Первая академия. Том 2

Глава 2

На меня уставил ствол револьвера с напитанными эфиром пулями. Произошло это совершенно неожиданно, я успел лишь отклониться. Бахнул выстрел. Незнакомец взвёл курок. Второй выстрел. Мощный удар в плечевой сустав опрокинул меня вместе со стулом. Пули были чрезвычайно мощными. Я откатился в бок, следующая пуля попала в пол, и во все стороны полетели щепки паркета.

Раздался визг, люди повскакивали с мест. Кто-то случайно толкнул убийцу, он раздражённо отпихнул посетителя, и тот повалился на стол, опрокинув его вместе с посудой. Мне хватило этой заминки, чтобы вскочить на ноги и переместиться. Одновременно со следующим выстрелом я обхватил незнакомца поперёк туловища, приподнял и швырнул в большое окно. Стекло звонкой лавиной осколков обрушилось на дорогу и на моего противника.

Я выскочил следом. Мужчина приподнялся и выстрелил, но опять промазал. Я схватил его руку, пытаясь отвести револьвер в сторону, но не успел — пуля больно царапнула по щеке. Я впечатал кулак в лицо незнакомца, но это не произвёл нужного эффекта, противник попытался ударить в ответ, завязалась драка.

Мы катались по земле, я удерживал руку с револьвером и бил незнакомца по лицу. Человек обладал невероятной силой, которая была сравнима с моей.

Я оказался сверху и снова двинул убийцу в лицо. В ответ меня ударило что-то невидимое — ударило по всему телу, как бьют некоторые воздушные заклинания, и я обнаружил себя лежащим на дороге.

Мы вскочили одновременно. Грохнул выстрел. Я ощутил резкую, но не слишком сильную боль в боку. Метнулся к противнику, но тот внезапно оказался в десяти метрах от меня. Следующим рывком он переместился ещё дальше. У него и рывки натренированы! Вот же сволочь! Да кто он, чёрт возьми, такой?

В это время обе группы стражников вместе с Лизой и Никой уже выскочили из машин, а из кафе выбежали Кузьма с Иваном, кое-как растолкав паникующих посетителей.

Незнакомец оказался как раз рядом с Руссо-Балтом Лизиных охранников, и огненный сгусток сбил его с ног — Лиза быстро сориентировалась. Остальные стражники выхватили пистолеты, револьверы и автоматы и принялись шпиговать свинцом незадачливого убийцу.

Поднялся дикий треск пальбы, пули зачиркали по асфальту, вскрикнул раненый прохожий, остальные бросились в рассыпную, кто-то упал. Перед нами затормозило авто и водитель, пригнувшись, побежал прятаться.

— Прекратить огонь! — крикнул я и тремя рывкам оказался рядом с незнакомцем.

Убийца же поднялся и переместился дальше. Его совершенно не волновал град пуль. Я направил в ладони побольше эфира и швырнул концентрированный огненный шар. Он попал в противника, и тот снова рухнул на дорогу. За последние месяцы я натренировал неплохую меткость, да и пламя стало значительно сильнее, чем раньше.

Двумя рывками нагнал противника, который даже не собирался отлёживаться, и направив в кулак побольше сил, двинул ему в физиономию. Незнакомец покачнулся. Я стал теснить его, работая руками и ногами, не давая времени сосредоточиться.

Убийца оказался ещё и неплохим рукопашником. Его кулаки так и мелькали возле моего лица. Я защищался блоками и то и дело пробивал ногой то в корпус, то в коленный сгиб. Изредка получалось пробить хук, два раза удалось провести огненный удар, но незнакомец не падал и не ослаблял напор.

Рядом оказался тёмный дух с множеством отростков. Он схватил убийцу за шею и голову, но тот одним ударом отшвырнул его. Существо стало растворяться. Технику аннигиляции духов знал мало кто, но этот господин, очевидно, освоил её на высоком уровне.

