Первая война Гитлера

3. Два взгляда на одно Рождество (начало ноября 1914 – 31 дек. 1914 года)

В дни, предшествовавшие Рождеству 1914 года, на фронт продолжали прибывать подарки. Это означало, что война не закончится к Рождеству, как представляли себе солдаты в начале военных действий в августе. Военные власти Германии всё больше беспокоились о том, как солдаты полка Листа, равно как и их товарищи по всему Западному Фронту, будут реагировать на этот удар по своим ожиданиям и мечтам. Однако вначале казалось, что их беспокойство было необоснованным.

После недель дождливой погоды канун Рождества принёс крепкий морозец, и воздух посвежел. Люди в полку Листа – выжившие в 1-м Ипре и новые пополнения – были возбуждены тем, что они смогут провести Рождество если не со своими родными дома в Баварии, то, по крайней мере, не в окопах, а в бельгийской деревне Мессинес (Мезен) с говорящим по-голландски населением. Находившаяся к югу от Ипра Мессинес лежала наверху низкой гряды, возвышавшейся над позициями, с которых полк противостоял британским и французским войскам с конца 1-го Ипра на исходе ноября. В нескольких сотнях метров от деревни находилась ферма, подходящим образом названная "Вифлеем", в которой в предыдущем месяце находилось командование полка. Гитлер описывал окрестности Мессинес как "частично ровные и частично волнистые, покрытые бесчисленными изгородями и прямыми рядами деревьев".

На протяжении столетий над Мессинес доминировал внушительный средневековый монастырь, который в 1492 году был превращён в приют для сирот и который зарисовал Гитлер в конце 1914 года (см. фото 3). По словам Гитлера "Мессинес – это деревня с 2400 жителей, или, скорее, это была деревня, поскольку теперь от неё не осталось ничего, кроме огромной кучи золы и битого кирпича". Сражение в предшествующие недели и месяцы на самом деле превратило Мессинес и её монастырь в развалины. Отец Норберт подходяще говорил о деревне как о "развалинах Мессинес". Однако в сравнении с окопами Мессинес казалась раем. После того, как их родственный полк, 17‑й Баварский Запасной Пехотный полк, сменил их предыдущим днём посреди легкого снегопада, солдаты нашли убежище в подвалах разбомблённых и сожжённых домов. Когда над Мессинес опустилась ночь в канун Рождества, который для немцев является наиболее важным днём их рождественских праздников, три роты собрались в развалинах бывшего монастыря деревни. Здесь они некоторым образом воссоздали волшебство традиционных баварских рождественских празднований, собравшись вокруг празднично украшенной и освещённой рождественской ели. На их рождественском праздновании под их ногами в усыпальнице также присутствовали останки тёщи последнего успешного захватчика страны их противников, Вильгельма Завоевателя. После пения рождественоского гимна "Тихая ночь" и произнесения молитвы о том, чтобы Рождество принесло мир, солдаты RIR 16 в комнате, прилегающей к монастырской аркаде, открыли подарки от компаний, клубов, школ и простых граждан из Мюнхена и при этом распивали баварское пиво, посланное мюнхенскими пивоварнями на фронт. Когда Вайсгербер открыл свой подарок, он очень разволновался: "Каждый свёрток был удачей, - писал он. - У нас также была рождественская ёлка, и потому настроение было поистине праздничным. У нас здесь также было игристое вино, почти каждый день. Чего ещё можно было желать?" В день Рождества был черёд некоторых из оставшихся рот присоединиться к празднеству.

По общим отзывам Адольф Гитлер весьма критично относился к религии. В отличие от почти всех его товарищей он не пил и не особенно любил получать подарки от друзей и семьи. Он в самом деле давно утратил связь как со своей семьёй, включая свою сестру Паулу, так и с друзьями из своего детства и юности. И всё же нет оснований полагать, что он не присоединился к празднованию Рождества в руинах бывшего монастыря Мессинес.

Гитлер и подобные ему люди приняли ту реальность, что война не закончится так быстро, как предсказывалось. Победы на Восточном фронте, празднуемые с присланным из Мюнхена пивом, помогли поддержать их дух. Всё ещё безоговорочно поддерживавшие войну, они во многих случаях пошли на войну добровольно, были готовы убивать тех, кого принимали за партизан (francs-tireurs), прошли через 1-й Ипр и смирились с неделями грязи и непрекращающихся военных действий до той поры, когда Рождество принесло им временное облегчение. В письмах к своему местному протестантскому пастору в южной баварской деревне Фельдкирхен командир подразделения военной полиции 6-й запасной дивизии Георг Арнет подтвердил плохие условия и тяжёлые сражения, с которыми были вынуждены сталкиваться солдаты дивизии. Однако он поддерживал то, что "наше положение в войне остаётся хорошим", утверждая, что солдаты 6‑й дивизии сражались с "истинным пренебрежением к смерти". Он писал своему пастору – у него нет никаких сомнений в том, что победа будет за ними.

