Пассат

31

Перед заходом луны небо затянуло тучами, на далеком горизонте за африканскими холмами сверкали молнии, ветер доносил слабые раскаты грома. Краткий солнечный перерыв в дождях окончился, утро настало серое, туманное. И еще до полудня полил дождь.

Теплые мощные струи его превратили дороги и тропинки в ручьи и болота промочили плащ до костюма и слепили ее. В конце концов Геро перестала смотреть, куда едет, и предоставила лошади самой находить дорогу.

Тронуться в путь пришлось намного раньше, чем собирался Рори, так как ночью не предвиделось ни луны, ни звезд, по которым можно ориентироваться, поэтому к окраине города нужно было подъехать еще дотемна. Они были уже меньше, чем в миле от нее, когда в сгущавшихся сумерках из манговой рощи появились прямо перед ними два всадника.

— Бэтти! — резко произнес Рори. — Какого черта ты здесь? Что случилось? Кто это с тобой? Ибрагим?

— Он самый, — ответил Бэтти вполголоса. — Командовать судном я оставил Ралуба. Мы с ним так и думали, что ты поедешь по этой дороге. Возвращайся обратно, капитан Рори. Юный Дэн ищет тебя и твердо намерен схватить.

— Не схватит, — лаконично ответил Фрост. — Если, конечно, вы с Ралубом не навели его на мысль, что меня нет на шхуне. Я велел вам не показываться на глаза. Пока Ларримор считает, что я где-то плаваю, мне ничего не грозит.

— Судя по его поведению, он так не считает. Или же страхуется на всякий случай. «Фурию» он не видел, в этом я могу тебя уверить. Но выставил на всех дорогах посты и приказал «застрелить без предупреждения». Вот так-то!

— Черт возьми! Это меняет дело.

— Еще бы! Я же предупреждал тебя. На сей раз ты зашел слишком далеко. Потому что теперь возмущены двое и хотят взять тебя живого или мертвого. Если попадешься живым, тебя вздернут без разговоров. Уж можешь мне поверить.

— Знаю. Наш почтенный консул потрудился поставить меня об этом в известность, когда посылал за мной несколько дней назад.

— Небось, решил, что он шутит? Нет! Ты слишком разжегстрасти и, надеюсь, доволен этим. Единственное, что теперь остается…

Бэтти умолк, повернулся и посмотрел на видневшуюся серой тенью Геро, потом взял лошадь капитана под уздцы, отъехал подальше и понизил голос до шепота:

— Ралуб говорит, в безопасности ты будешь только у Его Величества. Он спрячет тебя до отплытия этого чертова «Нарцисса». Дэн не может болтаться здесь вечно, так что чем скорей ты попадешь во дворец, тем лучше.

— Ты же сказал — на всех дорогах посты.

— На всех. И старый Эдвардс отправил своих снайперов-белуджей искать тебя. Но за кустами у нас есть телега с парочкой хихикающих женщин, тебе придется ехать в ней. Остановить телегу не посмеют, а остановят, так женщины поднимут вопль.

— А как же мисс Холлис? Нельзя бросать ее одну, когда город кишит пиратами.

— Уже не кишит. Дэн велел пиратам убираться, и они драпают вовсю. Им не нравится вид его пушек. Ну что, едешь?

— Выбора у меня нет. Кажется, я недооценивал Дэна. Думал, он так уверен, что я на «Фурии», где-то милях в двухстах, что будет следить только за морем. А ты, Бэтти, что собираешься делать? Тебе тоже нельзя везти Геро в город, если попадешься, то можешь оказаться в петле вместо меня.

— В город не повезу. Остановлюсь у дома старой сеиды Зуене и попрошу ее дать провожатых. Мисс Геро как-то была там с той девицей, которая удрала с Руете, так что они ее знают. А потом затаюсь, и когда им надоест следить за домом и дорогами, дам тебе знать.

Рори задумался на минуту, потом сказал:

— Хорошо. Где твоя телега?

— Ибрагим проводит тебя. Я поеду с мисс Геро. Ты знал, что она заходила к тебе посмотреть, хорошо ли заботятся об Амре? Мне сказал Ибрагим. Думаю, не притворялась. Ты не знаешь многого, что надо бы знать.

— Видимо, да, — сказал Рори и повернул лошадь.

Они подъехали к Геро, молча сидящей на лошади во влажных сумерках, и Фрост без предисловий сказал:

— Бэтти проводит тебя к дому сеиды Зуене и попросит дать провожатых до консульства. Ты будешь в полной безопасности.

Геро не произнесла ни слова. Лицо ее в сером угасающем свете выглядело пустым бледным овалом.

Рори сказал:

— Бэтти Говорит, ты проведывала мою дочь. Это любезно с твоей стороны, хотя вряд ли разумно. Теперь меня действительно мучает совесть!

Геро молчала по-прежнему. Рори улыбнулся ей.

— Вряд ли мы еще увидимся, но хочу, чтобы ты знала — если Дэн или консул схватят меня и сведут за тебя счеты, я не буду жалеть о содеянном.

— Потому что отомстил за Зору?

Голос Геро был отчужденным, непроницаемым, как и лицо.

Рори беспечно засмеялся.

— Нет. По чисто личной причине, как ты прекрасно знаешь.