Заминка дала мне возможность создать мощный шар с небольшим взрывным импульсом. Пламя попало в грудь незнакомцу. Тот попятился, но на ногах устоял, однако пальто оказалось прожжено — значит огнеупорная аура дала слабину.

На ещё один шар времени не было, иначе убийца снова совершит рывок — и потом гоняйся за ним. Чтобы не дать ему опомниться, я стал атаковать «стрелами». А противник зарылся руками и… переместился, правда, на этот раз недалеко. Огненная плеть обвила его ногу, и он шлёпнулся мордой в асфальт.

Подоспели стражники. Сиволапов принялся расстреливать незнакомца из автомата. Лиза кинула пламя. Убийца поднялся, не обращая внимания на пули. Я переместился к нему и основанием ладони нанёс удар с огненным импульсом, сбив противник с ног. Тот вскочил, держась за живот.

— Сдавайся! — велел я.

Убийца сунул руку в карман пальто, и в его ладони появился небольшой стальной шар с кольцом. Я слышал о подобных приспособлениях. Эфирная бомба. Эта штука могла оказаться очень мощной. Если её как следует напитать эфиром, жахнет так, что мало не покажется. Противник дёрнул кольцо, желая подорвать нас обоих. Я сориентировался быстро. Рывок, удар ногой, и шар отлетел к ближайшей машине.

— Ложись! — крикнул я своим.

Я ощутил удар чудовищной силы, перед глазами всё завертелось.

Обнаружил себя лежащим на дороге. Поднялся. На проезжей части дымились раскуроченные останки нескольких автомобилей, с краю зияла воронка. Витрины ближайших магазинов были разбиты, внутри что-то горело.

Лиза, Ника и ещё два стражника устояли, поскольку Лиза успела создать полукруглый огненный щит, сдержавший взрывную волну. Остальные валялись по всей дороге.

Неподалёку лежал убийца в разодранной взрывом одежде. Он очнулся и начал вставать. У меня уже руки опускались. Этого ублюдка ничто не брало!

Он поднялся на ноги, но тут же оказался сбит моим кулаком.

— Сдавай, чёрт возьми! — процедил я.

Убийца опять встал и попытался продолжить драку. Я перехватил его руку так, что она оказалась зафиксирована на моём плече, сделал скручивающее движение. Противник согнулся, но тут же вывернулся и треснул мне кулаком в подбородок. Мой удар пришёлся ему в голову. Убийца пошатнулся и рухнул, словно подкошенный. Из его ноздрей и глаз потекли красные струйки.

— Вот же сволочь, — выругался я себе под нос.

Огляделся по сторонам. Мои стражники, которых взрывом разбросало по всей проезжей части, поднимались и отряхивались. Пальто у многих порвались, но парни удар выдержали. А вот улица выглядела так, словно её из пушек обстреляли. В ближайших домах не осталось ни одного целого окна, повсюду валялись осколки стекла, куски металла и асфальта, горели смятые взрывом машины.

— Все целы? — я пересчитал глазами своих спутников. Семь, восемь… Вон, девятый поднимается. Вроде бы все держатся бодрячком.

— Фу-ух, если успела, — проговорил Лиза. — Такой мощный взрыв!

— Да что же это за скотина такая? Думал, он бессмертный, — вопрос был риторическим, но Ника на него ответил.

— Скорее всего, голем.

— Похоже на то.

Големами в Российской империи того времени называли не только существ, созданных с помощью магии земли, но и очень сильных «теневых», или проще говоря, незарегистрированных эфирников. Это была целая каста. Как правило, они не состояли в страже, но при этом работали на аристократов, выполняя опасные поручения.

— Неплохой револьвер, — Сиволапов поднял оружие убийцы.

— Это артефакт, — отметила Ника.

— Верно. Дорогая вещица. Подготовился этот упырь хорошо.

Я взял у Кузьмы револьвер. Это оказался массивный капсюльный Кольт середины прошлого столетия. Внешне он ничем не отличался от обычного оружия, однако эфирное зрение показало исходящее от него неяркое свечение — детали были напитаны энергией. Револьвер предназначался для стрельбы укреплёнными пулями с особым эфирным порохом.

