Первая война Гитлера

13. Вторая война Гитлера (1939-1945 гг)

На протяжении 1930‑х Ганс Остермюнхнер, Алоиз Шнельдорфер и многие из их товарищей, ветеранов из полка Листа, были вовсе не одиноки в своих надеждах и желаниях того, что Великая война будет единственной войной, какую им пришлось пережить в своей жизни. У большинства немцев не было склонности к новой войне. Гитлер был популярен не потому, что на него смотрели, как на планирующего новую войну, а потому, что он аннулировал Версальский договор без войны, так что он виделся как "Генерал Бескровный". Более того, многие немцы, включая Алоиза Шнельдорфера, отделяли насилие Третьего Рейха от Гитлера, предполагая, что за террором режима стояли дегенеративные элементы, в особенности в СА, а не Гитлер. Почтовая открытка, лично подписанная Гитлером, которую Якл Вайс хранил среди своих самых драгоценных вещей – изображавшая Гитлера, кормящего двух оленят, с надписью "Фюрер, друг животных" (см. фото 22) – даёт нам хорошо понять, что даже ближайшие товарищи Гитлера по войне не ассоциировали агрессивную милитаристскую активность со своим бывшим товарищем. Тем временем ефрейтор Гитлер активно выстраивал военную мощь Германии с момента прихода к власти, используя свой собственный опыт войны в 16‑м полку как умную дымовую завесу для своих истинных планов агрессии, цель которой он определил в 1933 году в присутствии нескольких генералов как "расширение жизненного пространства немецкого народа … при помощи оружия".

Гитлер непреклонно говорил людям и дома, и за границей, чтобы они не беспокоились: он сделает всё, что в его силах, чтобы предотвратить новую войну, поскольку он сам пережил ужасы войны. Тем не менее, чтобы избежать войны, убеждал Гитлер, Германия должна перевооружиться, чтобы её воспринимали серьёзно, тем самым обеспечивая возможность мирной трансформации Версальского договора, что принесёт Европе длительный мир и стабильность. Уже в декабре 1933 года Гитлер написал лорду Ротермере, британскому газетному магнату, симпатизировавшему нацистам: "Как старый солдат мировой войны – я сам был на линии фронта четыре с половиной года против британских и французских солдат – у всех нас есть очень личный опыт ужасов европейской войны. Изгоняя из моего сообщества трусов и дезертиров, мы свободно восприняли идею служения перед Богом и нашей собственной нацией, чтобы всеми возможными средствами предотвратить повторение такой катастрофы". Гитлер также использовал свой собственный опыт войны, чтобы убедить Невилла Чемберлена, главного архитектора британского умиротворения Германии, что всё, что хотела Германия – это мирным образом отменить несправедливости Версальского договора. Стоя перед копией картины, изображающей рядового Генри Тэнди, одного из британских солдат, получившего больше всего наград, которая висела в альпийском убежище Гитлера, он рассказал Чемберлену малоправдоподобную историю того, как рядовой Тэнди лично столкнулся с ним во время войны и как Тэнди мог бы застрелить его, но отказался это сделать.

Как часть прикрытия Гитлером его истинных планов, он в 1938 году спонсировал поездку примерно 300 ветеранов полка Листа в места, где полк действовал во время войны. Газета Völkischer Beobachter использовала этот повод для того, чтобы заявить всего лишь за тринадцать месяцев до начала захвата Европы немецкими войсками, "что между немецкими и французскими фронтовиками нет ни ненависти, ни стремления отомстить, но существует чистое фронтовое чувство Kameradschaft, разделяемое всеми". Во время поездки в самом деле было такое ощущение. Среди ветеранов, поехавших во Францию, был Алоиз Шнельдорфер, вспоминавший, что куда бы ни приходили ветераны полка Гитлера, французские хозяева и немецкие гости одинаково выражали надежду, что война никогда не вернётся. Ефрейтор Гитлер, однако, выставил их всех дураками, когда он в конце 1938 года с готовностью высказался перед нацистскими журналистами и издателями: "Только по необходимости я годами говорил о мире".

***

Спустя двадцать лет и десять месяцев по окончании своей первой войны бывший посыльный 16‑го запасного пехотного полка развязал новую войну – конфликт, который оставит мёртвыми примерно 60 миллионов людей. В день, когда разразилась война, настроение большинства немцев было безрадостным. В то время, как в 1914 году достаточное число немцев собралось на Одеонплац и на площадях по всей Германии, чтобы, по крайней мере, произвести впечатление энтузиазма по отношению к войне, даже этого не произошло в день, когда Гитлер начал свою вторую войну. В ответ на это Гитлер произвел одно из своих редких появлений в парламенте. Когда германские войска вторглись в Польшу 1 сентября 1939 года, он попытался сделать всё, что мог, чтобы представить конфликт как оборонительную войну, которая была навязана Германии, точно так же, как предположительно было в случае Великой Войны. Сгрудившись вокруг радиоприёмников в своих жилищах по всей Баварии, ветераны полка Листа могли слышать, как их бывший товарищ рассказывает народу Германии, что всё, что от них требуется, это следовать примеру, который он установил в качестве обычного солдата в последней войне, и бескомпромиссно защищать свою страну:

Самые молодые среди ветеранов 16‑го полка всё ещё были достаточно молоды, чтобы их попросили снова надеть, подобно Гитлеру, их "священные шинели" и сражаться за Германию. Например, Алоиз Шнельдорфер должен был после начала войны прибыть на службу. Однако вскоре военные власти осознали, что сорокалетние мужчины малопригодны для армии. Когда Шнельдорфера отправили домой, то тем самым вышло так, что поколение тех, кто был слишком молод, чтобы сражаться в первой войне Гитлера, победило Польшу за шесть недель, а весной с молниеносной скоростью покорило Данию, Норвегию, Нидерланды, Бельгию и Францию. Существенным личным триумфом Гитлера было то, что всего за сорок четыре дня Германия смогла победить две страны, в которых он провёл больше четырёх безуспешных лет между 1914 и 1918 годами.

После падения Франции торжествующий Гитлер в компании Эрнста Шмидта и Макса Амана вернулся в места, бывшие его домом между 1914 и 1918 годами. В течение двух дней три ветерана полка Листа посещали места первой войны Гитлера, останавливаясь среди прочих мест в Гелувелт, Витшаэте, Мессинес, Комине, Фурнэ, Фромелле и Вими, где были установлены соответствующие знаки для напоминания проходящим немецким солдатам, что "в 1916 году наш фюрер Адольф Гитлер располагался в этом помещении в качестве солдата Баварского Пехотного Полка имени Листа". Во время путешествия Гитлер также посетил Ипр и германское военное кладбище, чтобы использовать для своей выгоды миф о Лангемарке и тем самым напомнить поколению новых молодых немцев, что их долгом и их честью должно быть безоговорочное и полное энтузиазма сражение за Германию.

Во время войны машина нацистской пропаганды продолжала максимально использовать опыт войны Гитлера в своих попытках сплотить немецкий народ вокруг Гитлера. Она старалась изо всех сил извлечь выгоду из посещения Гитлером мест, в которых располагался полк Листа во время Великой Войны. Для этого Генрих Хофман, личный фотограф Гитлера, сопровождал его в Бельгию и Францию. Вскоре после визита Хофман издал прекрасно сделанную книгу Mit Hitler im Westen с тиражом сто тысяч экземпляров, которая показывала Гитлера, например, в компании Шмидта и Амана (см. фото 8) в саду бывшего полкового штаба в Фурнэ и у канадского военного мемориала у гряды Вими.

Режим Гитлера также пытался извлечь выгоду из мифа, окружавшего его полк Первой мировой войны, назвав новое подразделение в честь 16‑го запасного пехотного полка (RIR 16), который, как мы видели, прекратил своё существование в конце Великой Войны. Так что 19‑й Гренадёрский полк был в 1942 году переименован в "полк Листа".

