросительно глянул на племянницу, и та твердо ответила:

— Нет. По-моему, он тайком вез оружие.

Она видела, как Клейтон встревоженно дернулся, но если он собирался что-то сказать, то его опередил отчим:

— Оружие? Почему ты так считаешь? Видела хоть какое-то?

— Нет. Но я уже говорила, однажды ночью «Фурия» остановилась и приняла на борт груз с какого-то судна, а потом выгрузила где-то на берегу в ночь перед приходом в порт.

— Ты же сказала, понятия не имеешь, что это за груз. Почему так внезапно изменила мнение?

Геро замялась, сожалея, что затронула эту тему. Потом заговорила торопливо, не думая, ей не хотелось сознаваться, что она, нарушив прямой приказ, заходила в дом капитана Фроста. Вынужденная изворачиваться, она принялась за описание таинственных тюков, которые выгрузили лунной ночью с «Фурии», и лжива заверила, что по размышлении ей пришло в голову — там находились мушкеты.

— Ерунда! — отрывисто произнес Клейтон. — Сабли и копья, даже луки со стрелами — еще куда ни шло. Но только не мушкеты. Ведь половина этих дикарей не сможет и зарядить их, тем более выстрелить.

И язвительно засмеялся, но отчиму его было не до смеха. Он резко осудил замечание пасынка как в высшей степени глупое.

— Не нужно забывать, — подчеркнул мистер Холлис, — что белая община на острове очень мала и почти не имеет средств для защиты. Если туземцам действительно доставлены мушкеты, это может коснуться любого из нас.

Его жена испуганно ахнула и вскинула пухлые руки к груди.

— Мистер Холлис, неужели вы имеете в виду восстание? Но ведь для него нет никаких причин. Чего этим людям восставать против американцев?

— Мама, ты совершенно права, — согласился Клейтон. — У нас по крайней мере нет никаких колониальных планов в этой части мира, мы находимся здесь ради интересов торговли и наших китобоев. Вмешиваться в дела местного правительства определенно не имеем ни малейших намерений, и если туземцы не желают видеть нас здесь, достаточно сказать об этом. Стрелять совершенно незачем!

Консул, видимо, хотел решительно ему ответить, но, глянув на жену, передумал. Неторопливо закурил сигару, потом откинулся на спинку кресла и успокоительно заговорил:

— Пожалуй, ты прав, Клей. Может, все эти интриги и надувательства, происходящие здесь, временами создают кое у кого впечатление, будто мы одинокий гарнизон на враждебной индейской территории.

— Не говори так, — содрогнулась тетя Эбби. — Ничего похожего тут нет, да и находись мы в таком положении, я отказалась бы поверить, что белый человек, как бы ни был он порочен, способен опуститься до того, чтобы продавать неграм мушкеты, понимая, что они могут быть использованы против мужчин и женщин его расы.

Геро скорчила презрительную гримасу и колко сказала:

— Мне хотелось бы согласиться с вами, тетя, но вряд ли капитан Фрост примет в расчет подобные соображения. Мне кажется, он совершенно лишен патриотизма, морали — да и прочих надлежащих чувств, и, я уверена, он видел бы здесь только вопрос личной выгоды.

Клейтон приподнял брови и со смехом заговорил: Значит, изменила мнение? Рад слышать, а то мне показалось, что ты твердо настроена защищать Фроста. Но теперь ты правильно его поняла. Думаю, Разгульный Рори мог бы продать оружие бандитам, даже зная, что они хотят ограбить его мать. Лишь бы заплатили хорошую цену. Но я не верю в то, что кто-то выложит большие деньги за оружие для нападения на безобидную горстку белых торговцев или беззащитные консульства нескольких дружественных государств.

— Если только туземцы считают нас дружественными, — неторопливо произнес консул.

— Что вы хотите сказать этим, сэр?