Он коснулся ее холодной, влажной щеки и сказал:

— Когда я увидел тебя в первый раз, ты была мокрой до нитки, и, пожалуй, Хорошо, что ты такая же в последний. Прощай, моя прекрасная Галатея. Приятно знать, что ты меня вряд ли забудешь.

Он повернул лошадь и вместе с Ибрагимом скрылся в дождливых сумерках. Геро слышала, как чавканье копыт по грязи становится все тише, тише, и наконец его поглотил шум дождя.

Бэтти вздохнул.

— Трогаемся, мисс.

Они выехали из рощи на открытое пространство, за которым начиналась деревня. Дорога стала лучше, и лошади ускорили шаг.

Бэтти не пытался завязать разговор, и в конце концов молчание нарушила Геро.

— Его, вправду, повесят, если поймают?

— Или застрелят на месте, — угрюмо ответил Бэтти.

— Но ведь это будет противозаконно.

Бэтти презрительно фыркнул.

— Капитан и сам никогда не считался с законом. Потом, бывают случаи, когда люди забывают про закон. А все из-за женщин. Женщины — прошу прощенья, мисс — дрянь. Сущая дрянь. «Не трогай их» — вот мой девиз. Капитан Рори — человек разумный, котелок у него варит, но как узнал, что ваш молодой человек, будь он неладен, сотворил с Зорой, потерял голову, запил и в конце концов повел себя, будто псих. А теперь Дэн и полковник взъярились на него. Женщины!

Геро спокойно сказала:

— Это не мистер Майо. Он бы такого не сделал. Это ошибка, в конце концов вы узнаете, что тут повинен кто-то другой.

Бэтти бросил на нее взгляд, в Котором презрение сочеталось с некоторой долей сочувствия.

— Вы, пожалуй, должны так считать. Но ошибаетесь.

Я вызнал все у того черного, что сдает ему комнаты на улочке возле базара Чангу. Он знает! И вам это будет нелишним. Когда знаешь самое худшее, тогда уже ясно, как быть. А что хорошего узнавать, когда вы уже связаны браком?

Геро не ответила. Бэтти, видимо, и не ждал ответа. Он задумался, трясясь в седле, и вскоре снова заговорил:

— У меня руки чесались вырезать ему печень — Зору я знал еще малышкой. Но, поразмыслив, решил, что он смотрел на это по-другому. Откуда ему было знать, что Зора не какая-то туземная шлюха, не будет рада поразвлечься за горсть долларов? Таких в городе полно, всех цветов кожи. Думаю, теперь он жалеет. А капитан Рори — тот знал, что делает, и поступил так просто со зла; этого я не одобряю. Совсем потерял голову. Ц-ц!

Геро продолжала молчать. Бэтти повернулся, взглянул на нее и сказал отеческим тоном:

— Забирайте, мисс, этого молодого человека домой, да побыстрее, там он, смотришь, остепенится. И еще может стать хорошим мужем, если воспитаете его, как следует. А Занзибар не место для таких. Как сказали бы вы, слишком много искушений. Увозите его домой, мисс.

Перед ними замаячила высокая белая стена, и десять минут спустя Бэтти бойко объяснял мажордому сеиды, что американка поехала кататься верхом рано утром в день беспорядков, а на обратном пути на нее напали пираты. Капитан и несколько матросов с «Фурии» спасли ее и предоставили убежище в Кивулими. Узнав, что в городе все спокойно, она настояла на немедленном возвращении, но из-за дождя задержалась. А поскольку он, Бэтти, не может сопровождать ее дальше из-за собственных срочных дел, то будет благодарен, если сеида любезно предоставит американке эскорт до города. Сеида любезно предоставила, и Бэтти исчез в дождливой ночи, даже не простясь, а Геро продолжала путь при свете фонаря в сопровождении полудюжины слуг сеиди.

Бэтти оказался прав относительно постов на дороге; едва они приблизились к окраине города, их остановили трое сипаев-белуджей под командованием матроса с «Нарцисса», после недолгою разговора матрос и сипаи присоединились к эскорту и сопровождали мисс Холлис до консульства, где застали всю семью за обедом.

Появление ее казалось повтором кошмарной сцены, разыгравшейся в тот день, когда она впервые ступила на занзибарскую почву. Однако на сей раз Геро не принимала в нем участия. Она стояла в холле бледная, мокрая, изнуренная. Тетя Эбби ударилась в истерику, Кресси расплакалась, дядя Нат засыпал ее вопросами, а Клей, обняв, говорил без умолку что-то, как ей казалось, бессмысленное.

Вода стекала с плаща для верховой езды, принадлежавшего Рори Фросту, образуя на полированном полу блестящие лужицы, голоса Клея и дяди Ната, причитания тети Эбби все не стихали. Геро стояла неподвижно, невозмутимо, словно манекен. Молча, не реагируя на их волнение. Потом тетя Эбби, придя в себя, стащила с нее мокрый плащ и, увидя, что дождь промочил насквозь и его, и амазонку, воздела в ужасе руки и повела ее наверх, в спальню.

Срочно вызванные полковник Эдвардс и лейтенант Ларримор появились через полчаса. Но Геро уже лежала в постели. Поскольку тетя Эбби утверждала, что ее ни в коем случае нельзя тревожить до утра, они удовольствовались расспросом слуг сеиды. Те добросовестно повторили все, что сказал Бэтти.

