Первая волна

Глава 30

При дворе главной интригой стал вопрос, кто будет удостоен новой книги.

Распределял их я лично, так что у мужчин взгляды стали преданней, а у женщин влюблённей. А я углубился в десяток принесённых на мой строгий суд рукописей. И среди них с удивлением обнаружил достаточно приличную пьесу в стихах нового автора. То есть, по качеству она была приличной, а вот по содержанию… Вот её и будем ставить в следующий раз. Лили и Стани стали подругами. Ну хоть тут без проблем. Как бы им про Лайди аккуратненько рассказать, пока кто-нибудь меня не опередил! Только вот как лучше, сразу двоим, или по одной? И первой тогда кому? И ведь жил же холостой, горя не знал! Решил пока не говорить, может обойдётся? Эти мысли мне не давали покоя, так что приходу Ирты я искренне обрадовался. Наивный! Ирта по пустякам меня никогда не беспокоил. Жил в Руте один купец. Когда он умер, то всё его состояние унаследовал единственный сын, по имени Руми-ра.

Продав всё, кроме отчего дома, наследник углубился в размышления о природе вещей. Философ доморощенный. Его домашнюю библиотеку начал собирать ещё его дед, так что пару лет он просто читал, что умные и не очень люди посчитали достойным для помещения в рукописи. Затем стал приглашать к себе в гости желающих порассуждать и поспорить людей. И, наконец, сам написал книгу «Мир в моих изысканиях». Причем написал из дому не выходя. Ну написал и написал, так нет — славы ему захотелось! Или решил истину нести в массы. Короче, стал он на площади читать главы из своего списка. Народ в Руте спокойный, так что бить его стали только на третий день. Когда он до главы «Боги и люди» дошёл. Я интересу ради это место просмотрел. Стихийный материализм чистой воды. Хотя, в целом, он о многом догадался и свои мысли изложил убедительно. Ещё бы не на площади изложил, цены бы ему не было.

Главный жрец Руты требовал для него казнь владетеля, поэтому Ирта и вмешался. Она применялась только за жёлтую лиану, а тут по закону вообще было положено пять лет строительства дорог. Жрец не уступил, так что меня сделали крайним. Сказал Ирте, что хочу поговорить с этим смутьяном лично. И вот он стоит передо мной. А я думаю о тех, кто послал на костёр Джордано Бруно, заставил каяться Галилея, бросал в огонь книги Коперника. И ещё, почему то стоял перед глазами Понтий Пилат. Ну это точно не в тему. Уж лучше, как с Галилеем. Хотя, и у Пилата были правильные мысли. Я сосредоточился и упёрся взглядом в первого еретика в моём Доме. Он ответил грустным взглядом умного человека. По моей просьбе, его уже во дворце вымыли, накормили и осмотрели раны от побоев. С нами в комнате был только Бак. Я махнул рукой, и он усадил философа на скамейку.

— Я прочитал твою книгу. Жаль там не было раздела «О том, с кем можно говорить об умных мыслях». Сколько лет ты собирал материал и писал свой труд?

— Восемь лет, Властитель!

— А сколько ты учился до этого?

— Десять лет.

— И ты собирался изложить мудрость восемнадцати годов изучения за несколько дней тем, кто не учился ни дня?

— Мне открылись великие истины! И умные люди должны были их понять!

— Ты не ответил на мой вопрос, заменив одну истину другой. Но дело даже не в этом. Скажи, твои истины значительнее науки торговли?

— Да!

— А ты умный человек?

— Меня таким считают другие.

— Хорошо. Твой отец торговал всю жизнь. Ты — ни одного дня. Представь, что твоему почтенному родителю Океан оставил один день жизни. И ты приходишь к нему и говоришь, отец, научи меня торговле! Ты познаешь эту науку за один день? Ответь мне!

— Нет.

— Представь тоже самое с кузнецом, горшечником, моряком, солдатом, ты познаешь их науки хотя бы за неделю?

— Нет, — начиная понимать, протянул Руми-ок.

— Так с чего же ты решил, что они поймут твою науку? Одну из самых сложных наук в мире Океана, науку познания этого мира! Без подготовки, на шумной площади, от человека, которого они не знают! А теперь, что бы донести свои мысли хотя бы до понимающих людей, тебе сначала надо остаться в живых!

— Но истина…

— Истина, это соответствие наших знаний об окружающем мире этому самому миру! И её можно проверить! А как проверить твою истину из третьей главы?

— Бога нет!

— А Океан есть?

— Есть, но он…

— И он велик?

— Нет, то есть да, но он велик сам по себе!

— А разве с этим кто-то спорит? Вот я и говорю, Океан велик! Можешь это повторить, не споря со своими мыслями?

Руми-ра задумался. Затем поднял голову и уверенно произнёс:

— Океан велик.

— Ты знаешь что либо, что сравнимо с Океаном?

— Солнце! Звёзды!

— Но Океан велик?

— Океан велик!

— Вот это и скажешь жрецам! Громко скажешь! А про остальное тебя не спросят! Твою книгу я заберу в свою библиотеку.

