Первая академия. Том 2

Глава 20

Компания парней встала полукругом, готовясь атаковать. Эфирное зрение показало, что все они имели достаточно развитые печати. Трое были огневиками, трое — магами воздуха, один владел стихией земли, ещё один — стихией воздуха.

Особой силой ребята похвастаться не могли, но и слабаками не назвать. Уровень примерно студента четвёртого курса академии или среднестатистического стражника. Но думать о том, кто они, времени не было. Я не знал, справлюсь ли со всеми, ведь моя сила не успела восстановиться после тренировки.

Секунды оказалось достаточно, чтобы укрепить тело и окутать себя огнеупорной аурой.

— Лучше валите отсюда по-хорошему, — проговорил я и крикнул Тамаре. — Закройся щитом!

Подумал, что так она сможет выдержать больше ударов. Драться ей не имело смысла. Остатки сил следовало вложить в защиту.

Парень в сером пальто и кепке, который, судя по всему, был предводителем отряда, рассмеялся:

— Значит, тебе конец, Дубровский. Бейте его, пока не сдохнет!

Мои ноги сковала горная порода, тело обвила водная плеть. В ночи засверкали вспышки, в меня полетели магические снаряды: огненные «стрелы», острые булыжники и невидимые в темноте воздушные лезвия. Тело ощутило десятки ударов.

Одним движением я разорвал водные путы и направил энергию вперёд. Огненная волна прокатилась над землёй. Двух нападавших сбило с ног, остальные устояли, у кого-то загорелась пола пальто. Противников, как и меня, окутывала огнеупорная оболочка. Первый удар они выдержали.

— У него ещё полно сил! — крикнул кто-то.

— Поднажмём! — захрипел предводитель. — Он всего один! Струхнули?

Магические атаки возобновились не сразу. Противникам понадобилось несколько секунд, чтобы придти в себя. Я же не стал бить новой волной — готовил кое-что помощнее.

Шквал магических атак обрушился на меня с новой силой, но я держался, пока не почувствовал, что в руках моих достаточно силы.

Огненный столб ударил в землю и разлился волной по полю, обдав жаром всех вокруг, в том числе и меня. Один нападавший превратился в обугленную головешку, у двух загорелась одежда. Предводитель так и остался на ногах, хоть заклинание было направлено, главным образом, в него.

Сил осталось мало, а противники почти не убавлялись. Я понимал, что одному мне с ними не справиться, а на Тамару рассчитывать не приходилось. Надо было срочно устранить главного.

Рывок — я выдернул ноги из каменных оков. Ещё несколько рывков — двигаясь зиг-загом, переместился к предводителю. Тот швырнул пламя — оно столкнулось с моей огнеупорной оболочкой. Огненным ударом ладони я чуть не сбил противника с ног. Заряженные эфиром кулаки пробили хук и апперкот. Парень попытался ответит, но его рука оказалась в моём захвате. Бросок — и он на земле.

Удерживая руку противника, я стал его молотить по лицу. Мой кулак кувалдой обрушивался на замотанную повязкой физиономию. Главарь ударил меня огнём, я обдал его небольшим вихрем пламени и продолжил лупить, не позволяя вырваться из захвата.

— У него слишком много сил, уходим! — закричал кто-то.

Компания пустилась на утёк и быстро скрылась за бетонными конструкциями. Я догонять не стал. Мне было не справиться с шестерыми одарёнными. Да и зачем, когда их вожак схвачен?

А тот уже не сопротивлялся. Силы его иссякли, эфирное тело издавало очень слабое свечение.

Я сорвал повязку с лица парня. Передо мной был молодой человек лет двадцати пяти с тонкими бакенбардами и усиками. Я видел его первый раз, но черты лица показались знакомыми.

— Кто ты, чёрт возьми, такой? — спросил я, перестав бить. — Отвечай, или башку размозжу.

Мельком оглянулся на Тамару. Опасность миновала, но девушка продолжала закрываться прозрачным воздушным куполом. Я вначале не понял, почему она до сих пор не убрала его, потом вспомнил: сам же наставлял её, что нужно выполнять приказы. Правда, тогда речь шла о стражниках.

— Можешь убирать, — кинул я ей и зажёг в руке огонь, чтобы лучше осмотреть пленника. — Кто такой, я спрашиваю?