Подобное оружие никогда не было широко распространено. Оно само, пули и порох стоили огромных денег, а эффективность его ограничивалась близкой дистанцией. Метров с пяти укреплённая пуля могла пробить защиту довольно сильного мага, но на большем расстоянии даже простому эфирнику вреда не причинит.

Добавлялась к этому и низкая надёжность. Такой револьвер во время выстрела мог просто разорваться на куски. Поэтому обычному человеку подобное оружие в заряженном виде даже в руки брать не рекомендовалось. После использования же, как и любой артефакт, его требовалось подпитывать, а из-за обилия деталей стоило это в разы дороже, чем подпитка какого-нибудь медальона.

Из-за этих нюансов пистолеты-артефакты чаще всего являлись коллекционной диковинкой, нежели боевым оружием. И тем не менее, их всё же применяли в деле. В тридцатые годы всё пускалось в ход. Голем, вооружённый пистолетом-артефактом не раз использовались для убийства высокопоставленных аристократов. Исполнителям иногда даже удавалось уйти с места преступления благодаря своим выдающимся способностям. Этому не повезло.

— Сейчас полиция приедет. Надо уходить, — сказал я. — А то мне ещё в академию ехать.

— Да ты не волнуйся, я разберусь, — заверила Лиза. — Если что, Петру Петровичу позвоню. Уж он-то всё уладит.

Я нахмурился. Слишком уж часто приходилось прибегать к помощи Оболенских. Как бы однажды не спросили за это. Но делать было нечего. Пришлось довериться Лизе.

— Хорошо, — сказал я. — Занимайся. Ника, Кузьма — по машинам и поехали отсюда. Кузьма, отдай оружие артефактору, пусть напитает. Хороший трофей.

На улице я не заметил убитых, однако несколько прохожих и посетителей кафе и ближайших магазинов получили ранения в основном от осколков разбитого стекла. Кафе, конечно, было жалко. Перестрелки и драки совсем не улучшают репутацию заведения, да и восстанавливать теперь придётся. Не меньше месяца потребуется. И как назло, именно в праздники. Страховка-то ремонт покроет, но кто убытки компенсирует?

Я прекрасно знал, где проживает Комаровский. Его квартира находилась в шестиэтажном угловом здании с башенкой. Первые два этажа занимала библиотека, остальные были отданы под служебные квартиры для преподавательского состава.

По приезде я отправился прямиком к нашему надзирателю. Теперь я был на девяносто девять процентов уверен, что эта сволочь продалась Шереметевым и докладываем им о каждом моём шаге. Шанс, что сегодня случилось простое совпадение, был смехотворно низок. Слежки по пути мы не заметили, значит, убийца точно знал место и время. А рассказать ему об этом мог только один человек.

Поднявшись на пятый этаж, я постучал в высокую дубовую дверь. Комаровский жил один, поэтому его квартира лучше всего подходила для задушевной беседы, которая планировалась этим вечером.

— Да? Кто там? — раздался за дверью голос.

— Это Алексей Дубровский. Нам надо поговорить.

— Алексей… Э… Секундочку, — Комаровский открыл дверь.

Он был одет в домашние брюки и жилетку — в таком наряде я нашего надзирателя видел впервые. Он не подозревал об истинной цели моего визита и не боялся.

— Что случилось, Алексей? Час поздний. У вас ко мне какое-то срочное дело?

— Это касается нашей группы и некоторых нарушений со стороны студентов. Я подумал, нам лучше поговорить с глазу на глаз, чтобы… никто из ребят не видел.

Комаровский нахмурился.

— Признаться, не ожидал визита, но… раз так, то разумеется, проходите.

Мы оказались в квартире. На всякий случай я включил эфирное зрение, но других людей здесь не обнаружил, лишь небольшое серое пятнышко в соседней комнате — возможно, кошка.