— Я не смогу жить без неё!

— Вот и станешь моим библиотекарем. Прежний уже слишком стар. А обо всём остальном мы ещё поговорим. Да и во дворце я дураков не держу. Найдутся тебе и другие собеседники! Так Океан велик?

— Океан велик!

— Бак, зови остальных!

Пришли Ирта и Первый жрец Руты. Мы поговорили о величии Океана. Руми-ра демонстрировал отменное благоразумие. Договорились, что жрец дворца за ним будет приглядывать. А я с глазу на глаз устроил первому жрецу столицы знатную выволочку.

— Томи учит нас, что надо быть добрей! Я поговорил с этим человеком совсем немного, но он теперь верит в Океан и никогда не усомнится в его величии! А казнь бы породила сомнения, ведь если всё так, как ты говоришь, то зачем людей заставлять верить? Разве истина не говорит сама за себя?

— Простите меня, Властитель, но он говорил такое…

— А ты в ответ не мог сказать? Твоему слову люди Руты уже не верят?

Жрец поклонился.

— Я всё понял, Властитель! Воистину, мы живём при мудром правителе!

И он наконец ушёл. А я позвал Ирту.

— Хорошо, что ты обратил внимание на этого умника. В библиотеке он будет как в добровольном заключении, значит ничего больше не натворит. Ты сам читал его книгу?

— Хочешь знать моё мнение? Прочитать это стоит, но говорить об этом нельзя.

— Согласен. А он вообще один такой, или и другие есть? А то воюешь всё время, с заговорами разбираешься, Остров Торговцев стараешься не раздражать, а что в столице происходит, знать не знаю!

— Рапи, в Руте всё в порядке! А похожие на Руми-ра есть, только они безобидные. У каждого по десять-двеннадцать учеников. Собираются на площади в определённые дни и спорят о своём. Если подойти — никого не гонят. А ещё у них есть золотое правило — стал кричать в споре, полез в драку — значит ты не прав.

— Действительно, самое великое правило из всех, что я встречал. Собери-ка мне этих мыслителей, хочу пообщаться. Вежливо и с почтением собирай, а то подумают, что после случая с Руми им не рады.

— Всё по твоему слову.

Сели в моей любимой беседке. Шесть философов, мой новый библиотекарь, я и Бак, куда без него. Они представились, каждый коротко рассказал о своей школе. Я похвалил их золотое правило, добавив, что оно работает только в споре равных, а хам умного всегда переспорит. Выдал «В спорах рождается истина», и стал говорить о логике мышления. Формальная, она же аристотелевская, она же европейская логика им пришлась по вкусу. А я разошёлся, почувствовал себя за университетской кафедрой. По сути, в этом мире я ностальгировал только по ней. Разобрали четыре закона и три формы мышления.

Сидели весь день, с двумя перерывами. Логика умному человеку понятна интуитивно. Если, конечно, ты её не по учебнику Гетмановой пытаешься понять. Знавал я эту тётку, когда учился в аспирантуре в Москве. С ней вообще никто говорить не мог. На все аргументы она отвечала, «Это не важно, главное — логика». Так что найди старый учебник Челпанова — не прогадаешь. Это если понять хочешь. А если сдавать — у умного препода по лекциям, у глупого по тому учебнику, что он рекомендует. Значит других не читал. У меня, кстати, сдавали именно по лекциям, причём сдавали все. В общем, завёлся я не по детски. Аж почувствовал себя окрылённым. Надо академию какую-нибудь в Руте открыть, состарюсь, буду в ней преподавать. Напоследок попросил их не спорить со жрецами, ибо наука и вера плохо понимают друг друга. Расстались мы хорошо, я пообещал подумать об открытии Школы Познания.

— Знаешь, Рапи, — сказал Бак, — но ведь и я всё понял! То есть, пока ты говорил, всё было понятно, а у этих я только общий смысл улавливал.

— Я по натуре учитель, а не учёный. А если у учителя не получается объяснить понятно, то он не настоящий учитель.

— Поэтому, только что пришедших в воинский лагерь крестьян лучше научит не самый великий воин, а наставник молодых, старый десятник?

— Конечно. Если смог дожить до старости, то его навыки полезны, если стал десятником, значит мог командовать.

— А сотник?

— Сотник уже управляет, у умелого сотника, сотня может победить сотню отличных бойцов, которые не слушают вожака. Личное мастерство ему уже не так важно. И учить ему он не будет.

— А я? Я один из лучших мечников твоего войска, командовал десятью тысячами ополчения и выучил немало бойцов, я как же?

— Добавь к этому, что ты помогаешь мне принимать решения, охраняешь меня, входишь в совет.

— Я понял. Как только ты сказал про совет. В нём все такие, верно? Хотя казначей…

— Его работа требует большой сосредоточенности. Поэтому он отвлекается только на театр. Кстати, и Лили, и Стани, такие же как мы.

— Это да. Но я ведь мог так и остаться матросом на маленьком корабле.

— А я мог провести жизнь управляя маленьким островом. Не гадай, Океан многое решает за нас. Ты как хочешь, а я спать.