— Вранье! — с яростным презрением выкрикнул Клейтон. — Ни от кого они ее не спасали. Это самое настоящее похищение.

— Конечно, — согласился полковник. — Однако, думаю, что опровергать эту версию не следует. В интересах мисс Холлис правду следует скрывать.

— Значит, позволим этому мерзавцу делать вид, будто он спас ее от буйной толпы? Никогда не слышал подобных нелепостей! Я думал, вы хотите вздернуть его, когда поймаете. Как это сделать, если мы поддержим эту версию? Или вы собираетесь вместо этого принести ему благодарность?

— Нет, мистер Майо. — Голос полковника звучал холодно, укоризненно. — И не считаю нужным упоминать о случившемся, если мы не услышим разговоров на эту тему. Если же это случится, разумнее поддерживать ту версию, которую только что мы выслушали. Могу заверить вас, что это нисколько не отразится на моих действиях в отношении Фроста. Я еще до похищения мисс Холлис предупредил его о своих намерениях и буду стоять на своем.

— Главное, — отрывисто произнес Дэн Ларримор, где он сейчас? Была ли мисс Холлис на «Фурии»? Если да, то где и в какое время сошла на берег, и где «Фурия» сейчас? Может ведь она сказать нам это?

— Нет, — с сожалением ответила тетя Эбби. — Я сама расспрашивала ее об этом. Но она сказала, что не хочет говорить на эту тему, попросила оставить ее в покос. И я нисколько ее не виню.

— Но поймите, мэм, нам необходимо знать это немедленно. Нельзя дать ему время скрыться. Не могли бы вы сказать это ей?

— Боюсь, приставать к ней с расспросами снова бессмысленно. Бедное дитя не только настрадалось, но и промокло до нитки, вполне могло простудиться. Можете поговорить с ней утром, но не раньше.

Тетя Эбби упрямством подчас не уступала племяннице и настояла на своем. Но когда наступило утро, Геро наотрез отказалась видеть Эдвардса с Ларримором или отвечать на вопросы, пока не увидится с Клейтоном.

Увиделась она с ним через час, в гостиной. Но не отвечала на вопросы, а задавала их. Глубоко уязвленный Клейтон с обидой и достоинством заявил, что в данных обстоятельствах не может обижаться на нее, однако удивляется ее желанию, Чтобы он отрицал надуманные обвинения столь мерзкого проходимца, как Фрост.

— Но ты не отрицал их, Клей, — спокойно сказала Герб.

— И не собираюсь. Раз у тебя так мало веры мне — так мало доверия и преданности, что ты просишь меня об этом, отрицания не помогут. Как могла ты поверить такому, Геро! Как могла слушать попытки этого подлого развратника очернить меня, чтобы оправдать свой непростительный поступок?

Геро хотела верить ему, и он почти убедил ее. Но все же… Она полагала, что Клей поразится и возмутится столь ужасными обвинениями, но он вместо этого говорил с укоризной, и в его реакции — румянце на скулах, настороженности в глазах, слишком легком удивлении — было нечто, не соответствующее словам, наводящее на мысль, что он заранее подготовился к чему-то подобному.

И тут с недоумением, почему запамятовала это, она вспомнила два случая, когда видела Клейтона в городе неподалеку от базара Чангу, и что во втором случае из тбго же тупика выехала Тереза Тиссо…

— Клей, — неторопливо спроеила Геро, — ты ведь не снимаешь комнат в городе?

— Это он тебе говорил?

— Он сказал, что ты снимаешь верхний этаж одного дома.

— «Он сказал, он сказал!» Геро, я бы такому о тебе не поверил! Возможно, он видел, как я выходил из дома, где снимает комнату Джо Линч, и воспользовался этим для вранья, которое ты, похоже, очень жадно слушала.

— Джозеф Линч! Я об этом не подумала. Он снимает комнату неподалеку от базара Чанту?

— Да, если это тебе нужно знать. И я иногда бывал там. Но не со шлюхами-арабками!

— Извини, Клей… Но… но я должна была спросить. Понимаешь?

Однако Клей не понимал или не хотел понимать. Оставив обиженные упреки, он стал сердиться. Слушая его, Геро удивлялась, почему его гнев кажется таким ненастоящим, наигранным. Она ненавидела себя за эту мысль, но отогнать ее не могла. Теперь он обвинял ее, что она выдумала эти нелепые, чудовищные обвинения, дабы отвлечь внимание от того, что случилось с ней. Геро поневоле задумалась, не забыл ли он о достоинстве, обиде и осторожности лишь потому, что она начала извиняться, не счел ли, что опасностыпозади, и теперь можно позволить себе рассердиться?

— Не думай, что мне этого не понять, — сказал Клей наконец более сдержанно. — Я прекрасно понимаю твое состояние. Преисполнен сочувствием к тебе, и, несмотря на случившееся, любви. Только не стоит ради того, чтобы забыть о своем неприятном положении, внушать себе, что я мошенник и развратник. Это недостойно. Я не виню тебя в случившемся, ты не могла этого предотвратить, и мы навсегда забудем об этом.

— Значит, ты по-прежнему готов жениться на мне?