Комаровский провёл меня на кухню, мы сели за накрытый белой скатертью стол, в центре которого стояли перечница и ваза с остатками печенья.

Я достал из кармана металлический шарик перед собой. Нашёл его в складках одежды. Пуля, что попала в меня, даже не деформировалась. Однако она утратила эфирную силу и стала обычным куском свинца с вырезанным крестиком.

— Что это? — Комаровский посмотрел на пулю, потом — на меня, потом — снова на пулю.

— Это пуля. Попала в меня сегодня. Убийца пришёл в то самое кафе на Арбате, про которое я вам рассказывал. Само собой, у него ничего не получилось, кроме как разнести в хлам моё заведение. Разумеется, там не было моих друзей, зато была куча охраны. Я догадывался, что это может произойти. Как думаете, почему?

Я посмотрел в глаза Комаровскому, тот побледнел.

— Э… мне очень жаль, что с вами случилось такое несчастье, — его голос дрогнул. — Однако, почему вы мне задаёте этот вопрос? Вам бы следовало обратиться в полицию и…

— Хватит врать, — я хлопнул ладонью по столу. — Я заподозрил, что у нас в академии крыса ещё в день первого покушения. Только один человек знал о моей поездке. Тогда я думал, это случайность, а оказалось меня просто сдали.

— Как вы смеете говорить со мной таким тоном? — Комаровский попытался напустить на себя строгость, но я-то слышал дрожь в его голосе — ещё одно доказательство. — Как вы смеете обвинять меня? Я совершенно не понимаю, о чём идёт речь.

— Всё ты прекрасно понимаешь, сволочь. Шереметевым, значит, служишь? Слежку за мной устроил? Скажи спасибо, что никто из моих людей не погиб. Иначе я бы размозжил твою башку.

— Не смейте так…

— Что? Повтори ещё раз, что я должен не сметь? Кому ты сливаешь информацию? Говори, сволочь.

— Вы… вы мне угрожаете?

— Да! Да, я угрожаю. И лучше тебе не доводить дело до плохого. Но нет, ты не думай, я тебя бить не буду. Просто скажу, кому надо, а кто надо скажет ректору, что у нас крыса, которая работает на его врагов. Как думаешь, что ректор сделает? Уволит — это, пожалуй, самое меньшее. Возиться он с тобой не станет. Доказательств более чем достаточно.

Комаровский замолчал и потупил взор, осознав обречённость своего положения.

— Но ректор может ни о чём не узнать, — продолжил я, — если ты мне поможешь. Ну? Чего молчишь? Ты что, друг Шереметевых?

Комаровский тяжело вздохнул:

— Всё совсем не так, как вы полагаете. Я не знаком с Шереметевыми и не имел злого умысла. Мне предложили хорошую сумму за то, что я просто буду давать кое-какую информацию. Если бы я знал, что речь идёт об угрозе вашей жизни, то ни за что не согласился бы. Прошу прощения, что так получилось.

Я покачал головой. Неужели совсем за дурака меня держит? Если бы знал… Ну что за чушь? Неужели он думал, Шереметевы выведывают, где я бываю, чтобы конфетку мне подарить? Скорее всего, ему было просто плевать. Хорошая сумма задавила и честь, и совесть.

— Одних извинений мало. Придётся как-то загладить свою вину, — сказал я. — Если, конечно, не хочешь, чтобы руководству академии стало обо всём известно.

— Что я могу сделать? — Комаровский взглянул на меня исподлобья и снова уставился в стол.

— Во-первых, ты должен сказать, кому сливал информацию. Мне нужны имена агентов Шереметева.

— Предложение мне поступило через Ивана Осокина, ученика группы Б4-3, — не задумываясь, выпалил надзиратель. — Факультет магии воздуха, четвёртый курс.

— Дворянин?