Когда Гитлер праздновал Рождество, он уже не был больше простым пехотинцем. Его опыт в качестве бойца и простого пехотинца продлился только на несколько дней дольше, чем у тех, кто погиб в полях и среди оград Гелувелта. Вскоре после вхождения полка Листа в войну, 3 ноября (но действительно задним числом с 1 ноября), в то время, когда полку Листа чрезвычайно не хватало офицеров, сержантов и военнослужащих более высокого ранга – когда буквально все сержанты и унтер-офицеры были повышены для заполнения вакантных должностей (как в случае Альберта Вайсгербера, который стал Offiziersstellvertreter, или унтер-офицером) – Гитлер был повышен в звании до ефрейтора (Gefreiter). В баварской армии это повышение всё ещё было в пределах рядового состава. Это было звание, которое не давало Гитлеру какой-либо власти командовать другими солдатами – как было бы в случае звания капрала или младшего капрала (которое публикации на английском языке неверно стремятся применить к Гитлеру). Другое событие, которое случилось примерно в то же время, изменило войну рядового Гитлера даже в большей степени, событие, без которого жизнь Гитлера и жизнь мира, какой он её сделал, были бы существенно иными. Через одиннадцать дней после прибытия на фронт, 9 ноября, Гитлера сделали посыльным, и он был приписан к полковому штабу. Полное значение этого развития событий, влиявшего на то, как Гитлер станет видеть войну, как он впишется в полк Листа, и, в должное время, как он станет развиваться политически, станет очевидным только гораздо позже.

Люди в штабе полка быстро становились заменой семьи для рядового Гитлера. Он выказывал неизменную и часто отважную лояльность к своим начальникам. В самом деле, когда на последних стадиях 1‑го Ипра полк должен был атаковать сильно обороняемый лес в нескольких километрах к северо-западу от Мессинес, Гитлер определённо спас жизнь своего командира. В соответствии с докладом в атаке, которая будет стоить жизни 122 солдатам, Гитлер и его товарищ посыльный Антон Бахман увидели, как новый командир полка Листа, подполковник Филипп Энгельхардт, неосторожно вышел из своего укрытия на краю леса. Энгельхардт немедленно привлёк огонь из окопов. Если верить докладу от 1932 года Георга Айхельсдорфера, бывшего полкового адъютанта, Гитлер и Бахман эффектно бросились вперёд, прикрывая Энгельхардта и уводя его обратно в безопасное место. Суть этой истории подтверждается сообщением о том же событии, опубликованным в конце 1915 года в памятной брошюре, прославляющей военную службу полка Листа до того времени. Отличия между сообщением 1915 года, написанным в то время, когда Гитлер был никем, и сообщением, опубликованным за год до прихода Гитлера к власти, однако столь же интересны, как и схожести. Сообщение 1915 года описывает четверых посыльных, а не только Гитлера и Бахмана, выступивших вперёд защитить Энгельхардта. В этом сообщении сам Энгельхардт не находится под огнём, но посыльные беспокоятся, что тяжёлый огонь сражения может приблизиться к нему. Интересно то, что героем доклада 1915 года является не Гитлер, а Бахман, которому ставится в заслугу то, что он прополз 30 или 40 метров из окопов и затем протащил раненого солдата полка Листа под огнём огня французов в безопасное место.

17 ноября, спустя два дня после предположительного спасения Гитлером жизни его командира, Гитлер и Энгельхардт только чудом избежали смерти, когда в их полковой боевой пост – простую самодельную хижину – попал снаряд. Как сообщают, Гитлер покинул хижину лишь за пять минут до попадания снаряда. Он описывал инцидент как "самый скверный момент в моей жизни". Солдаты, которые всё ещё были с Энгельхардтом, были менее удачливы. Семеро из них были убиты. Сам Энгельхардт был ранен в руку и в ноги шрапнелью, перебившей главную артерию в его ноге. Он полагал, что умрёт, но выжил, чтобы рассказать эту историю. В самом деле, истории, которые он станет рассказывать в межвоенные годы о службе Гитлера во время войны, которого он видел лишь в течение семи дней во всей войне, помогут в основании "мифа о Гитлере" и подавлении голосов многих критиков Гитлера.