— Конечно, дорогая.

— Клей, это очень благородно с твоей стороны. Очень… великодушно.

— Было бы неблагородно и невеликодушно, если б я отверг тебя за то, в чем ты не виновата. Об этом мы, как я сказал, забудем.

— Даже если у меня будет его ребенок?

— Геро! — Лицо Клейтона внезапно побагровело от ярости. — Не представляю, какты можешь говорить об этом, и отказываюсь обсуждать этот вопрос.

— Но если мы намерены пожениться, то обсуждать его придется.

— Не сейчас! Я считал тебя более деликатной… Хотя ты сама не своя. Потрясена, расстроена, и удивляться тут нечему. Лучше отложим этот разговор, пока ты не успокоишься. А еще лучше вообще не возвращаться к нему!

Геро устало сказала:

— Есть вещи, от которых нельзя уйти, и это одна из них. Я совершила много опрометчивых поступков, потому что не хотела остановиться и подумать. Но, по крайней мере, шла не от них, а навстречу им.

— Отказ от неприятного, бессмысленного обсуждения ситуации, которой может не возникнуть — это не «уход», — гневно ответил Клейтон.

— Она возникла у Зоры, — сказала Геро.

Клейтон покраснел еще больше, его красивые губы неприятно скривились, он с заметным усилием сдержался и сказал:

— Дорогая, совершенно незачем ронять себя упоминанием об этом существе. Можно, я скажу полковнику Эдвардсу, что ты ждешь его, или предпочитаешь, чтобы я поговорил с ним от твоего имени?

— Что он хочет узнать?

— Где можно найти Фроста и «Фурию».

— Мне это неизвестно.

— Но ведь должна же ты иметь какое-то представление! Ты была на шхуне все время? Если да, гдетебя высадили? На какой части острова?

— Мне это неизвестно, — повторила Геро, голос ее ничего не выражал, глаза словно бы не видели Клейтона. — Я подумаю об этом. Но сейчас испытываю то же, что и ты — не хочу говорить на данную тему. Уверена, что ты поймешь.

— Но это совсем другое дело! — возразил Клей. — Это мы должны знать, и чем скорее узнаем, тем больше у нас будет возможностей схватить его.

— Очень жаль, но я неважно себя чувствую и не могу обсуждать этот вопрос сейчас, — сказала Геро.

Никакие доводы и уговоры не могли сломить ее упрямства. Она поднялась к себе в комнату, заперлась, отомкнула шкатулку с драгоценностями и достала небольшую, перетянутую резинкой пачку писем; те хорошо написанные, но не особенно страстные любовные послания, которые она получала от Клейтона, хранила, перечитывала и восхищалась благородством выраженных в них чувств.

Геро стала просматривать их, что-то ища. И найдя, наконец, что искала, отложила письмо, заперла остальные обратно и долго сидела, глядя на свое отражение в зеркале.

Она понимала, что собирается поступить низко и некрасиво. Но Клейтон не убедил ее до конца, а ей необходимо знать наверняка. Не только ради себя; если Клей действительно повинен в смерти Зоры, он заслуживал возмездия, и то, что за него поплатилась она, несущественно, потому что Зора тоже была ни в чем не виновна.

Если есть какое-то оправдание предпринятой Фростом варварской мести, она не может выдать его для казни без суда. Другое дело, если б его собирались изгнать с острова и запретить ему появляться на подвластных султану территориях. Или даже приговорить его к тюремному заключению, конфисковать его собственность и судно. Но если Клей солгал, она не выдаст сведений, могущих привести к смерти капитана, поэтому пока она не узнает правды, не должна никого видеть, ни с кем говорить. И, чтобы узнать ее, готова унизиться до шпионства и обмана.

Глубоко вздохнув, Геро решительно потянулась за ножницами, осторожно отрезала последние четыре дюйма письма, написанного в этом доме больше года назад и полученного за неделю до отплытия на «Норе Крейн». На четырехдюймовой полосе бумага было всего несколько слов — последних, что написал ей Клейтон: «Приезжай как можно скорее. Вечно преданный тебе К».

Геро аккуратно сложила ее, вложила в чистый конверт, позвала Фаттуму и тщательно проинструктировала:

— Письмо нужно передать лично мадам Тиссо, когда поблизости никого не будет. Она не должна знать, кто его отправил, поэтому неси не сама, а отправь кого-то из садовников или водоноса, скажи, я хорошо ему заплачу, если он передаст ей письмо, ничего не говоря. Сможешь это устроить?

Фаттума кивнула, глаза ее блестели от любви к интригам и перспективы получения денег. Через час она сообщила, что письмо благополучно доставлено. Геро щедро заплатила ей, потом позвала грума Рахима, и несколько минут говорила с ним в саду. Затем вернулась в дом, попросила у тети камфарных капель и, сославшись на головную боль, прождала до вечера у себя в комнате, притворяясь изнуренной, не способной принять никого — даже доктора Кили.

Полковник Эдвардс кипелаг злости, лейтенант Ларримор угрюмо сжимал губы, даже Натаниэл Холлис при всем сочувствии к племяннице считал, что Геро ведет себя неразумно, что ей надо собраться с силами и сказать, где она была, с какой точки острова вернулась. Но Геро просто-напросто заперлась в спальне, и тетя Эбби поразила мужа, резко заявив всем четверым джентльменам, что будь у них хоть капля чувствительности — но откуда ей взяться! — они хотя бы отчасти поняли, какие страдания перенесла ее племянница, только в таких делах все мужчины без исключения — бесчувственные скоты!