— Обычный простолюдин. Я про него ничего не знаю, никогда не был с ним знаком. Он нашёл меня, назвал сумму и условия сделки. Мы общались всего два раза: первый раз, когда мне было сделано предложение, второй раз, когда я получил деньги. Потом мне звонили вечерами два-три раза в неделю и спрашивали интересующую информацию. Я не знаю ни номера, ни человека, который мне звонил. Я даже не знал, с каким родом имею дело. Я не должен был задавать лишних вопросов.

Я усмехнулся. Если это правда, у Шереметевых очень хорошо поставлена агентурная работа. И кто знает, сколько у них таких информаторов среди надзирателей, в деканате, в канцелярии?

— Сколько они тебе заплатили?

— Триста рублей за полгода.

— Надеюсь, ты понимаешь, что отныне не стоит никому сообщать обо мне информацию?

— Я больше ничего не скажу, обещаю, — проговорил Комаровский.

— Придётся поверить тебе на слово. Деньги на стол, все триста рублей.

— Но ведь…

— Деньги на стол! — рявкнул я.

— Хорошо, — Комаровский встал и ушёл в другую комнату.

Возможно, триста рублей и не покроют полностью убытки за этот месяц, но хоть какая-то компенсация. А Комаровский теперь окажется должен Шереметевым, но это уже не мои проблемы. Жить захочет — выкрутится.

На кухню прибежал толстый полосатый котяра и посмотрел на меня вопросительным взором, как бы спрашивая, нет ли чего съестного. У меня ничего не было, поэтому я просто почесал его за ухом.

Комаровский вернулся и положил на стол три нераспечатанные пачки рублёвых банкнот. Я сунул их в карман пальто.

— И ещё, — добавил я. — Отныне тебя не касается, куда и зачем я уезжают. Это сугубо моё личное дело. Договорились?

— Да, — вкрадчиво ответил Комаровский.

— Вот и отлично. А я, в свою очередь, обещаю, что никому не скажу о твоей ошибке. Не волнуйся, я человек чести, — я поднялся из-за стола. — Ну что? Всего хорошего, Сергей Владимирович. До завтра.

Степану я не стал рассказывать о ситуации с Комаровским, да и искать Осокина пока не собирался. До конца семестра оставалось четыре дня, и помимо этого была ещё уйма забот. К тому же я плохо представлял, что делать с шереметевским агентов. Надо бы расколоть его и выведать всё о шпионской сети, внедрённой Святославом в Первую академию. Но Осокин, как и Комаровский, тоже мог работать вслепую. Да и надо ещё придумать, как добиться признания.

В понедельник я сдал экзамен по магической практике. Разумеется, получил высший балл даже с учётом увеличенных нормативов. А вечером мы встретились с Тамарой, и отправились на полигон. Она неплохо для своего возраста владела воздушными клинками и умела создавать невидимый щит. Мы тренировались на площадке для магии огня, и Тамара метнула несколько клинков в кирпичную стену. Кладка раскрошилась, хотя девушка била не в полную силу.

Воздушные атаки обычно отрабатывались на совершенно других объектах. Кирпичная стена для этого не подходила. Она даже для меня не подходила, поскольку мощный огненный шар мог просто её сломать. Но на площадку для воздушной магии мы не пошли. Я не стал долго мучить Тамару. Увиденного оказалось достаточно, чтобы понять её уровень.

На улице было ветрено и морозно. Редкие фонари за оградой почти не освещали площадку. Тамара была одета в тёплую спортивную форму, я — как обычно, в студенческое пальто. Неподалёку упражнялись мой старый знакомый Яков Березин и ещё два парня, которые иногда тут тренировались. Они тоже были из мещан и занимались самостоятельно, поскольку не имели денег на дополнительные уроки с мастерами.

Якова и Кондрата я тоже хотел в будущем устроить к себе на работу. Не сказать, что они были очень сильны, но даже таких одарённых заполучить в свою стражу — большая удача.

— Неплохо, — оценил я заклинания Тамары. — Броски мощные, точные. Эфира у тебя тоже достаточно для своего уровня. Я бы сказал, пока ты идёшь в авангарде.