Мистер Холлис заерзал в кресле, и вновь пухлые руки его жены взлетели к волнующейся груди. Отец Клея, Станислав, провел несколько лет в уединенной фактории посреди бывших ирокезских земель, он часто рассказывал ей о восстаниях и массовых убийствах, о том, что белых — в том числе его партнера — жгли на кострах под крики и вопли краснокожих.

Эбигейл не забыла этих рассказов, и поскольку, на ее взгляд, представители всех цветных рас являлись дикарями и потенциальными убийцами, вполне способными выйти на тропу войны против белых, рискнувших вторгнуться на их территорию, она усиленно возражала против того, чтобы Натаниэл принимал должность консула на Занзибару. И хотя в конце концов убедилась, что страхи ее беспочвенны, более того, даже привязалась к туземным слугам, иногда с беспокойством думала о том, как мала белая община в сравнении с любым из десятка восточных племен, составляющим многоцветное, многоязычное население тропического рая, которым правит султан Маджид.

Натаниэл Холлис, заметив, как взволнованно вздымается полная грудь супруги, ответил на вопрос пасынка успокаивающим взмахом руки и неопределенным:

— Ничего, ничего. Кажется, сегодня москиты слишком разошлись: может, пойдем в гостиную?

Положив таким образом конец этому разговору, консул ловко избежал возвращения к теме восстаний и мушкетов, попросив племянницу сыграть на пианино. Но сам этой темы не выбросил из головы и наутро отправился с неофициальным визитом к полковнику Эдвардсу, британскому консулу.

Полковник читал длинную, путаную жалобу из министерства колоний, но когда объявили о приходе мистера Холлиса, отложил ее и любезно поднялся. Британский консул был худощавым холостяком о военной выправкой, бегло говорил на пяти восточных языках и семи диалектах, имел дела с арабами, индусами и африканцами уже сам не помнил, сколько лет, и видел в людях, вроде Холлиса, опасных дилетантов на поприще, требующем профессионализма.

Мистер Холлис со своей стороны видел в полковнике довольно типичный образчик британского самодовольного, ограниченного колониализма в действии, однако ценил его знание местных проблем, политической жизни, людей и теперь явился к нему за советом. Поэтому принял приглашение сесть, сигару и представил теорию Геро о контрабанде огнестрельного оружия под видом дошедших до него базарных слухов, которые он почел своим долгом довести до сведения британского коллеги — насколько ему известно, на ввоз этого товара эмбарго нет, и поэтому нет причины везти оружие контрабандой, раз это можно сделать открыто.

— Все дело в том, кому оно предназначалось, — задумчиво сказал полковник. — Если не Его Величеству, то я вполне понимаю, почему его доставили тайно. С другой стороны, эти слухи могут не иметь подхобой основания, так как «фурию» остановили и обыскали еще до разгрузки, лейтенант Ларримор доложил мне, что не смог отыскать на борту ничего подозрительного. Можно поинтересоваться, кто ваш осведомитель?

— Э… мм… просто так говорили слуги, — неопределенно ответил мистер Холлис. — Подробности я не выпытывал.

— Почему же? Простите, но это, похоже, немаловажный вопрос.

— Пожалуй. С другой стороны, я не хотел заострять на нем внимания. Это могло напугать моих женщин.

— Да, разумеется, — согласился полковник. — Дам никогда не нужно тревожить. Я наведу в городе несколько справок и скоро узнаю, есть ли в этом слухе какая-то правда. Такие сведения имеют обыкновение утекать. Задерживать Фроста, разумеется, бессмысленно; он будет все категорически отрицать. Не понимаю, как может англичанин… Впрочем, это к делу не относится. Проходимцы, наверно, есть среди любой нации.

Мистер Холлис небрежно спросил:

— Вам не кажется, что, возможно, оружие завезено на остров для использования против иностранцев?

— Исключено. — Полковника, казалось, возмутила подобная мысль. — С какой стати? Эти люди с нами не ссорились.

— Со мной, как с американцем, определенно нет! Но простите, ни о ком из вас нельзя сказать того же.