Когда уже сгущались сумерки, Фаттума постучала к Геро и сказала, что Рахим вывел Шарифа из конюшни. Геро наконец вышла и спустилась вниз; встреченному в холле дяде сказала, что хочет взглянуть на коня, убедиться, что он здоров. В саду она потрепала Шарифа по холке, дала ему сахар, поговорила с Рахимом. Через некоторое время она вернулась такой бледной, осунувшейся, что дядя не на шутку встревожился и озабоченно посоветовал лечь в постель.

— Да, — бесстрастно произнесла Геро, словно не слыша его и отвечая на собственные мысли. Внезапно она села на ближайший стул. Мистер Холлис, растирая ее вялые ладони, забеспокоился, как бы она не упала в обморок, и с глубоким облегчением увидел полковника Эдвардса. Тот зашел в надежде, что мисс Холлис сообщила какие-то полезные сведения. Увидев, что юная леди поднялась с постели, следовательно, оправилась от слабости и пришла в более твердое расположение духа, полковник преисполнился радужных ожиданий. Правда, ненадолго.

— С ней сейчас нельзя разговаривать! — резко сказал раздраженный мистер Холлис, — Разве не видите, что бедная девочка больна? Позовите мою жену — и принесите стакан воды!

Племянница его выпрямилась и четко, сдержанно произнесла:

— Спасибо, дядя Нат, я совершенно здорова и готова ответить на любые вопросы полковника Эдвардса.

— Это очень любезно с вашей стороны, мисс Холлис, — сказал полковник, глядя в ее бледное лицо с легким беспокойством. — Благодарю. Может, нам поговорить где-нибудь с глазу на глаз?

— Я готова сказать здесь все, что могу, — ответила Геро, не выказывания желания двигаться с места.

— Э… конечно. В таком случае, мы все хотим узнать, имеете ли вы представление, где сейчас Фрост и его судно, и не можете ли сказать нам, куда вас отвезли, когда похитили.

— Меня не похищали, — сказала Геро.

— Как?!

Оба джентльмена ошеломленно уставились на нее.

Дядя оправился первым и не без едкости попросил Геро взять себя в руки и не говорить ерунды.

— Это не ерунда, — ответила Геро, впервые в жизни прибегнув к беспардонной лжи. Потом стала приукрашивать ее. — Капитан Фрост знал, что толпа пиратов собирается напасть на консульство, решил, что оставаться мне здесь неразумно, отправил меня в более безопасное место и вернул с достаточным сопровождением, как только опасность миновала. Вот и все.

— Ни разу в жизни не слышал подобной чепухи, — возмутился дядя Йат, — и если думаешь, что я ей поверю… Послушай, Геро…

Полковник поднял руку, заставив его умолкнуть.

— Минутку… Мисс Холлис, можно поинтересоваться, почему Фрост не взял в безопасное место и мистера Майо с грумами? И не отправил никакого сообщения вашей семье?

— Видимо, решил, что мужчины способны сами < постоять за себя, а женщина может подвергнуться худшей участи, чем побои. Так или иначе, времени на споры не было. Мистер Майо неправильно истолковал ситуацию, и это неудивительно; а послать сообщение оказалось невозможным из-за беспорядков в городе.

— Нужно быть не в своем уме, чтобы лгать так беззастенчиво, — сердито сказал дядя Нат.

Геро поднялась, оправила юбку и сказала отчужденным, равнодушным тоном:

— Прошу прощения, но это все, что я хотела сказать; думаю, то же самое вы услышали от тех людей, что привезли меня сюда.

— Но…

— Можете вы найти иной мотив в поступке капитана Фроста? — сдавленно спросила Геро.

Дядя в гневном изумлении уставился на нее, но британский консул кивнул и суровым тоном сказал:

— Могу. И полагаю, вы знаете, что это правда. Прошу прощения.

На бледных щеках мисс Холлис вспыхнул легкий румянец, но она промолчала, и полковник неторопливо произнес:

— Даже если вы считаете, что Фроста в какой-то степени можно оправдать, другие его дела не заслуживают оправдания; как и подстрекательство пиратов к бесчинствам и насилию ради достижения собственных целей. В результате двое людей убиты, многие тяжело ранены; об этом нельзя забывать. И даже если б не произошло вашего похищения — спасения, раз вам так угодно, это не отразилось бы на моем решении подвергнуть его немедленному наказанию.

— Знаю, — еле слышно ответила Геро. — Но вы должны Понять, что… обстоятельства не позволяют мне содействовать вам в этом. Очень сожалею.

— Я тоже, — мягко сказал полковник. Взяв ее холодную руку, он совершенно неожиданно наклонился и поцеловал ее с чопорным уважением старшего, повернулся и тихо вышел.

Натаниэл Холлис, оправясь от удивления, стал требовать объяснений, но умолк при виде столь же неожиданного зрелища — Геро плакала. Не так шумно, как его Эбби, без детских всхлипов, как Кресси: слезы неудержимо катились по ее щекам и капали с подбородка. Он никогда еще не видел племянницу плачущей, и после ее бесслезного упорства с самого возвращения считал, что она неспособна плакать. Этот беззвучный плач встревожил его сильнее, чем любое шумное проявление чувств.