В то время как в 1939 году большинство немцев предпочли бы избежать новой войны, феноменальные успехи 1939 и 1940 годов, а также первоначальные успехи на Балканах и в Советском Союзе позволили большинству немцев забыть о своих сомнениях относительно новой войны, что помогло поддержать популярность Гитлера. Тем не менее сомнительно, существовала ли в действительности народная поддержка Гитлера, как обыкновенно полагают, на головокружительном подъёме с момента поражения Польши и до уничтожения 6‑й армии в Сталинграде в конце 1942 – начале 1943 года.

Хорошим индикатором того, как в течение войны изменилась популярность Гитлера и его режима, будет изменение популярности имён "Адольф" и "Хорст" (в честь Хорста Весселя, нацистского активиста, убитого коммунистами в 1930 и превращённого нацистами в знаменитость после его смерти) для новорожденных. Популярность имён младенцев, разумеется, не может измерить абсолютный процент немцев, поддерживавших Гитлера, но является хорошим индикатором изменений в общественном мнении. Популярность имени "Адольф" устойчиво уменьшалась с момента вступления Гитлера в войну, в то время как популярность имени "Хорст" лишь незначительно выросла между 1939 и 1940 годами, а затем резко уменьшилась. Это даёт основания предположить, что ранние успехи Германии в войне не превратились в феноменальный подъём популярности нацистов. Более того, солдаты нового полка Листа, сражавшиеся на Восточном фронте, меньше гордились службой в воинской части, названной в честь полка фюрера в Первой мировой войне, чем они беспокоились о влиянии на их безопасность, которое произведёт нашивка с новым именем на их форме, если они попадут в руки русских. Как будет вспоминать солдат, служивший в новом полку Листа: "Теперь мы даже больше боялись стать пленниками русских, потому что они будут рассматривать нас как элитную нацистскую воинскую часть". Очень малое число ветеранов 16‑го полка, вступивших во время войны в нацистскую партию, также свидетельствует о том, что война не стала вдруг преимущественно и в огромной степени популярной, после того, как она оказалась победной. В течение всей войны только 1,6 процента ветеранов полка Гитлера стали новыми членами его партии.

Разумеется, будет неверным предполагать, что вторая война Гитлера была чрезвычайно непопулярной. Среди широких слоёв общества, в частности среди молодых немцев, она на самом деле была очень популярной. Люди, такие, как мой собственный дед, – который был принят добровольцем в люфтваффе в 1943 году в возрасте 17 лет – были чрезвычайно горды тем, что их допустили в вооружённые силы Германии. Тем не менее, основная идея здесь в том, что в то время, как война не была чрезвычайно непопулярной, она также не была и преобладающим образом популярной. Даже до вторжения в Советский Союз – в то время, когда нацистская Германия не была ещё битой на европейском континенте – секретные доклады из сельской местности Южной Баварии подтверждают языком, напоминающим подобные доклады времён Первой мировой войны, что настроение было "плохим и присутствует усталость от войны". Как мы видели, рассматривая причины того, почему солдаты полка Листа продолжали сражаться более четырёх лет в Первой мировой войне, готовность сражаться не обязательно равноценна энтузиазму в этом деле. Когда нация втянута в войну, позиция для людей по умолчанию – это продолжать сражаться по множеству причин. Более того, в то время, как цена протеста в авторитарных государствах уже запретительно высока в мирное время, она становится неприемлемо высокой во время войны, поскольку акты протеста или другие акты сопротивления теперь рассматриваются как измена в ситуации, где нация находится под осадой. Более того, многие члены германского сопротивления думали, что им следует ждать правильного момента, чтобы атаковать Гитлера, для того, чтобы избежать создания возобновлённой легенды "об ударе кинжалом в спину", которая подорвёт их легитимность. Эти факты, возможно, помогут объяснить, почему так мало немцев открыто сопротивлялись Гитлеру во время войны и почему консерваторам, которые в конечном счёте попытались совершить покушение на Гитлера, потребовалось на это столько времени. Так что порог для действий в актах коллективного сопротивления был достаточно снижен для критической массы немцев только во второй половине Второй мировой войны, что увенчалось попыткой покушения на жизнь Гитлера 20 июля 1944 года. Однако гораздо раньше множество людей из полка Листа уже пересекли черту от поддержки, сотрудничества или содействия с Гитлером к сопротивлению. Среди них были Вильгельм Диесс, Людвиг фон Валладе и Фридрих Видеман, адъютант Гитлера.

Во время войны Людвиг фон Валладе, бывший командир 12‑й запасной пехотной бригады, сформировал группу сопротивления, включавшую Вильгельма Диеса, с которым он временами играл на фортепиано в Первую мировую войну. Как мы видели, Диес произнёс основную речь во время воссоединения полка Листа, в которой Гитлер не был упомянут. Эта группа также включала несколько бывших высокопоставленных офицеров, а также ближайшего помощника Руппрехта Баварского. Они регулярно встречались для обсуждения своей позиции по отношению к Гитлеру, а также шагов, которые следует предпринять для его смещения. К концу своей жизни фон Валладе заявит, что величайшим сожалением его жизни было то, что их дискуссии не были превращены в попытку устранить Гитлера.

Сам Руппрехт уехал в Италию в конце 1939 года, и ему не было разрешено вернуться в Германию в течение всей Второй мировой войны. При нахождении во Флоренции его приютила и помогала ему аристократическая еврейская семья Франчетти, родственная Ротшильдам. Когда его жена и дети последовали за ним в Италию в начале 1940 года, то эсэсовцы кричали детям Руппрехта: "Вас всех надо было давно расстрелять".

Осознавая, что миф Гитлера о его годах во время Первой мировой войны продолжает быть его ахиллесовой пятой, консервативное сопротивление Гитлеру старалось найти правду о его военной службе. К большому сожалению, они вступили в контакт с Гансом Мендом, который был не самым надёжным из источников, как мы видели.

В начале Второй мировой войны с Гансом Мендом беседовал Фридрих Шмид Ноэрр, который, возможно, знал Менда, потому что они оба жили на озере Штарнберг к югу от Мюнхена, где Менд работал инструктором верховой езды в замке Эльтхольц. В честной попытке выведать тёмные аспекты прошлого Гитлера для группы сопротивления, которая была образована в службе военной разведки Германии, Шмид Ноэрр интервьюировал Менда в течение нескольких часов. Это тогда Менд рассказал историю о гомосексуальной деятельности Гитлера, а также о множестве других равным образом маловероятных слухах. Шмид Ноэерр соответственно передал краткое изложение своего интервью Вильгельму Канарису, главе службы военной разведки, и генералу Людвигу Беку, который разорвал отношения с Гитлером в 1938 году, а также нескольким иностранным дипломатам. Мы не знаем, как они реагировали на рассказ Менда. Однако нетрудно представить, что Менд не помог своему собственному делу. Его свидетельство, несомненно, имело бы больший эффект, если бы он придерживался фактов, а не рассказывал Шмиду Ноэрру то, что, как он думал, хочет услышать от него философ.

Вскоре Менд, который со времени своего освобождения из Дахау неоднократно бывал в тюрьме, снова там оказался. В марте 1941 года его приговорили ещё к двум годам. В попытках завязать внебрачные отношения он хвастался о своём личном знакомстве с Гитлером, рассказывая о гомосексуальности Гитлера молодым женщинам, с которыми он встречался на озере Штарнберг. Он заявлял, "что он хорошо знал Гитлера и точно знал, почему фюрер не женился", добавляя, что "фюрер жил вместе с ним непрерывно неделями подряд и часто стоял перед ним с раскрытым халатом". Менд говорил молодым женщинам между заявлениями, что он бы удовлетворил их самые дикие желания и фантазии, что у Гитлера были "другие, которые были как эта фотография, и что [Гитлер] сам был таким". Попав в тюрьму на этот раз, Менд уже не покинул её снова. Бывший конный посыльный и автор одного из наиболее идеализирующих повествований о военных годах Гитлера в полку Листа умер в тюрьме в 1942 году почти определённо от естественных причин.