Полковник плотно сжал губы, затем холодно произнес:

— Боюсь, я не понимаю вас, Холлис.

— Оставьте! Здешние люди не совсем уж дураки и, возможно, начинают учиться на примере. Вы, британцы, проникли в половину восточных стран, как мирные торговцы, потом отправили туда консулов блюсти свои интересы, а потом, не дав туземцам опомниться, целиком завладели странами. Смотрите, что сейчас происходит в Африке. Ее используют, как место легкой наживы, почти каждое европейское государство отхватывает там себе лакомый кусочек — а вы говорите мне, что подданные султана не могут ополчиться против белой общины! Откуда вы знаете, что они не намерены уничтожить всех нас, пока не оказались в положении Индии, Бирмы, Южной Африки и еще дюжины стран, которые я мог бы назвать?

На сухощавом лице полковника застыло суровое выражение, светлые английские глаза смотрели отчужденно и холодно.

— Уважаемый сэр, я знаю этих людей…

— Позволю себе усомниться в этом, — перебил его мистер Холлис. — Можете считать, что знаете, но не столь уж давно ваши офицеры и администраторы в Индии говорили то же самое о бенгальской армии. И что там произошло? Кровавое восстание, в результате которого вы едва не лишились этой страны.

— Положение в Индии, — ледяным тоном сказал полковник Эдвардс, — совершенно несравнимо со здешним. У нас нет влаети на Занзибаре, нет и желания приобретать ее.

— Неправда! — грубо ответил мистер Холлис. — Покойный султан правил империей. Занзибар, Пемба и территории на побережье являлись всего лишь ее частью, но теперь один его сын правит Оманом и Маскатом, другой — островами, третий удерживает владения в Восточной Африке. А кто сказал последнее слово в этом прекрасном соглашении? Правительство Индии! Британское правительство.

— Уважаемый сэр, вопрос этот был предоставлен — добровольно предоставлен соперничающими сеидами на рассмотрение правительству Индии, вердикт его лишь подтверждал волю покойного султана и, вне всякого сомнения, являлся мудрым. Давно пора было разделить империю на более управляемые части, поскольку половина волнений прошлого царствования была прямым результатом долгого и частого пребывания султана на Занзибаре, а они привели к ослаблению его власти в Маскате и Омане.

Мистер Холлис, пожав плечами, сказал:

— Хорошо, по этому поводу я не стану с вами спорить. И, насколько я понимаю, притязания Маджида были вполне законными даже без вердикта индийского правительства. Но тут есть и другие аспекты: вы, британцы, уже сумели подорвать наиболее щедрый источник доходов султаната, ограничив работорговлю. Вы также не допустили войны между Маджидом и его старшим братом, вели себя по-диктаторски властно в Момбасе и на побережье. А поскольку я считаю, что арабы и африканцы способны понять зловещие предзнаменования, слух о ввозе огнестрельного оружия на остров не радует меня. Если он правдив, то я хотел бы знать, что происходит, кому потребовалось оружие — и зачем.

На скулах полковника под темным загаром появились красные пятна, губы снова сжались в тонкую прямую линию. Он явно прилагал большие усилия, чтобы не вспылить, и лишь по прошествии нескольких напряженных секунд овладел собой.

— У нас пока нет доказательств, — заговорил он очень сдержанным тоном, — что подобное оружие действительно доставлено на берег. Но я непременно наведу справки. Однако, как вы прекрасно знаете, остров серьезно страдает от налетов арабских пиратов с севера, они нападают ежегодно, когда задуют муссоны, и терроризируют население. Если слухи о доставке оружия окажутся сколько-нибудь правдивыми, думаю, вы узнаете, что доставлено оно Его Величеству. Возможно, ему надоело откупаться от пиратов, и он предпочитает отогнать их пулями — на что имеет полное право.