Когда Гитлер и Вайсгербер сидели под рождественской ёлкой в Мессинес, они были среди нескольких солдат полка Листа, которые уже были награждены легендарным Железным Крестом 2‑й степени, второй по значимости из высших военных наград для людей их ранга. Все четверо посыльных, которые выступили вперёд предупредить Энгельхардта об опасности, с которой он столкнулся в середине ноября, были среди шестидесяти из полка Листа, получивших Железный Крест 2‑го декабря по рекомендации полкового адъютанта Георга Айхельдорфера. Гитлер записал на следующий день: "Вчера, 2 декабря, я наконец получил Железный Крест. Это был самый счастливый день моей жизни".

Мало кто из других солдат его полка воспринимал своё существование в окопах рядом с Мессинес как счастливейшие дни в их жизни. Их восприятие как недель перед Рождеством, так и самого Рождества было весьма отличавшимся от восприятия рядового Гитлера. Острый недостаток снарядов, последовавший за большими сражениями осени, превратил конфликт к югу от Ипра в вялотекущий. В нём господствовали снайперы, случайная винтовочная стрельба и привычные два ежедневных раунда обстрела примерно во время обеда и ужина. Как вспоминал Гитлер в 1942 году, "в общем, сражения на Западном фронте прекратились к концу ноября – началу декабря. Затем неожиданно начались дожди и снег, и все следы сражений были смыты".

В период между 25 ноября и Рождеством ежедневно убивали менее двух человек из состава RIR 16. Хотя конфликт был вялотекущим, артиллерийский огонь был достаточно сильным, чтобы часто сделать невозможным вынос раненых солдат: "Некоторые раненые солдаты со страданиями лежали в поле несколько дней, открытые артиллерийскому огню, и их не находили", - отмечал отец Норберт. Когда раненых помещали в санитарную часть, они были вынуждены лежать во влажных подвалах или разрушенных домах под артиллерийским огнём и в неблагоприятном окружении из-за трудностей эвакуации. Совокупное число потерь было огромным. К Рождеству в 12‑й роте Фридолина Золледера оставалось только тридцать человек из первоначального количества. Другими словами, почти 86 процентов из людей, покинувших Мюнхен с 12‑й ротой двумя месяцами ранее, были либо ранены, либо медленно разлагались в полях Фландрии. Полк также начал быстро менять свой характер с прибытием новобранцев, последовавшим за Ипром.

В предшествовавший Рождеству месяц солдаты полка Листа обнаружили, что они сражаются не только с британскими и французскими силами, но также и с непогодой. "Пожилые люди из ландвера должны были ужасно страдать от постоянной сырости и холодной погоды, а также от скудного рациона питания", - записал отец Норберт. "Ревматизм, воспаление кишечника, случаи тифа наполнили наши лазареты". Многих нужно было лечить от обморожения ног. Вайсгербер писал своей жене:

Регион вокруг Ипра, как в большей части Фландрии, характеризуется высоким уровнем грунтовых вод и изобилием дождя и тумана. Не без оснований полагают, что название "Фландрия" изначально означало "затопленная земля". В течение столетий система дренажных канав и водостоков сдерживала воду. Однако, эта система не была готова к совместной атаке сильных дождей во время чрезвычайно дождливой поздней осени и зимы, зарегистрированных в истории, и огромных повреждений, причинённых дренажной системе сражениями. Вскоре солдаты полка Листа оказались живущими в трясине воды и жидкой грязи. Они почти постоянно находились в условиях холода и сырости, поскольку их зимнее обмундирование оказалось слишком тонким, чтобы обеспечить защиту против холодной и мокрой погоды. Их шерстяные одеяла были равно бесполезны, так как у них не было возможности содержать их сухими. Более того, им приходилось есть мокрый хлеб, поскольку их мешки для хлеба оказались не водонепроницаемыми. Стенки окопов постоянно обрушивались, и вода в них часто днями стояла выше, чем по колено. Единственным утешением было то, что ещё хуже были условия в британских окопах, которые находились ниже, чем у баварцев.