Тем временем Оскар Даумиллер, который давно осознал своё ошибочное суждение о Гитлере в 1932 году, был в контакте с одним их ведущих членов группы сопротивления "Белая Роза". Вскоре после того, как были арестованы Софи и Ганс Шолль, два студента университета и сегодня наиболее известные члена группы, после их провалившейся попытки распространить свои антигитлеровские листовки в университете Мюнхена, профессор Курт Хубер, один из их сообщников, также был задержан. Когда гестапо допрашивало Хубера, они пытались притянуть Оскара Даумиллера, показывая ему уличающие документы на Даумиллера и пытаясь принудить Хубера рассказать им о той степени, в какой Даумиллер был вовлечён в сопротивление Гитлеру. Хубер смело сопротивлялся этому давлению и через протестантского пастора, которого ему позволили увидеть в тюрьме перед его казнью, он предупредил Даумиллера, что нацистский режим нацелился также и на него.

Наиболее поразительное изменение взгляда на Гитлера, однако, произошло не с Даумиллером, а с Фрицем Видеманом. Никто из полка Листа не был настолько близок к Гитлеру, как Видеман после 1934 года. Мало кто в целом на самом деле был настолько близок к Гитлеру, поскольку Видеман был одним из его личных адъютантов.

На вершине его власти летом 1938 года, когда Геринг собирался послать Видемана в Лондон с сомнительной миссией, никто не смог бы предвидеть действия Видемана во время Второй мировой войны. В то время задачей Видемана в Лондоне было выяснить, мог ли бы Геринг быть приглашён в Англию. Геринг думал, что взаимопонимание между Германией и Британией могло быть достигнуто, но новый министр иностранных дел Германии, Иоахим фон Риббентроп, которого Геринг полагал некомпетентным и глупым, стоял на пути любой сделки с Британией. Гитлер одобрил визит, во время которого Видеман встретился с лордом Галифаксом, министром иностранных дел Британии. С новостями в кармане, что британцы в принципе были готовы пригласить Геринга (что было не совсем тем, что сказал Галифакс, но что услышал Видеман) и что когда-нибудь они будут рады пригласить Гитлера в Лондон, он приехал обратно в Германию. Однако к тому времени, когда Видеман прибыл обратно в Берлин, Гитлер потерял интерес к предприятию, в то время, как Риббентроп был в ярости от того, что Видеман действовал за его спиной. С этого момента положение Видемана было ослаблено. Когда затем стало известно, что Видеман полагал, что Гитлер должен пойти на компромисс в отношении его территориальных требований к Чехословакии, чтобы избежать войны, Гитлер уволил Видемана в январе 1939 года. После войны во время дачи показаний при подготовке к Нюрнбергскому процессу, Видеман заявил, возможно, отчасти в самооправдание, что Гитлер сказал ему при увольнении: "Мне не нужны люди в моём окружении, которые не поддерживают мою политику всем сердцем".

В начале 1939 года Гитлер решил, что хочет убрать с глаз бывшего адъютанта своего полка, но всё же он чувствовал себя обязанным по отношению к нему и оставался любезен по отношению к нему даже тогда. Так что Гитлер назначил Видемана генеральным консулом Германии в Сан-Франциско, в городе, который Видеман полюбил со времени своего отпуска в Америке в 1937 году. Как выразился следователь США в 1945 году, Видеман "показал своё недовольство и оказался в опале".

По прибытии на западное побережье Америки Видеман поселился в зажиточном пригороде Хиллсборо между Сан-Франциско и Тихим океаном и стал обдумывать свой следующий ход. Власти США изрядно нервничали по поводу его прибытия, подозревая, что бывший высокопоставленный помощник Гитлера на третьесортной дипломатической позиции может означать только то, что Видеман находится на секретной миссии для основания японо-американской шпионской сети и руководства ею из Сан-Франциско. Американский иллюстрированный журнал, описывая его прибытие в район залива Сан-Франциско, был явно смущён относительно Видемана: "Прибытие капитана было в некотором смысле разрядкой напряжённости. Вместо коротко постриженного офицера прусского типа с пронзительным взглядом репортёры обнаружили дружелюбного и очень вежливого улыбчивого человека с приятными манерами". По описанию журнала внешний вид Видемана был привлекательным. Высокий, темноволосый и опрятный, он выглядел на десять лет моложе своих 48. Одевался он неформально, но хорошо. Драчливость в его лице с массивной челюстью и низким покатым лбом исчезает, когда он улыбается – а улыбается он часто. Со своей "обезоруживающей манерой" бывший адъютант 16‑го полка был "для газетчиков … сюрпризом и разочарованием". Статья также отмечала, что он действовал очень сдержанно по отношению к местным нацистам и что в выступлении он сказал о том, что "немцы Западного побережья – это не немцы, а американцы и они должны действовать соответствующим образом". Видеман даже заметил на приёмах, к удивлению журнала, что он "действительно был в немилости у фюрера". Тем не менее, и журнал, и ФБР, действовавшее на основании информации от государственного департамента, заключили, что поведение Видемана было лишь дымовой завесой для его шпионской деятельности.

Когда вскоре после Видемана в Сан-Франциско прибыла также принцесса Стефания фон Гогенлоэ Вальденбург Шиллингфюрст – яркая венгерская разведённая светская львица на пятом десятке, дочь еврея, обратившегося в католицизм, время от времени бывшая гостем Гитлера, по слухам бывшая любовницей Видемана и предполагаемая шпионка – то подозрения ФБР были внешне подтверждены. Власти США полагали, что Гитлер послал Стефанию фон Гогенлоэ, которую Бюро "характеризовало как чрезвычайно интеллектуальную, опасную и умную, а в качестве агента шпионажа опаснее десяти тысяч мужчин", для того, чтобы научить Видемана организовать шпионскую сеть. Только во время Второй мировой войны власти США осознали, что они очень ошибались относительно планов как бывшего адъютанта 16‑го полка, так и рыжеволосой венгерской аристократки.

Из искреннего отвращения к политике Гитлера, разочарования или чувства обиды после его понижения Видеман продолжал дистанцироваться от Гитлера после начала войны.

Его дистанцирование началось с малых вещей, таких, как неотправление телеграммы с поздравлением Гитлеру с его днём рождения в апреле 1940 года. Однако он не остановился на этом, решив сделать себя доступным британской разведке. Используя свои британские контакты, Стефания фон Гогенлоэ устроила две встречи с сэром Вильямом Вайзманом, банкиром из Нью-Йорка на шестом десятке, который работал для британской разведки. Вторая и более решающая встреча прошла в присутствии Гогенлоэ 27 ноября 1940 года в номере Вайзмана в отеле "Марк Хопкинс" в Сан-Франциско, продолжавшаяся с 19:30 до утра следующего дня. После обмена любезностями они быстро перешли к делу, обсуждая, как можно закончить войну и как может быть установлен прочный мир. Не было пустопорожних разговоров. Вайзман прямо заявил, что "этот мир, чтобы он был прочным, не может и не будет заключён с канцлером Адольфом Гитлером". Видеман немедленно согласился, заявив, что только конституционная монархия будет иметь и легитимность, и стабильность, чтобы обеспечить длительный, стабильный и жизнеспособный мир, утверждая, что он "верит в то, что длительный мир может быть заключён", но "что этот мир должен быть заключён с сильной политической партией, возможно, с монархией, возглавляемой германским кронпринцем, а чтобы совершить это, существующий режим Гитлера должен быть уничтожен. В связи с этим он заявил, что Германия должна вернуться к монархической системе, потому что у существующей системы нет конституционных прав… будет необходимо вернуться назад и установить некую форму правления, основанную на конституции". Видеман потерял всю веру в бывшего полкового посыльного, отвечая на вопрос Гогенлоэ о том, думает ли он, что будет существенной разницей, если Гитлер будет устранён: "Очень существенной разницей". Гогенлоэ также полагала, что "еврейский банкир, друг Видемана, может быть способен помочь им в их предприятии".