— Ну-ну, Геро, — беспомощно забормотал дядя Нат. — Перестань, милочка…

Он взял ее под руку, отвел наверх и послал за женой. Та зло и несправедливо заявила, что нисколько не удивится, если Геро сляжет, и виноват в этом будет он!

Геро безропотно позволила раздеть себя, обрядить в ночную рубашку и муслиновый пеньюар. Тебя Эбби спешно отправилась приготовить успокоительное питье и встретилась с сыном, тот мрачнее тучи поднимался по лестнице, перешагивая через две ступеньки.

— Эти глупые мужчины, — негодующе заявила тетя Эбби, — не дают ей покоя. Как необдуманно! Но, может, после этого она будет крепче спать. Клей, куда ты? Нет, к ней нельзя… Клей!

Но Клейтон не обратил ни малейшего внимания на возмущенный протест матери. Пройдя мимо нее, он подошел к двери в комнату Геро, без стука распахнул ее и с силой захлопнул. Тетя Эбби услышала, как в замке повернулся ключ, и спустилась оповестить недоумевающего, встревоженного мужа, что знает, куда катится мир.

Геро обернула к вошедшему бледное, пустое лицо. Удавления в нем не было. Казалось, она ждала Клейтона и не видела ничего странного в том, что он ворвался без разрешения, когда она одета только в ночную рубашку и тонкий гофрированный пеньюар. Скромность перестала для нее много значить, было неважно, где и когда состоится этот разговор. С ним надо было покончить, все остальное не имело значения.

Клейтон выдернул ключ из скважины и, стиснув его в кулаке, яростно заговорил:

— Что за чушь ты наболтала полковнику Эдвардсу? Сошла с ума?

Геро устало села на край кровати, словно стоять у нее не было сил, и ответила ничего не выражающим голосом:

— Нет, Клей, не сошла. Как ни странно. Я только что узнала, что часть слышанного о тебе — правда, и полагаю, остальное тоже.

— Не понимаю, о чем ты, и вряд ли сама понимаешь! Если все еще твердишь ту нелепую ложь, что выдумал Фрост, могу лишь сказать…

— Не говори, Клей. Пожалуйста! Видишь ли, я знаю, что ты снимаешь комнаты в городе и видишься там с Терезой Тиссо. Может, ты попросил своего друга Джо Линча снять их на свое имя; может, он тоже ими пользуется. Но большого значения это не имеет, так ведь?

— Ты несешь ерунду и сама это знаешь! Неужели действительно спятила и устроишь сцену из-за слов мерзкого негодяя, который не может ничем их подтвердить?

— Подтверждение у меня есть.

Багровое лицо Клейтона побледнело, он произнес сквозь зубы:

— Не верю! Выдумываешь!

— Клей, не суди о других по себе.

— Ты не могла… Не существует…

— Чего? Письменного контракта? Конечно. Очевидно, ты на это и рассчитывал. И на то, что если весть об этом дойдет до меня, я скорее поверю тебе, чем кому бы то ни было. Ты оказался почти прав. Вот почему мне Понадобилось подтверждение.

Клейтон хрипло сказал:

— Не может быть подтверждений тому, чего нет, и если тебе еще кто-нибудь наговорил что-то обо мне, ты убедишься, что это тоже ложь.

— Никто ничего не наговаривал. Я… мне неприятно говорить, потому что гордиться тут нечем. Но… я должна была знать наверняка, поэтому отрезала часть твоего последнего письма и отправила Терезе Тиссо. Оно подписано инициалом, и если б она не знала твоего почерка, эта записка ничего бы для нее не значила, так как я отправила письмо с неизвестным ей человеком.

— Намекаешь, что она ответила на него? — с презрением спросил Клейтон. — Геро, это безумие.

— Нет, письменно не ответила. Но я послала Рахима наблюдать за домом с двумя дверями в тупике у базара Чангу, посмотреть, сколько людей войдет в боковую дверь, и кто они. Вошла только одна женщина, и хотя на ней была густая вуаль, почему Рахим не сразу узнал ее, он последовал за ней на обратном пути до дома, и говорит, это мадам Тиссо. Так что…

Наступило недолгое молчание, потом Клей сердито, но уже не столь уверенно спросил:

— И что это доказывает?

— Что Тереза знает твой почерк и знала, где ждет ее автор письма. Потому что пришла она не сюда, а в тот дом. Я не говорила Рахиму, кого высматривать, даже не намекнула, что это может быть белая женщина. Надеюсь, ты не станешь говорить, что это совпадение, потому что поверить я тебе не смогу.

— Рахим, очевидно, ошибся, — резко сказал Клейтон. — Должно быть…

Он умолк, понимая тщетность-этих слов. Геро спросила спокойно, без гнева, так, будто ей было необходимо знать ответ:

— Клей, почему ты это делал?

— Я не… — начал было по инерции Клейтон. — Я…

Внезапно он сел на кровать рядом с Геро и уронил голову на руки.