— Вот именно! Вы повторяете мой довод, полковник. Он имеет полное право ввозить оружие. Но если этот слух верен, его доставили контрабандой. Следовательно предназначается оно не для Его Величества и не для какой-то законной цели. Если бы не одно обстоятельство, я склонился бы к мысли, что покупатель оружия собирается поднять вооруженный бунт и захватить трон.

— Вы имеете в виду Баргаша? Да, я знаю, что он еще лелеет надежды в этом плане. Или что его подстрекают наши коллеги. Мне иногда хотелось… — Полковник умолк, сухо кашлянул и после недолгой паузы сказал: — Мы стараемся не вмешиваться во внутренние дела острова. А что до сеида Баргаша, то вряд ли Фрост станет ему чем-то помогать.

— Вот именно, полковник. Фрост — друг султана и потому не друг законному наследнику. Это обстоятельство я и имел в виду. Судя по всему, что я слышал о Фросте, он продал бы родную мать, если б кто-то предложил ему хорошую цену, но поскольку от тюрьмы его спасает лишь благоволение султана, можно быть уверенными, что Фрост не убьет курицу, несущую ему золотые яйца; и не продаст оружие никому из клики Баргаша, который его ненавидит! Возможно, конечно, его вынудили хитростью продать оружие какому-то посреднику, и он не знает, кому оно предназначается?

Полковник покачал головой, нахмурился и задумчиво уставился на противоположную стену кабинета.

— Нет, уж кем-кем, а дураком назвать его нельзя, он прекрасно понимает свою выгоду — и кому ею обязан. Фрост не продаст такой товар никому на Занзибаре, да и на прибрежных территориях, если не будет знать наверняка, кто воспользуется им, и с какой целью. Поэтому можете не сомневаться, что если оружие тайком доставлено на остров, оно не будет использовано против европейской общины. В конце концов, Фрост сам белый; и если б он дошел в своей безнравственности до того, чтобы потворствовать убийству себе подобных, то не забыл бы, что восставшие толпы вряд ли станут делать различие между одним белым и другим. Толпа не отличается разборчивостью — особенно восточная.

— Рад, что вы это понимаете, — сухо заметил мистер Холлис. — Именно этот аспект слегка беспокоил меня. Не думаю, что кто-то в этой части мира ссорился с Америкой. Нет, сэр! Если туземцы поднимутся против иностранцев их не станет волновать такая мелочь, как акцент, и иметь значение будет только цвет кожи — а не страна или политические взгляды. И могу сказать вам прямо, что не желаю получить пулю в живот из-за колониальных устремлений британского правительства.

— Такой опасности нет, — заверил его полковник, неохотно улыбаясь. — Очевидно, мы убедимся, что все это враки. Правда, Ларримор, остановив «Фурию», искал только доказательства работорговли, но говорил мне, что не пренебрег осмотром груза, и что он весь был включен в грузовой манифест. Лейтенант задал бы немало вопросов, если б обнаружил что-то похожее на оружие или патроны, поэтому, можно быть вполне уверенными, что история с контрабандой оружия очередной базарный слух, и ваш осведомитель ошибся.

Мистер Холлис многое бы отдал, чтобы изложить рассказанную Геро историю о таинственной встрече с каким-то судном посреди океана и последующей выгрузке продолговатых тюков среди ночи на неизвестном берегу… Но он знал, делать этого нельзя, так как тогда б открылось, что его племянница провела десять дней на «Фурии». Прекрасно понимая, во что превратит европейская община столь занимательную историю, он ни за что не хотел преподносить такой подарок британскому консулу.