По той же самой причине, по которой Видеман вступил во Freikorps в 1919 году, а именно для предотвращения большевистского переворота в Баварии, он теперь противостоял Гитлеру и обсуждал наилучшие методы устранения его от власти. Большевизм и национал-социализм Гитлера, доказывал Видеман, были всего лишь двумя сторонами одной монеты. Он "высказывал мнение, что кроме грандиозной борьбы между Англией и Германией существует ужасная борьба между большевизмом и национал-социализмом с одной стороны и капитализмом с другой … единственная разница между русским большевизмом и немецким социализмом в том, что русский большевизм интернационален, а немецкий социализм, с другой стороны, лишь национален. Во всём остальном … эти двое идентичны". В соответствии с тайной записью разговора, сделанной ФБР, Гогенлоэ, действовавшая переводчиком, когда Видеману было сложно адекватно выразить свои мысли на английском, сказала Вайзману: "Видеман говорит, что ирония судьбы состоит в том, что Гитлер, у которого было столько увлечённых им людей, и он получил их голоса и привёл их к обнищанию, сражаясь с большевизмом в Германии – он и был в действительности человеком, создавшим большевизм в Германии".

Хотя Вайзман полетел прямо в Вашингтон, чтобы встретиться со своими контактами в британском посольстве и уведомить лорда Галифакса, инициатива Видемана и Вайзмана ни к чему не привела, несмотря на то, что президент США Франклин Д.Рузвельт был проинформирован. Однако политическая эволюция Видемана даёт нам поразительное понимание того, что отношение к Гитлеру ветеранов полка не было жёстко зафиксированным и неизменным, но определялось изменением восприятия того, кем был Гитлер и что он поддерживал.

Через полгода после встречи с Вайзманом Видеман снова решил, что он должен что-то сделать против Гитлера. Он вызвался обеспечить всей имевшейся у него информацией о нацистском режиме один из журналов издательской империи Вильяма Рэндольфа Хёрста, наиболее успешного и знаменитого медиамагната Америки. Однако на предложение Видемана наложил вето государственный департамент США, поскольку заместитель госсекретаря Самнер Уэллес был против переговоров с Видеманом и, что более важно, беспокоился об опасности для положения представителей США в Германии, если немецкому дипломату и бывшему высокопоставленному помощнику Гитлера было позволено высказываться против него.

После того, как в июле 1941 года все германские консульства в США было приказано закрыть, Видеман отплыл обратно в Германию, где у него была неприятная двадцатиминутная встреча с Иоахимом фон Риббентропом, министром иностранных дел Гитлера, который, как мы видели, чрезвычайно недолюбливал Видемана. Не повидав Гитлера, Видеман был отправлен на должность в германском консульстве в Тяньцзинь приблизительно в 150 километрах к юго-востоку от Пекина – насколько возможно далеко от глаз Гитлера. В соответствии с информацией, полученной OSS, когда Видеман был в Германии, армейские офицеры говорили ему об отвращении к бессмысленным убийствам гражданских лиц на Востоке и что он заметил растущее возмущение в Баварии по отношению к северной Германии и антикатолицизму нацистского режима. Когда Видеман был в пути к своему новому назначению, директор OSS Вильям Дж.Донован спросил Рузвельта, полагает ли он "желательным в свете настоящей ситуации посмотреть, отречётся ли Видеман от своей партии". Однако в этом случае Белый дом и OSS решили не рассматривать далее этот вопрос.

При нахождении в Тяньцзине, чувствуя, что он вскоре должен будет покинуть тонущий корабль, Видеман уже приготовил заметки о своей службе в качестве адъютанта Гитлера, собирая инкриминирующие факты о Гитлере и других высокопоставленных нацистах.

***

Как мы интерпретируем поведение таких людей, как Видеман, или других из консервативного политического спектра, как например Оскар Даумиллер или Герман Корнахер, которые некогда поддерживали Гитлера, но затем дистанцировались от него? Долгое время этот вопрос был безнадёжно политизирован, когда поколение, жившее во время Третьего Рейха, ретроспективно создало версию их собственного соучастия с нацистским режимом, что чрезмерно подчёркивало сопротивление. Это продолжало сильно политизироваться, поскольку дети тех, кто был вовлечён в нацистскую Германию, старались склонить их оправдывать их вовлечение. Однако по мере того, как конфликт между поколениями 1933 и 1968 перестал доминировать в публичных дебатах, стало гораздо легче объяснить в неморалистических терминах сотрудничество немцев с режимом Гитлера – сознательное или бессознательное, добровольное или принудительное, информированное или неинформированное, идеологическое или оппортунистическое, основанное на сговоре или воинственное.

Долгое время существовали тенденции изображать католическую среду, из которой пришло большинство людей полка Листа, как принципиально не отличающуюся от нацистов из-за отсутствия в ней коллективных действий против преступлений, совершённых при режиме Гитлера, и рассматривать консерваторов как по существу такими же, как национал-социалисты, вследствие их роли в приведении Гитлера к власти. Эти взгляды потеряли большую часть своей убедительности. Мы знаем теперь, например, что хотя ключевая ответственность за приход Гитлера к власти лежит на голосовавших за него и на консервативном истэблишменте, причина того, почему было столь мало консервативного сопротивления Гитлеру вплоть до разгара войны, в большой степени была результатом принудительных мер и насилия против ключевых консервативных фигур в 1933 году, тем самым представляя консервативные институты бессильными.

***

Начальная идеологическая дистанция между такими людьми, как Видеман и Даумиллер с одной стороны, и Гитлером с другой, за которой последовала поддержка Гитлера, и конечное сопротивление ему предполагают, что никогда не существовало согласованности между их идеологиями. Скорее это указывает на то, что они всегда рассматривали поддержку Гитлера как "просто" средство продвижения своих собственных политических убеждений, что нисколько не снимает с них ответственности за преступления, совершённые при Гитлере. Хотя действия германских консерваторов были основными в приходе Гитлера к власти, Третий Рейх не был обязательно суммой индивидуальных намерений и предпочтений всех немцев, которые прямо или косвенно внесли свой вклад в назначении Гитлера канцлером Германии. Политические деятели регулярно ведут себя в зависимости от обстоятельств, часто создавая новые политические режимы и институты, лишь отдалённо соотносящиеся с результатами, ожидаемыми большинством вовлечённых деятелей.

Убеждения многих немцев, которые по меньшей мере временно были увлечены национал-социализмом, часто были отличными от идеологической сути собственных убеждений Гитлера, как, например, антисемитизма или веры в неминуемую окончательную победу социал-дарвинизма. Они были привлечены к гитлеровскому режиму по той же причине, по какой европейцы по всему континенту были привлечены к авторитарным, коллективистским режимам: например, разочарованием в либеральной демократии вследствие мирового экономического кризиса, ростом культов лидерства, антибольшевизмом, существенным национализмом, движениями против меньшинств и страхом России.

Возникновение Третьего Рейха, таким образом, было результатом двух наборов случайных факторов, которые оба были лишь косвенно связаны с Первой мировой войной. Первым была ситуация, возникшая в конце 1920‑х и начале 1930‑х, благоприятная для роста авторитарных, коллективистских политических движений. Вторая тесно связана с Гитлером. В случае Германии Гитлер вместе с другими подобными ему нацистскими лидерами – другими словами лидер, который часто не воспринимался гораздо более радикальным, чем его аналоги в остальной части Европы, но в конечном счёте превратился в такового – был единственной жизнеспособной личностью на правом фланге, способной использовать окно возможностей, открытое кризисом в конце 1920‑х и в начале 1930‑х для коллективистских авторитарных движений. Это произошло потому, что другие правые авторитарные коллективистские группы и различные (более умеренные) группировки внутри NSDAP были оттеснены на второй план по совокупности других случайных факторов.