Клейтон долго молчал, Геро смотрела на его ссутуленные плечи, на опущенную голову, и ей стало ясно, что она никогда его не любила. Тот таинственный инстинкт, присущий всем дочерям Евы, который мужчины — зачастую насмешливо — именуют «женской интуицией», подсказал ей, что питай она к нему любовь, этого чувства не уничтожила бы ни его ложь, ни то, что он не такой, каким она его считала. Эти открытия могут причинить боль, вызвать горькое разочарование и только. Ей не верилось, что можно разлюбить человека, если он причинил тебе боль и разочаровал тебя — как бы этого ни хотелось. Это не так просто. Разум может отвергать его, но ведь сердце отвергнуть не сможет?

Клейтон заговорил глухим, нетвердым голосом:

— Наверно потому, что не могу обходиться без женщин. Мать этого не понимает. У нее, видимо, была ужасная жизнь с моим отцом; он тоже был бабником, и, наверно, я унаследовал это от него. Нат, мой отчим, тоже не понимает этого, и я должен был скрывать все от них. В Штатах я жил отдельно, там это было легко. Но здесь приходится жить с ними в одном доме. Поэтому я и снял комнаты. Там я мог делать, что угодно… быть самим собой.

— Ты не боялся, что об этом узнают?

— Я понимал, что могут пойти слухи, но думал — это не страшно. Комнаты эти снял для меня Джо, на свое имя. Я знал, что он не выдаст. Там мы встречались с Терезой. У нас была… интрижка. Тут нельзя полностью винить ее; инициатором был я. Тиссо вдвое старше супруги, по возрасту годится ей скорее даже в дедушки, чем в мужья, и она… кажется, влюбилась в меня…

— Клей, — перебила Геро, — почему ты хотел на мне жениться?

— Это казалось хорошей идеей. И мать, и Нат хотели, чтобы я женился на славной, скромной девушке с большими деньгами, которая обуздает, остепенит меня. На тебе, в сущности! А ты мне нравилась. Очень, хотя не раз пугала меня, я думал, смогу ли выдержать это до конца, долго ли придется притворяться благородным, добродетельным, скучным, как миссионер-нравоучитель! Понимал, что рано или поздно ты меня раскусишь, но надеялся перевоспитать тебя. Один цздядей говорил мне, что мать была такой же добродетельной, когда выходила за отца, но, несмотря ни на что, всегда любила его и до сих пор не может забыть. К тому же я… думал, что хорошо знаю женщин и рассчитывал, что добьюсь своего. Сведу тебя с высокого пьедестала. Приучу любить то, что люблю сам — любовные утехи, вечеринки, веселье. Тратить деньги на развлечения, а не на обращение язычников, или борьбу с пьянством, азартными играми и прочим.

— Потому и спекулировал рабами и оружием? Чтобы иметь деньги на… развлечения?.

— Нет. Просто, чтобы иметь деньги. У тебя ежи всегда были, ты не знаешь, каково обходиться без них, или иметь недостаточно. Их так легко делать в подобием месте, что я был бы дураком, если б отверг эту возможность.

— Но, Клей — рабами! Как ты мог? Будь это что-то Другое. Те несколько рабов, что я купил и перепродал, никак не сказались на масштабах работорговли в этой части мира! Если б не я, их приобрел бы кто-то другой. И не я их поработил; они уже были рабами — схваченными и привезенными сюда. Тут уже ничего нельзя было поделать.

— А оружие?

— Это чистая коммерция, и нечего тут сентиментальничать. Политика здешних людей не заботит меня.

— Зато очень заботит дядю Ната. Если б он узнал… — Если б узнал, то отправил бы меня в Штаты на первом же судне. Может, оно было б и неплохо! Он вроде тебя, Геро; и этот старый болван Эдвардс тоже. Они, видимо, не смогли б провернуть выгодного дельца, даже если б хотели. Понятия не имеют о таких вещах. Но они ничего не добьются, а я добьюсь — если не попаду в тюрьму или не получу, как мой отец, пулю в голову от какого-нибудь психа!

Он хрипло засмеялся с ноткой горечи. Геро спросила:

— А Зора?

Клейтон поднял голову, лицо его исказилось смущенной гримасой.

— Я думал, она… обычная проститутка, ничем не отличается от остальных, только привлекательнее. И ничего не будет иметь против, если получит за это деньги. Мне и в голову не приходило… откуда я мог знать? Геро, клянусь, тут я не замышлял ничего дурного. По-настоящему дурного. Думал, Фрост разозлится, если она проведет несколько дней со мной, и все тут. Он всегда раздражал меня… вел себя так, будто нет ничего дурного в работорговле, контрабанде, распутстве, если делать это открыто, а Заниматься этим тайком — низко и подла Неправда! Хвастовство тут ничего не улучшает. А скрытность не ухудшает.

— И не оправдывает, — сказала Геро.

— Я не оправдываюсь. Просто объясняю, как дошел до этого и почему. Видит Бог, я не горжусь этим, и если б мог скрыть это от тебя, то скрыл бы. Однако с Зорой… тут повинна и ты. Твоя неприступность! Может, ты не моего типа, но все же очень привлекательна, а я не мумия и не кусок льда. Ты не представляешь, каково это было — не сметь поцеловать тебя, коснуться пальцем из страха, что ты убежишь, и у нас все расстроится… Поверь, это был ад! Сдерживаться, притворяться добродетельным и постоянно желать повалить тебя и показать, что к чему. Иногда после целомудренного вечера с тобой и единственного робкого поцелуя в щечку, я тайком уходил из дома и брал женщину с базара Лал. Иначе бы с ума сошел. И если бы ты не довела меня до такого состояния, то поверь, я не стал бы связываться с Зорой.