Возможно, полковник прав, и Геро по ошибке вообразила, будто с «Фурии» выгружали мушкеты. В конце концов, это всего-лишь догадка. Доказательств у девушки нет, она даже не знает, был ли освещенный луной берег, который видела сквозь прорезь в циновке, частью занзибарского побережья. Это мог быть и соседний остров Пемба — или даже какое-то место на материке, возможно, Дар-эс-Салам, «Мирный приют», где султан строит себе новый дворец, чтобы удаляться туда временами от государственных забот. А потом, кто может утверждать, что понимает образ мыслей араба? Только не Натаниэл К. Холлис, американский гражданин. Он вполне готов признать, что арабы его озадачивают. И допустить, что султан из Любви к интригам и скрытности предпочел тайком приобрести партию мушкетов, хотя мог сделать это открыто. Понять этих людей невозможно, а Джордж Эдвардс, консул Ее Британского Величества, имеет глупость полагать, что уж он-то понимает, но также не способен разобраться в мотивах их поступков, как и любой западный человек!

Мистер Холлис взял шляпу и поднялся.

— Ну что ж, полковник, повду. Вы меня успокоили. Признаюсь, я слегка тревожился. Контрабанда оружия всегда чревата неприятностями. Серьезными неприятностями. Люди покупают оружие не для украшения — для того, чтобы пускать его в ход. Но, пожалуй, вы правы, а мой осведомитель ошибся. И все же…

Он потряс головой, и полковник торопливо заговорил.

— Да-да, совершенно согласен, что нельзя быть слишком беззаботным, и я весьма признателен за это… э… сообщение. Если узнаю еще что-то, непременно дам знать. Надеюсь, ваша племянница уже скоро полностью оправится от перенесенного? Доктор Кили говорит, она до сих пор не покидает своей комнаты. Такое ужасное происшествие, должно быть, сильно сказалось на ее нервах и всем организме.

— Э… ммм… да, — согласился мистер Холлис. — Она не хочет разговаривать на эту тему. Потрясение, сами понимаете.

— Конечно, конечно. Прекрасно понимаю. Мы должны сделать все возможное для поднятия ее духа, когда она окрепнет настолько, чтобы выходить из дома, и помочь ей забыть о пережитом.

Полковник Эдвардс проводил американского коллегу до двери, посмотрел, как тот удаляется под ярким солнцем и соленым морским ветром, а когда мистер Холлис скрылся из виду, задумчиво вернулся в кабинет. Там он долго сидел, потирая нос тонким пальцем и глядя в окно на шуршащие листья кокосовой пальмы, темные на фоне жаркого голубого неба.

Оружие и боеприпасы… Вполне возможно. Даже очень возможно. Их, конечно, выгрузили где-то в другом месте и заблаговременно. Скорее всего, на Пембе, оттуда мушкеты легко переправить каяками. Потому юный Ларримор и не обнаружил их, обыскивая шхуну.

Может, этот изменник Фрост переметнулся и привез мушкеты для законного наследника? Или султан решил вооружиться тайком? Последнее кажется более вероятным и более совпадающим с тем, что известно о Фросте. Если клика Баргаша узнает, что султан закупает оружие, она придет в замешательство, но, считая, что он не догадывается о заговоре, не готовится к отпору, может поспешить с очередной попыткой переворота, и на сей раз ее подавят с яростной жестокостью. Человек вроде Рори Фроста с удовольствием устроит подобную ловушку. Азаконный наследник — безрассудный, горячий, рвущийся к трону — вполне может в неепопасть.

Есть, конечно, и другая, более неприятная возможность. Та, что слегка встревожила мистера Холлиса.

Полковник Эдвардс служил в Индии и нрекрасно знал, что заявление американского консула об успокоенности, царившей среди британских офицеров и чиновников перед большим мятежом пятьдесят седьмого года полностью соответствует истине. Тех немногих, кто предупреждал и предсказывал катастрофу, называли паникерами или трусами, а большинство сознательно закрывало глаза, отказываясь верить чему-то дурному о людях, состоящих под их началом; и поплатилось жизнью за этот отказ. Однако с другой стороны, как он сказал мистеру Холлису, на Занзибаре положение совершенно иное. И даже не будь оно иным, занзибарцы — по крайней мере сейчас — слишком заняты интригами друг против друга, чтобы устраивать заговор ради убийства горстки сравнительно безобидных европейцев. А капитан Фрост, пусть и беспринципный в стяжательстве, определенно не дурак в том, что касается его покоя и безопасности!