Как результат этой совокупности факторов многие из тех, кто помогал прийти Гитлеру к власти, игнорировали или не видели более радикальных идей Гитлера, полагая, что он и его партия могут быть использованы в качестве инструмента, например, для борьбы с экономическими последствиями депрессии, с большевизмом, для "отмены" Версальского договора, или для установления более консервативного государства. Они либо не осознавали, что базовые убеждения Гитлера заходили гораздо дальше их собственных (другими словами, они предполагали, что более радикальные цели Гитлера следует понимать метафорически), либо недооценивали тот факт, что Гитлер, оказавшись во власти, не станет обходиться с ними как с равными партнёрами, но оттеснит их на второй план, а порой и даже сделает их мишенью, и тем самым использует их как инструмент для продвижения своих собственных базовых убеждений (т.е. они предполагали, что Гитлер не будет в состоянии исполнить свои более радикальные цели).

Приход Гитлера к власти и поддержка, которую он, по меньшей мере временно, получил от широких слоёв консервативной среды, были таким образом результатом целой серии случайных факторов. Однако процесс, который мы здесь видели, является обычным для подъёма харизматичных лидеров, которые стремятся получить контроль над обществом, которое они хотят разрушить. Они делают это использованием определённых традиционных черт общества, которое они желают трансформировать, на чём они играют во время серьёзных деструкций и кризисов. Эти черты позволяют им приобрести широкую поддержку. Обращение Гитлера к обеим этим целям, которые формально соответствовали целям многих консерваторов Германии и идеям Kameradschaft, основанным на его мифическом военном опыте в полку Листа, тем самым привлекло столь многих немцев для помощи в приходе Гитлера к власти. Однако это также позволило Гитлеру, когда он оказался во власти, проводить такую политику, что многие немцы, изначально согласные с Гитлером, включая таких людей, как Видеман и Даумиллер, стали сожалеть об этом.

***

Для самого Гитлера его опыт Первой мировой войны в полку Листа имел важнейшее значение в том, как он вёл Вторую мировую войну.

Гитлер не был "сделан" Великой войной, как мы видели. И он не рассматривал свою вторую войну как перезапуск его первой войны. Однако, существовало очень прямая связь между двумя мировыми войнами, поскольку это связано с Гитлером. Связью является то, как ефрейтор Гитлер старался воплотить уроки Первой мировой войны в практику, которые он рассматривал с точки зрения мира, существовавшего после 1918 года (в отличие от времени самой Великой войны). И вот почему Вторая мировая война "на самом деле была очень, очень отличавшейся" от первой войны Гитлера. Однако наиболее важные уроки для ведения своей второй войны Гитлер извлёк меньше из самой Первой мировой войны, чем из истории в целом (в той форме, в которой она переработалась в сознании Гитлера после Великой войны). Урок состоял в том, что нации и государства сцеплены в дарвиновской борьбе за выживание, которая зависит от достаточного Lebensraum, или жизненного пространства, для их населения. Нации также должны устранить любые влияния на них, которые могли бы ослабить их в эпической борьбе за выживание. Таким образом, новая война должна была иметь две цели: создание нового Lebensraum и "очищение" немецкого народа от какого-либо негативного влияния. И это здесь – в решении вопроса о том, как может быть выиграна такая война, и в определении предположительно губительного влияния на нацию – Гитлер обратился для вдохновения к своему опыту Первой мировой войны.

Добросовестный колосс пропаганды Германии, работавшей во время Второй мировой войны, был нацелен на сплочение немецкого народа за войну и на привлечение иностранных сотрудников. Он вдохновлялся верой Гитлера в то, что предположительно посредственная внутренняя пропаганда между 1914 и 1918 годами была одной из главных причин поражения Германии. Другим уроком, извлечённым Гитлером из его первой войны, был тот, что сравнительно мягкий и снисходительный подход к военному правосудию в его полку и в вооружённых силах Германии в целом подорвал её военные усилия. Как результат, во время Второй мировой войны были казнены от 20 до 22 тысяч немецких солдат.

Гитлер также заявлял, что наблюдение на собственном опыте растрачивания ресурсов во время Первой мировой войны, когда солдат посылали, "например, из Мессинес в Фурнэ за фунтом масла", научило его использовать ресурсы более эффективно как в управлении экономикой Германии, так и в ведении войны.

Собственный опыт Гитлера в войне почти определённо сильно содействовал тому факту, что он оставался под впечатлением от способности сражаться войск Британии и её доминионов во время всей Второй мировой войны, в то время как он никогда не принимал всерьёз вооружённые силы Франции. В 1940 году Гитлер унизил французов, заставив их подписать официальный акт о капитуляции в Компьенском лесу, на том же самом месте, где немцы вынуждены были подписать перемирие в 1918 году. Он также приказал взорвать французский мемориал в лесу. По контрасту с этим, вскоре после того, как он уничтожил этот памятник, Гитлер посетил канадский военный мемориал у гряды Вими – великолепную, производящую большое впечатление модернистскую скульптуру, в которой две скорбящие фигуры установлены против двух колонн из песчаника – чтобы оказать уважение почти 60 тысячам павших канадских солдат Великой войны. Более того, Гитлер говорил в 1936 году Видеману при обсуждении вопроса Абиссинии: "Если бы у меня был выбор между итальянцами и англичанами, то я, естественно, предпочёл бы англичан. Муссолини ближе ко мне, но я знаю англичан с прошлой войны, я знаю, что они крутые парни".

Гитлер также извлёк из Великой войны то, что он полагал положительными уроками. Например, в 1941 году он использовал память об атаках партизан в Бельгии в 1914 году для оправдания жестокого обращения с гражданским населением в Советском Союзе: "Старый рейх уже знал, как действовать с твёрдостью в оккупированных областях. Вот как попытки саботажа на железных дорогах в Бельгии были наказаны графом фон дер Гольцем. Он приказал сжечь все деревни в радиусе нескольких километров после того, как расстрелял всех мэров, заключил в тюрьмы мужчин, а женщин и детей эвакуировал. Было всего три или четыре акта насилия, затем ничего больше не происходило".

В то время, как Гитлер всё меньше прислушивался к своим генералам после того, как военные действия Германии начали становиться неутешительными, он всё больше стал обращаться к своему военному опыту для вдохновения в поисках решений, как следует управлять войной. Например, он отверг предложение Гудериана, командовавшего 2‑й танковой армией во время вторжения в Советский Союз, когда тот советовал Гитлеру отступить в декабре 1941 года. Гитлер стал наставлять его, что войскам следует наделать воронок в земле при помощи гаубиц, как это делалось во Фландрии во время Первой мировой войны, и зарыться в них на зиму, игнорируя возражения Гудериана, что условия посреди зимы во Фландрии едва ли можно сравнивать с русской зимой.

Гитлер всё больше становился пленником своей собственной лжи, которую он впитал в себя. Например, 18 июня 1944 года, менее чем через две недели после высадки союзников в Нормандии в День "D", забывая, что к концу весеннего наступления в 1918 году он и люди его полка вынуждены были спасаться бегством, Гитлер, наполненный мегаломанией, говорил своим генералам, что всё, что им следует сделать, это то, что сделали немцы в начале 1918 года, когда "при нашем наступлении во время Великой Битвы за Францию мы полностью выгнали англичан из своего района". В другом случае Гитлер отверг совет своих офицеров, потому что, как это выразил Фриц Видеман, он считал, что знает гораздо больше о том, как строить новые позиции, чем его генералы, "поскольку он сам в качестве простого солдата сидел в блиндажах", в то время, как его генералы во время Великой войны не видели ничего, кроме чертёжных досок далеко за линией фронта.

Чем дольше Гитлер руководил Второй мировой войной, тем больше он смотрел назад и романтизировал свой собственный опыт рядового в Великой войне. Например, летом 1941 года, когда его солдаты напали на Советский Союз, во время одного из своих печально известных монологов Гитлер заявил, что во время Великой войны он "страшно рад был быть солдатом". Затем в октябре 1941 года он вспоминал о своём времени в полку Листа как о "времени, когда ему не нужно было беспокоиться", поскольку еда, одежда и жильё – всё было обеспечено для него. Так что слухи о его бывших товарищах по полку Листа давали Гитлеру те немногие радости, что были у него после падения Сталинграда. Например, когда в 1944 году ему случилось прочесть статью в мюнхенской газете о братьях Либхардт, которые служили с ним в 1‑й роте в начале войны, он приказал Максу Аману найти больше информации о жизни братьев с 1914 года.