— Я ничего тебе не скажу, — ответил тот.

— Ладно. Мне не хочешь говорить — скажешь Вяземскому, — я схватил парня за воротник обгоревшего пальто, поднял на ноги и толкнул в спину. — Пошёл! Только без шуток. А то мигом поджарю. Тамара, пошли. Надо отвести его куда следует.

Я до сих пор не знал, кто эти ребята — наши студенты или кто-то ещё, и почему-то меня и не сильно это волновало. Скорее всего, очередные шереметевские дружинники. Гораздо больше беспокоил тот факт, что мои враги нашли способ пробраться в академию — место, которое я считал самым безопасным во всей империи.

В эти дни во время тренировок я полностью себя опустошал. На несколько минут, прежде чем эфир вновь начинал наполнять тело, я становился беспомощным как младенец. По моим наблюдениям, полная разрядка с последующим восполнением эфира, увеличивали мою энергетическую ёмкость. Та росла и сама по себе, хоть и не так быстро, как в первый месяц, но подобные практики ускоряли процесс.

Те, кто явился сюда, знали, как я тренируюсь. Скорее всего, они собирались атаковать в тот самый момент, когда мои силы иссякнут. Тогда я ничего не смог бы сделать. Но на моё счастье, сегодня здесь присутствовала Тамара, и тренировку мы проводили иначе. Мой эфирный баланс не обнулился, и благодаря этому мне удалось отбить нападение.

Меня удручал тот факт, что даже в стенах академии я не могу быть свободен. Даже здесь мне отныне придётся постоянно оглядываться по сторонам, ожидая удара исподтишка.

Как убийцы пробрались на полигон — вопрос интересный. Им стоило озадачить охрану, что я и собирался сделать немедленно. Если же в этой компании были студенты, ими займётся дисциплинарный комитет.

Плохо было лишь то, что один из нападавших погиб. Я не пытался его убить, да и столб огня направил, по большей части, в предводителя, однако тот не пострадал, а какой-то бедолага послабее, что оказался рядом, превратился в обугленную головешку. Это могло иметь для меня негативные последствия. Всё зависело от того, кем был тот парень.

У пленника хватило ума не сопротивляться. Мы благополучно довели его до проходной, и вскоре вся охрана академии была поднята по тревоге и прочёсывала полигон и территорию. На парня же надели блокирующий браслет и наручники.

Начальник охраны захотел пообщаться с нами лично.

Граф Олсуфьев, облачённый в тёмно-синюю форму с золотыми пуговицами и петлицами на красном воротнике, сидел в небольшом уютном кабинете. Пол был устлан красной дорожкой, на столе горела лампа в зелёном абажуре.

Я и Тамара расположились на диване у стены. Перед нами на столике стояли два стакана с водой. Пленный в прожжённом пальто сидел на стуле посреди комнаты. Его руки были в наручниках, но парень держался самоуверенно.

Олсуфьев подробно расспросил нас с Тамарой о нападении, после чего взялся за пленника.

— Кто вы? Назовите свои имя и фамилию, — приказал начальник охраны.

— Я ничего вам не скажу, — огрызнулся молодой человек. — Вы не имеете права меня держать в наручниках и допрашивать.

— Интересно, почему же это? Вы тайно проникли на охраняемую территорию, совершили нападение на наших студентов, фактически, покушение. Это серьёзное преступление, молодой человек.

— И что вы мне сделаете? В полицию сдадите?

— Вас не отпустят, пока не скажете, кто вы и на кого работаете. Будь вы хоть членом императорской семьи, это не имеет никакого значения. Даже не представляете, что значит оказаться в руках стражи Вяземских. Советую говорить всё начистоту. Это облегчит вашу участь.

Молодой человек презрительно фыркнул. Он вёл себя бесстрашно и надменно, словно за ним стояла какая-то сила, и это лишь укрепило меня в мысли, что передо мной — один из стражников Шереметевых. А с другой стороны, непонятно, что он ожидал. Что Шереметевы за него заступятся? Если Святослав не захочет прямой конфронтации с Вяземскими, он, скорее всего, открестится от своего служащего. И тогда парню конец. Грозный вид Олсуфьева красноречиво говорил, что шутить он не намерен.