Довольный логичностью своих рассуждений, британской консул отвел взгляд от пальмы за окном и откинулся на спинку кресла. Он пошлет Феруза в город за новостями и отправит записку Ахмеду ибн Сураю с просьбой заглянуть в консульство при первой же возможности. Феруз любит сплетни, у него безошибочное чутье на важные новости, что же касается Ахмеда, ему становится известно почти обо всем, происходящем на острове. Он не только услужлив, но и надежен. Если в истории о контрабандных мушкетах есть какая-то правда, уж Ахмед почти наверняка будет об этом знать.

Полковник Эдвардс потянулся за колокольчиком, стоящим возле подноса с документами, и резко позвонил.

Мистер Натаниэл Холлис, идущий по тенистой стороне улицы, придерживая шляпу от сильного ветра, испытывал гораздо меньшее самоуспокоение, чем его британский коллега. Прежнее опасение относительно «антибелого» восстания улеглось, уступив место совершенно другой, немало раздражающей его проблеме. Неприятному открытию, что Рори Фрост, как и предсказывал лейтенант Ларримор, обвел их вокруг пальца своим якобы рыцарственным предложением, чтобы спасителем Геро из водной могилы считался «Нарцисс», а не «Фурия».

Мистер Холлис, поддерживал этот замысел, видел, что другие консулы и европейская община охотно ему верят, радовался этому. Однако несколько минут назад понял, что если теперь отречется от своих слов, досадная правда вызовет гораздо более неприятные домыслы, чем если б она была известна с самого начала.

В сущности, он не мог пойти на подобный шаг и признавал, что Рори Фрост своего добился. Ни Геро, ни ее дядя теперь не могут обвинить его в том, что он принял на борт и тайком свез на берег не указанный в манифесте груз; а без прямого обвинения, исходящего от кого-то из них, британский консул, этот самодовольный солдафон, не шевельнет и пальцем.

Мистер Холлис подошел к двери своего дома в дурном настроении, снял в полутемном, прохладном коридоре широкополую шляпу, бросив ее чернокожей служанке, послал за племянницей. Но дома ее не оказалось. Жена сообщила ему, что недавно заезжали миссис Кредуэлл с мадам Тиссо и взяли Геро с Кресси покататься.

— В это время дня? — спросил раздраженный мистер Холлис. С ума сошли! Хотят получить тепловой удар?

— Да они не поедут далеко, — успокаивающе сказала тетя Эбби. — Почти все дороги непроезжие. Я удивляюсь, зачем кое-кто держит экипажи. Но Оливия хочет лишь свозить Геро к сестрам султана.

— Зачем это нужно?

— Просто из вежливости, дорогой. Геро — твоя племянница, и от нее ждут визита к царственным дамам.

— Ты хочешь сказать, к живущим во дворце Бент-эль-Тани? Можно было догадаться! — сказал вышедший из себя консул. — Опять эта девица Чоле.

— Принцесса Чоле, — мягко поправила тетя Эбби.

— Какая к черту принцесса! — возмутился мистер Холлит. — Мать ее была всего навсего одной из наложниц старого султана.

Тетя Эбби содрогнулась и закрыла глаза.

— Из «сарари», Натаниэл. Не из «наложниц». Са-рари — или сури в единственном числе, по-моему, так. Их дети считаются принцами и принцессами, дорогой. Я хочу сказать — сеидами.

Консул раздраженно отмахнулся.

— Принцессы они или нет, Кресси видится с ними слишком часто, и это пора прекратить.