Те группы, которые Гитлер ретроспективно определил как имевшие наиболее отрицательное влияние на Германию во время Первой мировой войны – в первую очередь евреи и социалисты – были определены в качестве побочной линии деятельности со дня прихода Гитлера к власти, поскольку Гитлер верил, что Германия может выжить в предстоящем дарвиновском поединке только в том случае, если Германия "очистится" от евреев и социалистов. До конца 1930‑х предпочтительное решение Гитлера в избавлении Третьего Рейха от евреев и социалистов было почти определённо не геноцидальным. В первые два года войны этническая чистка, а не геноцид, также предусматривалась для освобождения Германии от евреев и для освобождения нового Lebensraum на Востоке для германской колонизации. Однако, поскольку евреи, которых немцы собрали на оккупированных территориях на Востоке, с 1939 года не могли быть перемещены куда-либо ещё в военное время и поскольку они рассматривались как ненужные потребители во время усиливавшегося дефицита, где-то в 1941 году Гитлер и его режим вступили на путь геноцида как предпочтительной опции. В оправдание физического уничтожения евреев Европы самому себе и своему близкому кругу Гитлер одержимо повторял свою мысль, что евреи были главными виновниками поражения Германии в его первой войне. 30‑го октября 1941 года в несвязной манере он говорил главе СС и его заместителю, Генриху Гиммлеру и Рейнхардту Гейдриху: "У этой преступной расы на совести два миллиона мертвых в мировой войне, теперь опять сотни тысяч. Не говорите мне, что мы не можем послать их в болота [Morast]! Кто о наших людях побеспокоится? Хорошо, когда нам предшествует ужас [der Schrecken] от того, что мы уничтожаем еврейство".

К концу Холокоста от пяти до шести миллионов евреев были убиты руками большого числа немцев и их местных коллаборационистов. Среди жертв было по меньшей мере двенадцать из сорока пяти еврейских солдат 16‑го запасного пехотного полка, выживших в Первой мировой войне. Тем временем Артур Родль был одним из главных преступников Холокоста. После 1933 года ветеран 16‑го полка служил в концентрационных лагерях в Лихтенбурге, Заксенбурге и Бухенвальде. В 1941 году он стал командиром концентрационного лагеря Гросс-Розен, который в то время был главным образом лагерем принудительного труда. Под его командованием тысячи советских военнопленных были застрелены. С 1943 года он служил в войсках СС в Украине и позже в Хорватии в чине штандартенфюрера.

***

Единственной причиной выживания значительного числа еврейских ветеранов 16‑го полка был довольно неохотный приём, который демократии Нового Света, а также Британия и её власти в Палестине, оказывали тем, кто решил эмигрировать из Германии. Одним из эмигрантов был Юстин Фляйшман. Он и его братья приложили всю свою энергию для победы над режимом Гитлера с берегов Америки, так же, как они вложили всё своё сердце в сражение за Германию во время Первой мировой войны. В то время, как один из братьев Юстина разрабатывал и запатентовывал высококачественные пули, его другой брат участвовал во вторжении в Германию в чине полковника объединённого отдела разведки армии США.

Америка также спасла жизнь Гуго Гутмана. Когда армия Гитлера захватила западную часть Европы в 1940 году, Гутман и его семья смогли сбежать в Лиссабон, откуда они 28 августа отправились в Нью-Йорк. Через шесть недель после прибытия в Нью-Йорк Гутман с семьёй переехали в Сент-Луис. Вместе с Видеманом теперь в Соединённых Штатах Америки было два бывших адъютанта 16‑го полка. В Миссури офицер, содействовавший получению Железного Креста 1‑й степени рядовым, который теперь вытеснял евреев Германии из страны, порвал со своим прошлым. Гутман сменил имя, изменившись из Гуго Гутмана в Генри Г.Гранта. Он заявил в суде, что вследствие "многих горестных происшествий от правительства Германии и его людей" он и его семья желают "отмежеваться от всего немецкого, включая свои имена". Он жил со своей женой и двумя детьми в старой квартире на Авеню Клара, в дорогом районе города рядом с фешенебельным Форест Парком и работал теперь для компании Underwood Elliott Fisher, производившей пишущие машинки в центре Сент-Луиса. Местной газете он рассказывал: "Моё прошлое полностью забыто и всё, что я хочу теперь делать, это жить мирно и продавать пишущие машинки". Через два года после их приезда в Америку сын Гутмана-Гранта Говард Чарльз (Хайнц Вернер) вступил в армию США и был зачислен в казармы Джефферсона на юге округа Сент-Луис. Он был отправлен на европейский театр войны. Позже сын бывшего полкового адъютанта 16‑го полка поступит в гражданские оккупационные силы США в Германии, которые старались устранить все следы ефрейтора Гитлера в сознании немцев.

Эрнст Вайс, доктор и писатель, которому врач Гитлера из Пазевалка передал свои заметки в 1933 году, был менее удачлив, чем Гуго Гутман. Вайс отчаянно старался уехать из Франции после германского вторжения в 1940 году. Не зная, что его виза и билет на трансатлантический рейс были уже готовы и ожидали его в американском посольстве, 14 июня 1940 года он потерял все надежды и вошёл в ванную комнату в своём номере в Париже, наполнил ванну, принял снотворное и вскрыл себе вены, совершив самоубийство. Другим эмигрантом, знавшим о медицинской истории Гитлера и бывшим более удачливым с достижением своей эмиграции, чем Вайс, был Карл Кронер, еврейский доктор, работавший с Эдмундом Форстером в Пазевалке и эмигрировавший в Исландию. Военно-морская разведка США обнаружила его там и использовала его показания в качестве основы для доклада о Гитлере, который они сделали для OSS. Как и Вайс, Карл Майр оказался во Франции в затруднительном положении после германского вторжения в 1940 году. Бывший политический наставник Гитлера, который в отличие от него стал защитником Веймарской республики и социал-демократом, был арестован и возвращён в Германию. Он умер или был убит в концентрационном лагере Бухенвальд в начале 1945 года.

***

Вдова Альберта Вайсгербера – прославленного офицера полка Листа – также пережила Холокост в изгнании. Она провела войну в Лондоне, а вот её семья была менее удачлива. Сводный брат Вайсгербера предупредил свою смерть в руках нацистов, совершив самоубийство, а другие члены семьи были убиты в нацистских лагерях.

Огромной трагедией тех еврейских ветеранов, которые погибли в Холокост, является то, что из-за своей службы в войну и относительно хороших отношений в их общинах они остались в Германии, когда другие германские евреи, особенно молодые, выбрали эмиграцию. Например, сыновья Леви Эрлангера, Арнольд и Густав, эмигрировали в Нидерланды в феврале 1939 года, а дочь Юлиуса Манхаймера, ветерана 4‑й роты, переехала в Британию с финансовой помощью от нееврейских друзей её родителей, в то время как их отцы остались. Даже спустя пятьдесят лет дочь "всё ещё помнила отчаяние в их глазах, когда (до досконального личного обыска) в мюнхенском аэропорту она обняла и поцеловала их в последний раз".

Из-за трагического и неумышленного эффекта сравнительно низких уровней антисемитизма во многих общинах, где жили ветераны 16‑го полка, многие ветераны полка Листа во время Второй мировой войны оказались в ловушке в Германии. В начале войны многие из них были насильно заставлены выполнять принудительный труд. Среди них были Леви Эрлангер и Йозеф Хеллер, один из еврейских ветеранов 16‑го полка из Ихенхаузена. Их заставили работать на кирпичном заводе. Юлиус Манхаймер должен был работать в каменоломне. Материальное положение Эрлангера, Хеллера, Натана Вигшбахера и их товарищей евреев в Ихенхаузене также становилось всё хуже, по мере того, как гитлеровский режим довёл логику, свойственную тотальной войне, которую видели уже во время Великой войны, до её предела, выдавая только лишь очень скудные рационы питания всем, кто считался бесполезным для победы в тотальной войне.