В кабинет вбежал Вяземский в расстёгнутом пальто. На лице была написана тревога.

— Что случилось, господа? По какой причине меня подняли среди ночи?

— Константин Григорьевич, дело серьёзное, — проговорил Олсуфьев. — Приблизительно час назад восемь неизвестных проникли на территорию академии и совершили нападение на двух студентов, тренировавшихся на полигоне. Один из нападавших погиб, другой доставлен сюда. В настоящий момент он перед вами.

— Кто он? — холодно спросил Вяземский.

— Не говорит, — вздохнул начальник охраны. — Но мы ему язык развяжем, дайте только немного времени.

— Алексей? — Вяземский вопросительно посмотрел на меня. — И почему я не удивлён.

— Добрый вечер… или вернее сказать, доброй ночи, ваше сиятельство, — поздоровался я, поднимаясь с кресла. Тамара тоже вскочила и что-то пролепетала.

— Садитесь, — Вяземский кивнул. — Так значит, по вашу душу явились эти молодчики? Вы знаете, кто они?

— Первый раз его вижу, ваше сиятельство, — я опустился на диван. — У остальных лица были закрыты повязками. Очевидно, да, явились они именно за мной. А вы, помнится, уверяли, что здесь мне ничего не грозит.

Упрёк несколько смутил ректора. На его лбу прорезались недовольные складки:

— Ночь — не самое подходящее время для тренировок.

— Но правилами это не запрещено. А периметр, судя по всему, охраняется плохо, раз восемь человек зашли, как к себе домой.

— Так, с этим мы разберёмся, — строго проговорил ректор, жестом показав, что тема закрыта. — Благодарю, что задержали этого разбойника. С ним у нас будет серьёзный разговор. Один погиб, говорите?

— Да, ваше сиятельство, одного я случайно поджарил, — подтвердил я. — К сожалению, фамилию у него тоже не удалось спросить.

— Я велел прочесать территорию, — сказал Олсуфьев. — Охрану в северной части усилим. Виновных найдём. Этому язык развяжем.

— Да, господин неизвестный, — Вяземский грозно обратился к пленнику. — Советую вам саммому выложить всё начистоту. Иначе худо будет. Хоть отдаёте себе отчёт, с кем связались?

Молодой человек ничего не ответил, кинул на ректора угрюмый взгляд и уставился в стену.

— Так, ладно, кажется, вы не хотите с нами разговаривать. Ну это не беда. Посидите немного здесь — заговорите, как миленький. Алексей и вы, сударыня, можете идти. Мы с господином Олсуфьевым сами разберёмся.

— Ваше сиятельство, прошу прощения, но мне хотелось бы знать, кто на меня напал, — возразил я.

— Вам, Алексей, обо всём сообщат, — властным тоном проговорил ректор. — Идите почивайте. Уже ночь, а вам завтра на занятия рано утром. Только одна просьба: о данном инциденте не стоит распространяться ни среди студентов, ни за пределами академии. Пусть то, что произошло этой ночью, останется здесь.

— Мы будем молчать, — обещал я. — Но и вы не забудьте сообщить о результатах расследования. Для меня это очень важно.

— Сказал, сообщу, значит, так и будет, — отмахнулся Вяземский. — Можете идти.

Мне очень хотелось присутствовать на допросе пленника, но пришлось подчиниться. С этим молодым человеком предстояло разбираться профессионалам.

Когда я и Тамара покинули здание охраны, была уже ночь. Возле ворот дежурили четыре человека в тёмно-синих шинелях, вооружённые пистолетами-пулемётами. На аллее встретили ещё двоих.

Мы свернули на дорожку, ведущую к «женским» кварталам.

— Ты думаешь, это были стражники Шереметевых? — нарушила молчание Тамара, до сих пор пребывавшая под впечатлением от событий этого вечера.

— Скорее всего, они. Шереметев в последнее время уже не видит границ. Думает, что всё ему с рук сойдёт. Наверное, и эти — из его дружины. Так или иначе, охрана сумеет выбить признание.

— Будут пытать?

— Не исключено.

Мы минуты две шли молча.

— Испугалась, когда они напали? — спросил я.