— Нет, Клей! Нет… — прошептала Геро, словно умоляя его., или себя.

Но Клейтон не слушал ее.

— А что до остального, деньги сами просились в руки, не возьми их я, взял бы кто-то другой. Можешь сколько угодно сентиментальничать и негодовать, но я причинил гораздо меньше зла, торгуя схваченными неграми, чем люди вроде Дэна Ларримора, тратящие годы жизни на их освобождение. Буквально тысячи несчастных чернокожих утоплены в море или брошены на берегу умирать от голода и жажды капитанами работорговых судов, когда их преследовали англичане, и они боялись попасться с поличным. А я лишь покупал их по одной цене у подлого работорговца, а потом продавал за более высокую богачам, которые обеспечат их едой, одеждой, жильем — и притом будут обращаться с ними намного лучше, чем со многими белыми служанками обращаются в Бостоне! Ты и сама так смотришь на эти вещи.

Он встал, потянулся и расправил плечи, словно сбросил тяжелое бремя.

— Ну, кажется, теперь ты знаешь обо мне все, и, может, это к лучшему. Так нам будет легче сделать наш брак удачным.

— Клей, но ведь я не собираюсь выходить за тебя, — спокойно сказала Геро.

— У тебя нет выбора, дорогая. А поскольку в том, что случилось с тобой виноват главным образом я, у меня — тоже. Если мы немедленно поженимся, и у тебя будет ребенок, его сочтут моим, даже если он будет не мой. Это самое малое, что я могу для тебя сделать. И самое малое, что ты можешь сделать для… Ну, для всех нас. Тебе это понятно, не так ли?

Геро молчала так долго, что Клейтону показалось — она не поняла его, и он сказал еще более настойчиво:

— Нам никак нельзя допускать скандала. Он затронет не только нас, но и моего отчима, и маму, и Кресси. Холлис-Хилл еще кое-что символизирует, тебе нельзя возвращаться туда с ребенком без отца или даже с якобы преждевременно родившимся, Нельзя думать только о себе. Однако я даю слово, что сделаю все возможное, дабы защитить тебя и помириться с тобой.

Геро медленно поднялась, подошла к окну, отодвинула штору, поглядела на темный сад и городские огни. Потом сказала:

— Наверно, нет… я… я подумаю об этом.

— Не раздумывай слишком долго. И постарайся не особенно винить меня.

— Я тебя не виню. Знаю, что виновата сама. Потому что была слепой и самонадеянной, слишком уверенной, что всегда во всем права. Не понимала, что люди совершают поступки так, как их влечет к этому какая-то внутренняя склонность, и они слишком слабы, чтобы противиться… тому, над чем они не властны, наследственности или дурному воспитанию. Или чрезмерным аппетитам, требующим удовлетворения. Я… не понимала этого… раньше. Ты не мог устоять перед женщинами или возможностью легко добыть деньги, а я не могла удержаться от вмешательства в чужие дела и причинила много зла, потому что не сомневалась в своей правоте и… и, наверно, любила считать себя лучшей, более проникнутой общественным сознанием, более нетерпимой к несправедливости, чем другие люди. Джошуа Крейн был прав, надо начинать с себя. Я сочла это эгоистичным, но он сказал, что это разумно, и, пожалуй, так оно и есть.

На лице у Клейтона отразилось облегчение, хотя он не совсем понимал, о чем она говорит. Он подошел к ней с намерением обнять и заверить в своей непреходящей привязанности. Но когда Геро повернулась и взглянула на него, что-то в ее лице заставило его отказаться от этого намерения, и он ограничился словами о том» что ценит ее великодушие и будет благодарен, если она ничего не скажет отчиму.

— Мама простила бы меня, — сказал Клей, — однако Нат не простит. Я предпочел бы, чтобы он сохранил свои иллюзии — и тетя Люси, и все остальные. Как ни странно, твой отец был единственным, кого я не смог провести. Он сказал мне, что придерживается принципа «Живи сам и давай жить другим», и что если ты влюбишься в полного негодника, видя все его недостатки, отец не будет особенно против, потому что тогда жизнь с ним может сладиться. Но, если изберешь человека, который казался тебе таким же благородным и добродетельным, как ты сама, а потом выяснится, что вышла замуж за негодяя, это может тебя доконать, и он не допустит, чтобы ты досталась притворщику. Может, мне следовало прислушаться к его словам. Но сейчас перед тобой не притворщик. Ты знаешь, каков я, и не ждешь, что буду вести себя, как святой. У нас все сладится, дорогая. Я в этом уверен.

Геро ничего не ответила. Клейтон взял ее руку, легонько поцеловал и ушел. Вид у него был уже не такой подавленный, как тогда, после вести о смерти Зоры. Он жалел о ее участи. И о том, что случилось с Геро. Но невольно думал, что все окончилось не так катастрофически, как могло. По крайней мере в том; что касалось его лично.