Однако было существенное различие между тотализацией военной экономики во время первой и второй войн Гитлера. Разница состояла не в том, что только теперь немцы, как и другие воюющие нации, старались применить полный потенциал ведения тотальной войны. Фундаментальным отличием было то, что высшие должностные лица ефрейтора Гитлера смешали концепции тотальной войны и расовой войны, тем самым распределяя ресурсы не в соответствии со способностью индивидуумов внести вклад в военную экономику, а в соответствии с их (воспринимаемым) этническим происхождением. Это не была экстремальная форма того рода тотальной войны, которую вёл полк Листа во время Первой мировой войны, но это было её контрпродуктивное извращение. Или говоря иначе, она уводила ресурсы от реального военного конфликта для того, чтобы сражаться с воображаемым врагом, а именно международным еврейством. Материальные условия еврейских ветеранов в Ихенхаузене и в других общинах лишь немного облегчались актами проявления доброты местных неевреев, которые тайно передавали им еду через ограды их садиков на задних дворах.

***

Первый еврейский ветеран 16‑го полка был убит ещё до начала Холокоста. Этим ветераном был Зигфрид Шёнфельд из 11‑й роты, умерший в концентрационном лагере Бухенвальд 20 марта 1941 года. Самыми первыми еврейскими ветеранами, погибшими в Холокост, были ветераны из Мюнхена. Юлиус Манхаймер, который поступил в полк Листа в преддверии битвы на Сомме, решил, что чем он будет депортирован на Восток, то лучше он сам заберёт свою собственную жизнь. 12 ноября 1941 года, за восемь дней до того, как он должен был быть депортирован, награждённый в полку Листа Железным Крестом вместе с женой в 09:27 утра бросился под движущийся пригородный поезд. Спустя восемь дней Карл Гольдшмидт, торговец и бывший сержант 9‑й роты, был депортирован на транспорте, который отвёз 999 евреев в Литву. По прибытии в Ковно (Каунас) члены немецкого полицейского 11‑го батальона и местные коллаборанты вывели их из поезда и отправили маршем в направлении гетто. Гольдшмидт не знал, что ожидало их. Когда людей с его транспорта вели по улице, проходившей через каунасское гетто, они спросили евреев за изгородями: "Лагерь ещё далеко?" Однако их отвели прямо в IX форт, крепостное укрепление, построенное в царское время, где уже были вырыты ямы для их тел. Затем 3‑я айнзатцкоманда СС открыла огонь из своих автоматов по солдату товарищу Гитлера из полка Листа, в то время как моторы их машин безостановочно работали, чтобы заглушить выстрелы и крики. После этого они бросили ручные гранаты в ямы, наполненные умирающими евреями, и приказали забросать ямы землёй, не проверив прежде, все ли жертвы уже мертвы.

Следующим убитым еврейским ветераном был Михаэль Фру. Ветеран 7‑й роты, награждённый Железным Крестом, он вернулся после Первой мировой войны в свой родной Фюрт, известный из-за своей процветавшей еврейской общины как "Баварский Иерусалим". В отличие от других евреев из своего родного города, таких, как молодой Генри Киссинджер, он принял решение не эмигрировать. 24 марта 1942 года его забрали на основании проведения грандиозного партийного съезда нацистов в Нюрнберге. Вместе с другими 431 евреями он сел на поезд, который привёз его в еврейское гетто Избица в центральной Польше. В Избице он должно быть встретил Юлиуса Линдауэра, ветерана 5‑й роты, который, как и Фру, был награждён Железным Крестом. Ни один из 432 евреев из этого поезда, включая Линдауэра, не пережил Холокоста.

Вскоре после депортации Фру и Линдауэра, Натан Виншбахер и Йозеф Хеллер из Ихенхаузена, а также Карл Ляйтер из Аугсбурга, воевавшие во 2‑й роте, были отправлены в Пяски, ещё одно гетто в центральной Польше. До их отъезда им было сказано, что они будут выполнять принудительный труд в Польше. Однако все три ветерана полка Гитлера были убиты либо прямо в Пяски, или впоследствии в лагерях смерти Травники, Собибор или Бельзец. Тем временам в Ихенхаузене имущество Хеллера, Вигшбахера и их высланных собратьев было продано на уличном аукционе, проведённом СС и СА, что привлекло презренную толпу жадных людей из всей округи на "хорошие" торги.

Депортация и убийства еврейских ветеранов, ещё остававшихся в Германии, продолжались безжалостно. Летом 1941 года Артур Драйер, один из врачей 16‑го полка, и Габриэль Штернер, ветеран из 8‑й роты, были депортированы двумя разными транспортами в концентрационный лагерь Терезиенштадт. Этот лагерь был основан на месте бывшей крепости Габсбургов как "образцовый" концентрационный лагерь для еврейских ветеранов войны с наградами или тех, кто был ранен во время войны, а также для других "привилегированных" евреев. Одной из целей устройства лагеря было введение в заблуждение Красного Креста и международного общественного мнения об истинном характере нацистских концентрационных лагерей. Однако, за исключением нескольких квартир для выдающихся евреев в центре лагеря, которые образовали подобие потёмкинской деревни, условия в лагере были жуткими. Вскоре после прибытия Штайнера и Драйера в Терезиенштадт, тётя Стефании фон Гогенлоэ, соучастницы Видемана, умерла там. Драйер и Штайнер также не пережили Холокост. Драйер умер в феврале 1943 года, возможно, от эпидемии тифа, бушевавшей в лагере в ту зиму; точно мы не знаем. Штайнер был отправлен в Аушвиц в январе 1943 года и был убит там после того, как нацисты решили уменьшить число евреев в Терезиенштадте при подготовке к инспекции Международным Красным Крестом и множеством зарубежных гостей. В Аушвиц был отправлен также Леви Эрлангер, как и Зигфрид Хойман, ветеран, который был членом полковой ассоциации ветеранов и который смело протестовал против маргинализации еврейских ветеранов в 1936 году. Два ветерана из полка Гитлера были убиты в Аушвице с интервалом в несколько месяцев.

После марта 1943 года в Германии оставалась самое большее горстка еврейских ветеранов полка Листа. Наиболее вероятно, что они были "защищёнными" евреями; другими словами, евреями с нееврейскими жёнами. Например, Якоб Рафаэль из 6‑й роты, который был тяжело ранен на Сомме и был награждён Железным Крестом, продолжал жить в Аугсбурге вместе со своей женой до 22 февраля 1945 года. К этому времени "защищённые" евреи также были депортированы. Из 1200 евреев родного города Рафаэля Аугсбурга осталось только сорок четыре человека. Рафаэль был отправлен в концентрационный лагерь Терезиенштадт вторым, последним транспортом из Мюнхена. На том же транспорте был Гуго Гюнцбургер, ветеран 16‑го полка из Меммингена.

***

Было высказано предположение: то, что могли случиться такие ужасные преступления, как Холокост, было результатом Первой мировой войны. "Война 1914-1918 гг. сделала эти преступления возможными. Война открыла для жестокости дверь, через которую охотно прошли преступники Холокоста. Для них война и последовавший революционный подъём были тренировкой в массовом насилии и в мужском товариществе".

Совершенно верно, что Вторая мировая война и Холокост выросли из политической ситуации, которой не могло бы существовать без Первой мировой войны. Также верно, что возникновение тотальной и индустриализированной войны сделало возможным нацистский геноцид. Однако предположение, что ожесточение, которое, как говорят, принесла Первая мировая война, сделало возможным Холокост, довольно сомнительно. Во-первых, преобладающее большинство людей, исполнявших массовые убийства, это эсэсовцы, бывшие слишком молодыми, чтобы воевать в Первой мировой войне (и тем самым иметь опыт ожесточения). Более того, никто из четырёх главных архитекторов Холокоста в СС – Генрих Гиммлер, Рейнхардт Гейдрих, Адольф Эйхман и Эрнст Кальтенбруннер – также не имел опыта активной службы в Первую мировую войну. Когда в 1914 году разразилась Великая война, Йозеф Менгеле, главный врач Аушвица, выросший всего в 10 километрах от Ихенхаузена, едва только начал ходить. Во-вторых, если верно то, что Холокост стал возможным вследствие ожесточения, которое испытали его преступные исполнители в Первой мировой войне, то возникает очевидный вопрос о том, где же прошли свои тренировки исполнители великого множества других случаев современного геноцида и этнических чисток, если в их странах не было при их жизни никаких войн (например, Камбоджа в 1970‑х или Югославия в 1990‑х).