— Если честно, даже не успела. Я… потом испугалась. Подумала, что они могли нас убить, и испугалась. А тогда — ни капли. Я тоже хотела отбиваться, но ты приказал удерживать защиту…

— Правильно сделала, что не стала вмешиваться. Когда сил мало, лучше сосредоточиться на защите.

— Поняла, — кивнула Тамара. — Так и буду всегда делать.

— Главное, молчи о том, что произошло. Если инцидент всплывёт, пострадает репутация академии. Нельзя этого допустить.

— Конечно, я никому не скажу.

— Очень хорошо. Кстати, мы не решили, когда будем тренироваться.

— Точно, совсем забыли. Если что, я свободна каждый вечер. По крайней мере, пока сессия не началась, а там уж готовиться надо будет, даже не знаю, как получится…

— Тогда понедельник и пятница. Девять часов вечера. Встречаемся там же, где и сегодня.

— Обязательно буду приходить. С тобой интереснее, чем на занятиях по магической практике.

Мне осталось только усмехнуться про себя. Да уж, там драться не учат.

Дойдя до квартала с общежитиями, мы расстались, и я отправился обратно. Мой дом находился в противоположной стороне от главной аллеи.

По пути встретил двух охранников. Они потребовали академический билет и записали мои данные. Они не знали, что жертвой ночного нападения был именно я, а я не стал их просвещать. Наоборот, сделал непонимающий вид и спросил, по какой причине меня остановили, на что один из охранников заявил, что таков приказ.

Когда я проснулся утром, ничего не изменилось. Студенты, как обычно, спешили на занятия. Дворники раскидывали снежные сугробы, чтобы те поскорее растаяли, а вот охранники в синих шинелях больше не шныряли по территории. Сияло солнце, отмечая приход весны, по расчищенным дорожкам текли ручейки из-под умирающего снега.

Разговоров о ночном происшествии я от одногруппников не услышал. Студенты даже не подозревали о случившемся. Как всегда, судачили об учёбе, преподавателях, обсуждали музыку, кино и книги. Ничего не изменилось.

Я ждал, что ректор сообщит мне итоги допроса, но сегодня этого не произошло. После занятий пообедал и отправился на тренировку. Завтра был выходной день, и я намеревался полностью посвятить его магическим практикам.

Николай Иванович Орлов в это воскресенье снова обедал в ресторане с Константином Вяземским. Им требовалось обсудить наедине ряд важных вопросов, в том числе, наём одарённых в корпус жандармов и личную стражу. Однако на этот раз было и кое-что ещё.

Орлов и Вяземский сидели в отдельной комнате на втором этаже за сервированным столом, ели и общались. Окна выходили на Театральную площадь, где, как обычно, кипела жизнь.

— Константин Григорьевич, не так много времени осталось до выпуска, — завёл разговор Орлов о том, что его сейчас интересовало больше всего. — Чуть более трёх месяцев. Сможете сказать что-то определённое по поводу найма?

— Да, разумеется. На сегодняшний день расклад таков, — Вяземский запил вином жаркое, промокнул рот салфеткой и откинулся в кресле. — В ваше ведомство пока что желает поступить двадцать два выпускника Первой академии и ещё триста тридцать пять человек из высших учебных заведений Нижнего Новгорода, Великого Новгорода, Владимира, Калуги и прочих городов. Одарённых из них — сто с небольшим. Цифры не окончательные, но до лета вряд ли сильно изменятся.

— Маловато, прямо скажем, Константин Григорьевич. Было бы неплохо сотен пять набрать. Люди нам нужны позарез. В последнее время то и дело восстания вспыхивают на заводах. Год от года работы всё больше становится. Иногда потери несём, бывает кто-то и в отставку уходит по здоровью, али по возрасту. Пополнение просто необходимо.

Триста пятьдесят человек, разумеется, было мало. В прошлом году от Вяземского поступило четыреста эфирников и одарённых, а в этом — в связи с увеличением штата сотрудников Орлов запросил пятьсот. Страна переживала непростые времена, жандармов требовалось много, чтобы держать ситуацию под контролем, а Вяземский давал людей даже меньше, чем в прошлом году.

Впрочем, Орлов прекрасно понимал, в чём причина: главы крупных родов как никогда активно набирали личную стражу. Это само по себе вызывало тревогу. А Вяземский помогал многим.