Тамара улыбнулась:

— Спасибо. Тренерша меня тоже хвалит.

— И есть за что.

— И всё равно, что-то я трухую. Экзамен уже завтра.

— Ты-то? — я рассмеялся. — Справишься, даже не сомневайся. Главное, не ленись, и тогда программу усвоишь на отлично. Можешь мне поверить. Ладно, пошли домой, хватит мёрзнуть.

Мы вышли с площадки и оказались за пределами полигона. По тёмной дорожке медленным шагом направились к общежитиям, окна которых желтели за деревьями.

— Знаешь, я готов предложить тебе подработку на лето, — сказал я. — Мне нужны люди в страже. Но остаётся два момента: отпустят ли тебя и хочешь ли ты этого сама.

— Я никогда об этом не думала, — призналась Тамара. — Прости, даже не знаю, что сказать.

— А ты вообще думала, кем станешь в жизни? Что будешь делать после академии?

— Если честно, нет. Я даже сюда не собиралась поступать. Мне велели сдавать экзамены, и я сдала. Говорят, что после четвёртого курса нас пошлют на государственную службу и через несколько лет кто-то даже получит дворянство. Многие ребята хотят получить дворянство, но я не думала об этом. Конечно, это большая честь, я тоже должна стремиться… Мало кому выпадает такой шанс.

— Ты ведь знаешь, что служба другому дворянскому роду тоже засчитывается? По новым законам не обязательно служить государю, чтобы иметь право на дворянский титул. Так же отработаешь пятнадцать лет, потом род за тебя сможет ходатайствовать.

— Правда? Э… Да-да, я, кажется, слышала об этом.

— Ну вот. Поэтому после академии тебе не обязательно идти на государственную службу.

— Кажись, мне много о чём придётся покумекать, — усмехнулась Тамара. — Ты, наверное, не знаешь, как мы жили. За нас всегда всё решали воспитатели и директор. И розгами постоянно лупили, если кто-то своевольничал. Я даже не представляла, что может быть столько свободы, как здесь.

— Понимаю. Свобода — это хорошо, но главное — правильно ей распорядиться. Это тоже надо уметь делать. Кстати, а это правда… ну то, что говорил Юсупов про приюты? Точнее, про девушек из приютов? Обещаю, это останется между нами.

Тамара грустно кивнула:

— Я тоже такое слышала. Но не у нас. Наш приют находился при монастыре, порядки там были очень строгие. Только от этого не легче. Мне кажется, такие… как ты, никогда не поймут по-настоящему, каково там жить. Вам повезло, что вы родились в благородных семьях, что у вас есть родители и много чего ещё.

Слова Тамары не стали для меня откровением. Я читал о приютах для одарённых и имел некоторое представление о том, что там происходило. Считалось, что одарённые дети-простолюдины целиком и полностью принадлежат государству и должны воспитываться, как новые люди, не связанные со своим прежним сословием. А потому в раннем детстве их отрывали от родителей, давали новые фамилии и растили в особых заведениях с жесточайшими порядками. Такая доктрина ещё долго будет определять жизнь одарённых простолюдинов. Лишь в семидесятых годах их перестанут изымать из семей.

— Да, свободы у меня было побольше. Но я тоже плохо знал своих родителей. А недавно они погибли.

— Ой, правда? Я не знала. Мне так жаль.

— Не стоит. Теперь я остался единственным наследником и единственным представителем рода в стране. Вот так вот. У меня есть стражники, но их мало. Хотелось бы собрать больше. Жалование, само собой, достойное. Думай.

— Я обязательно подумаю над этим.

Я попросил Тамару рассказать про жизнь в приюте, но едва она начала, как меня окликнули. Я обернулся. За нами бежал один из парней, что тренировались на площадке.

— Что случилось?

— Ваше благородие, Яшку отмутузили. Ему совсем плохо. Помирает, поди. Пойдёмте скорее, надо бы в лечебницу его.