Также малоубедительно заявление о прямой причинно-следственной связи между колониальным насилием и Холокостом. Разумеется, верно то, что отец Германа Геринга был комиссаром рейха германской Юго-Западной Африки в конце 1880‑х и что Франц Риттер фон Эпп, бывший нацистским управителем Баварии, служил в германской Юго-Западной Африке во время массовых убийств племён хереро и нама. Верно также и то, что германские советники оттоманских правителей были вовлечены в этнические чистки армян во время Первой мировой войны. Однако, что показывают эти связи? Они в лучшем случае незначительны. Большинство людей, служивших в колониях, не стали вовлечёнными в геноцид. Во всяком случае, Геринг был колониальным чиновником в германской Юго-Западной Африке задолго до резни хереро и нама. Боле того, массовые убийства в колониальных империях других европейских держав не преобразовались в геноцид, равно как и этнические чистки и массовые убийства армян в Первой мировой войне не превратили сыновей вождей Оттоманской империи в преступников геноцида в 1940‑х.

Гораздо более убедительным ответом на вопрос о том, что сделало возможным убийство по меньшей мере двенадцати еврейских ветеранов из полка Листа, равно как и остальных пяти или шести миллионов евреев, будет указание на смертельный коктейль этнического конфликта, чрезвычайной экономической неустойчивости и упадок империй, равно как и трансформацию европейской государственной системы мультиэтнических империй в современные этнически определённые национальные государства, навязчивая боязнь большевизма в целом и параноидальный антисемитизм Гитлера в частности. Фокусироваться же при этом на ожесточении во время Первой мировой войны, на колониальном насилии или на заявлениях о потере человеческой солидарности в Германии девятнадцатого века будет контрпродуктивным.

Процесс трансформации из мультиэтнического, многоконфессионального династического мира Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в мир современных национальных государств был по большей части столь кровавым потому, что этнически смешанный характер региона делал плавное создание новых национальных государств с чётко определёнными этнически границами почти невозможным. Следует отметить в этом контексте, что люди из этнически смешанных районов за пределами Германии и немецких территорий, потерянных после 1918 года, сильно преобладали среди нацистских военных преступников. Возможно, не будет преувеличением сказать, что Холокост скорее не случился бы, или по крайней мере не произошёл бы в таком масштабе, если бы не нацистские военные преступники из мультиэтнических пограничных земель.

Подобным образом, как мы видели ранее, сбрасывание атомной бомбы на Хиросиму и Нагасаки и бомбардировки британских и немецких городов скорее, чем Холокост, находятся в традиции германских массовых убийств 1914 года и жёсткой политики операции Альберих. Вторая война Гитлера в своей сути была не только тотальной, но и расовой и войной за жизненное пространство. Его первая война не была ни тем, ни другим.

***

Весной 1944 года, когда плохие новости продолжали приходить в Берлин со всех фронтов, Гитлер стал всё более беспокоиться о том, чтобы Вторая мировая война не стала повтором конечных стадий его первой войны. В разговоре с Альбертом Шпеером, архитектором Гитлера и доверенным лицом, ставшим министром вооружений, ефрейтор Гитлер даже косвенно подтвердил, что его слепота в конце Первой мировой войны была результатом психосоматической истерии. Он сказал Шпееру, что беспокоится о том, что снова ослепнет, как в 1918 году.

Когда американцы, британцы, войска доминионов и Советского Союза дошли до Германии в конце 1944 и начале 1945 года, и когда Якоб Рафаэль и Гуго Гюнцбургер были освобождены Красной Армией в Терезиенштадте, Гитлер не понимал, почему "его" немцы "предали" его и отказались устроить масштабную партизанскую войну против сил демократий Запада. Близорукость Гитлера частично была результатом его неверного анализа того, что пошло не так в полку Листа и в вооружённых силах Германии в целом в Первой мировой войне. В попытке поддержать боевой дух среди немцев и запустить "удар в спину" армиям противников Германии нацистский режим попытался в 1944-1945 годах воссоздать условия, обратные тем, что как верил Гитлер, существовали в 1917-1918 гг. Руководство нацистов полагало, что их превосходная пропаганда позволит создать идейное и преданное ополчение (Volkssturm), которое станет вести войну достаточно долго и нанесёт достаточно большой урон американцам и британцам, чтобы предотвратить то, чтобы тыл мог заколебаться и нанести своим победоносным армиям удар в спину. Результатом должна была стать победа Германии, предположительно таким же образом, как союзники выиграли войну в 1918 году. Вкратце, послевоенные заблуждения Гитлера относительно опыта войны полка Листа питали его заблуждения в конце Второй мировой войны, что в свою очередь определило судьбу Германии во время заката Третьего Рейха.

***

Вплоть до самоубийства среди руин Берлина в последние дни войны его военная служба в полку Листа оставалась в центре самоидентификации Гитлера и пропагандистского представления истории его жизни. В ночь с 28 на 29 апреля, когда русские танки находились всего в квартале от бункера Гитлера, ефрейтор Гитлер надиктовал своё политическое завещание, в самые тяжёлые часы вспоминая о своих днях во время Первой мировой войны в полку Листа. Начальное предложение его завещания ясно даёт понять, насколько он хотел, чтобы его помнили как обычного человека, который был "сделан" своим пережитым в Первую мировую войну опытом и который отважно старался вести Германию обратно к величию: "С 1914 года, когда в качестве добровольца я совершал свой скромный вклад в мировую войну, которая была навязана Рейху…"

Примерно в то же самое время, когда Гитлер размышлял о том, как он хочет, чтобы его помнили, а члены гитлерюгенда бросали угрозы смертью с черепом и костями в почтовые ящики тех ветеранов полка Листа, которые сорвали пангерманское собрание в конце Первой мировой войны, многие нацисты старались погубить вместе с собой столько своих заявленных врагов, сколько было возможно, устраивая марши смерти узников концентрационных лагерей, уводя их от наступающих войск союзников. Когда в конце апреля Оскар Даумиллер услышал о том, что начали эвакуировать концентрационный лагерь в Дахау, он отважно попытался расстроить планы нацистов по организации марша смерти из Дахау. Вместе с католическим священником он говорил местным крестьянам на маршруте марша смерти выходить на улицы со своими собаками, чтобы запугивать охранников, ведущих конвои.

Жена и дочери Руппрехта Баварского были теперь также освобождены. Они были арестованы в Италии после покушения на Гитлера, тогда как потенциальный наследник баварского трона смог сбежать в неоккупированную часть Италии. С того времени его жена и дочери были помещены в концентрационные лагеря Заксенхаузен, Дахау и Флоссенбург, где они были освобождены вооружёнными силами США.

Через полтора дня после того, как он вспоминал свою первую войну, диктуя своё завещание, Адольф Гитлер, только что поженившийся с Евой Браун, удалился со своей новобрачной в свой кабинет. К этому времени он отдал свой золотой партийный значок в качестве подарка Магде Геббельс. Однако он всё ещё носил свой Железный Крест 1‑й степени и свой знак о ранении, намеренный умереть как ветеран своей первой войны. Так что его вторая война и началась, и закончилась с обращения к его опыту в Великой войне. Гитлер положил в рот капсулу с цианидом и, раскусывая её, в то же самое время приставил свой пистолет Вальтер калибром 7,65 мм к правому виску и нажал курок. Его вторая война закончилась. Ефрейтор Гитлер был мёртв.