— Николай Иванович, я попытаюсь найти ещё несколько десятков человек, — заверил Вяземский. — Но пяти сотен не обещаю. Помните, я предупреждал вас, что такое количество собрать маловероятно.

— Очень прошу, постарайтесь, Константин Григорьевич. Понимаю, что наше ведомство не в почёте среди выпускников. Делом мы занимаемся специфическим, но при этом крайне важным для обеспечения порядка в государстве.

— Сделаю, что смогу. Но не всё зависит от моей воли.

Ответ прозвучал сухо. Вяземский не любил, когда на него давят.

— В любом случае, примите мою благодарность. Ваша помощь неоценима.

— Не стоит, Николай Иванович, — кивнул с вежливой улыбкой Вяземский. — Таков мой долг перед Отечеством.

Орлов прекрасно понимал, что Константин Григорьевич трудится не ради благодарности или нужд Отечества. В тридцать первом году, когда Вяземские чуть было не подняли восстание против новой власти, с ними заключили договор, по условиям которого Вяземские продолжают поставлять в различные правительственные ведомства одарённых и эфирников, а взамен сохраняют контроль над Первой академией и целым рядом учебных заведений, а заодно получают неплохие отчисления из казны.

Вяземский был не единственным, к кому третье отделение обращалось за помощью в наборе сотрудников, однако работать ним было очень удобно: людей выдаёт хорошо обученных, цены не заламывает, всегда идёт навстречу… почти всегда.

— Хорошо. Теперь по поводу моей личной стражи, — сказала Орлов. — В этом году я бы хотел получить пятьдесят человек, среди которых будет не менее пятнадцать одарённых. Это возможно, Константин Григорьевич?

— Решили увеличить стражу, Николай Иванович?

— Верно. Времена нынче неспокойные. Хочу обеспечить надёжную защиту своей семье и родственникам.

— Понимаю. Скажу честно: это будет непросто, но сделаю, что смогу. И должен напомнить, что одарённые для личных нужд стоят дороже.

— Я заплачу столько, сколько потребуется, Константин Григорьевич.

— Значит, и возможности изыщем.

— Я знал, что на вас можно положиться.

— Всегда рад помочь.

— Знаю, Константин Григорьевич. Я ценю вашу позицию, хоть вы и отрицательно относитесь к тому, что произошло в тридцать первом.

Вяземский помрачнел:

— Николай Иванович, в тридцать первом я пошёл на уступки лишь для того, чтобы уберечь Россию от кровавой распри. Вы взяли своё, я — своё. Все остались довольны. И очень вас прошу не возвращаться больше к данной теме.

— Прошу прощения, Константин Григорьевич, однако я затронул эту тему не по собственной прихоти. Мне стало известно об одном инциденте, который может спровоцировать ту самую кровавую распрю, которой мы все хотим избежать. Хочу попросить вас об одной услуге не столько мне, сколько для Отечества.

— Слушаю вас внимательно.

— Двадцать восьмого февраля поместье, принадлежащее князю из рода Оболенских, посетили дружинники Святослава Шереметева. Возникло досадное недоразумение, из которого Пётр Оболенский сейчас пытается раздуть драму. Пострадал один слуга, да и тот, прямо скажем, по собственной глупости. Никакого иного ущерба нанесено не было. Сами понимаете, мелкий инцидент, не стоящий внимания. Однако меня сильно беспокоит поведение Петра Оболенского. Слишком много он об этом говорит, раздувая из мухи слона. Невольно возникают подозрения, а не готовит ли он новый заговор?

— Да неужели?

— Да-да, и я не шучу. Пока проблем нет, но, Константин Григорьевич, мы все понимаем, чем это грозит. Вы хорошо знаете Петра Оболенского. Вот я и прошу, так сказать, посодействовать в разрешении проблемы ради нашего общего спокойствия.

— Что именно от меня требуется?

— Поговорите с Петром Петровичем, утихомирьте его, напомните о нашем с ним договоре, гарантом которого вы согласились стать. Пусть он уймёт гнев. А если и есть какие-то претензии к Шереметевым, так пускай решает их в судебном порядке, цивилизованным образом.

Константин Григорьевич помолчал немного, обдумывая слова Орлова, и кивнул:

— Будьте спокойны, я поговорю с Петром Оболенским. Никакой заговор он не устроит.