— Натаниэл! — голос тети Эбби дрогнул от негодования. — Я тебя просто не понимаю. Ты ведь сам это предложил, когда мы только приехали сюда. Помню, ты сказал — как прискорбно, что люди, считающие себя вправе властвовать над цветными рабами, не считают, что с ними нужно дружески общаться, это не только вопиющая невежливость, но и непростительная близорукость…

— Не нужно повторять мне, что я говорил! — оборвал ее мистер Холлис. — Прекрасно помню и в целом до сих пор придерживаюсь того же мнения. Но все зависит от обстоятельств. Во-первых, тогда я не знал, что Тереза Тиссо и эта англичанка завяжут дружбу с целой сворой султанских сестер, во-вторых, не предполагал, что Кресси окажется у них на поводке!

— Кресси ни за что не будет на поводке у кого-то, — с дрожью в голосе заявила тетя Эбби. — Просто она молода и, вполне естественно, хочет общаться с молодыми. Тереза…

— Наверняка не моложе тридцати и к тому же прирожденная интриганка, — перебил ее консул. — Видела ты, как одно время она не давала Клею прохода? То ездила с ним верхом, то ходила в гости, то каталась на лодке — удивляюсь, что старый Тиссо терпел это. Я был очень рад, когда Клей перестал с ней видеться. А Оливия Кредуэлл просто-напросто безмозглая дурочка, муж ее, должно быть, рад был умереть, лишь бы не слышать болтовни своей благоверной. Отличные приятельницы для твоей дочери! Кресси большую часть времени проводит в их обществе, а втроем они прямо-таки пропадают во дворце. Я этим недоволен, имей в виду. Обитательницы Бейт-эль-Тани что-то затевают.

— Затевают? Мистер Холлис, что это означает?

Консул, избегая испуганного взгляда жены, хмуро поглядел на яркий букет оранжевых лилий в большой голубой вазе и кратко ответил:

— Не знаю. К сожалению!

Потом повернулся и, заложив руки за спину, стал расхаживать по комнате; резкость его шагов выдавала внутреннее беспокойство. Остановился он наконец не перед женой, а перед гравюрой с написанного Стюартом портрета Джорджа Вашингтона, она висела в рамке на дальней стене комнаты. Несколько секунд смотрел на нее, потом неторопливо заговорил с явной непоследовательностью:

— По традиции мы не вмешиваемся в управление и политическую жизнь других стран, не суемся в их внутренние дела. Нужно оставаться нейтральными; если не в мыслях, то, по крайней мере, в поступках. И не создавать впечатления, что становимся на чью-то сторону, поскольку в противном случае окажемся перед всем миром на тех же позициях, что и британцы. Позициях вмешательства в чужие дела, угнетения, подавления — и войны. Основатели Америки и многое нынешние ее храждане бежали от угнетения и бесконечных войн. Стремились к миру, свободе и, видит Бог, получили их. Однако самый надежный способ утратить полученное — это позволить себе вмешиваться в сомнительные внутренние раздоры чужих государств. Если Анри Тиссо и безмозглый Хьюберт Плэтт разрешают своим женщинам участвовать в интригах против султана, это не мое дело. Однако я не допущу, чтобы моя дочь совалась во что-то сомнительное. Или моя племянница.

— Нет, но ведь!..

Эти слова прозвучали протестующим писком. Консул резко повернулся, сверкнул на жену глазами и громко сказал:

— Или вы, миссис Холлис. Я этого не потерплю. В последнее время, послушав вашу дочь, можно подумать, что она занята агитацией перед президентскими выборами, и Баргаш — ее обожаемый кандидат. Она принимает его сторону, и ей, несомненно, это кажется очень волнующим — словно роль в пьесе о Порочном Султане и Благородном Наследнике. А на самом деле Кресси суется в личную ссору цветных людей — примитивных, необузданных, не понимающих нашего образа мыслей и жизни, готовых ради достижения своих целей пролить кровь родного человека. Что ж, ей придется найти для совместного времяпровождения кого-то еще, потому что я не позволю членам моей семьи совать нос в дела, которые их не касаются, или участвовать в разжиганий бунта против правителя той территории, куда я приехал как аккредитованный представитель своей страны. Это в, высшей степени постыдная глупость и, клянусь Богом, ей будет положен конец!