Людям обычно приходилось меняться, проведя три или четыре дня в наполненных грязью окопах, где они получали пищу только после наступления ночи. За этим следовали четыре дня в Мессинес, и редко передышка в бывшей промышленной фабрике в городе Коминес на французско-бельгийской границе, в нескольких километрах от фронта. По свидетельству Вайсгербера, находясь в окопах, "мы жили как кроты и выходили только для атаки". Войска должны были меняться так часто, писал Вайсгербер, "поскольку солдаты не были бы способны выдерживать в них больше времени". Жизнь в Коминес, между тем, как по крайней мере думал Вайсгербер, была очень приятной, особенно поскольку в 1914 году еды и алкоголя всё ещё было в изобилии (результат реквизиции 70 000 бутылок вина в городе): "Эти 3 дня отдыха [в Коминес] были прекрасными, за исключением часов периодических артиллерийских обстрелов вокруг. Вечера были приятными… Мы ни в чём не нуждались; игристого вина и еды более чем достаточно". Однако, на своём пути из Мессинес в Коминес люди полка Листа вынуждены были миновать разлагающиеся тела британских колониальных войск, главным образом из Индии, которых всё ещё невозможно было захоронить из-за сильного огня противника.

Сырыми и тёмными ночами солдаты полка Листа начали видеть врага повсюду. Однажды ночью в их сторону стали медленно двигаться тёмные силуэты. Люди в полку почувствовали неминуемую атаку противника. Вскоре они открыли плотный огонь по теням. Однако, что достаточно странно, ни единого выстрела не было в ответ. Вскоре они нашли причину. Когда на следующее утро взошло солнце, то поле перед их линией фронта было усеяно мёртвыми телами – мёртвыми телами скота, который ночью сбился с пути. Это была не та война, которую они ожидали.

Не только у пожилых людей из тех, кто был призван в полк Листа, моральное состояние было скверным. В противоположность образу, созданному послевоенными мифическими публикациями о Гитлере и о полке Листа, и в противоположность тому, как, вероятно, видели войну офицеры военной полиции, такие, как Георг Арнет, грубый, печальный и жестокий опыт 1‑го Ипра и последовавшие за ним события убили какие бы то ни было романтические идеи, что, возможно, были у некоторых из людей относительно войны. Как заметил командир соседнего с RIR 16 полка, войска были плохо обучены для тех условий, в которых они теперь находились. Командир также полагал, что его собственные люди были хуже в сравнении с их британскими противниками в своих способностях использовать в боевых условиях местность вокруг них. Офицеры 12‑й запасной бригады пришли к выводу в конце ноября, что всё чаще солдаты RIR 16 и RIR 17 пытались избегнуть фронта любыми способами, отмечая:

Примерно в то же время отец Норберт отметил следующее: "Как результат ужасных дней, проведённых на войне – усугублённых неблагоприятными погодными условиями…, наши войска очень пали духом". Многие солдаты, писал Норберт, были огорчены тем, что офицеры постоянно обращались к ним "резкими военными голосами", даже когда разговаривали с ранеными солдатами. В начале декабря отец Норберт понял, что драматическое падение духа более не было ограничено возрастными, женатыми мужчинами; напротив, он отметил: "Даже молодые добровольцы не могли справиться с напряжением, которое принесла зимняя кампания. Особенно эти молодые люди … производят жалкое впечатление. Все жаждут мира, нашего прекрасного рождественского подарка".

Падение боевого духа среди баварских войск было настолько существенным, что офицер другой баварской дивизии, также расположенной в Коминес, полагал, что единственным способом принудить их сражаться было настолько повысить цену неповиновения, что солдаты предпочтут пойти в бой, чем столкнуться с последствиями. В частном письме он писал в декабре:

Даже такие люди, как Вайсгербер, чья карьера быстро продвигалась в полку Листа, и кто был настроен гораздо более позитивно в отношении войны, чем многие в войсках, страстно желали мира. Даже хотя ранее в том месяце Вайсгербер написал, что "принять участие в яростной атаке и выжить создаёт чувство возбуждения, которое я надеюсь никогда не потерять", и что он радовался, когда "прямое попадание в окопы [врага] разбрасывало людей от силы взрыва", он написал в день Рождества: "Мы бы с радостью встретили мир! Мир! Когда же этот день придёт?" Падение духа, очевидное в полку Листа зимой 1914-1915 гг., не ограничивалось воинским подразделением Гитлера, но было видно повсюду в германских и британских войсках. Исходя из широкого распространения нанесённых самим себе ран, зима 1914-1915 гг. была для британской армии настоящим периодом кризиса, нежели чем 1916 или 1918 годы.

Отдельные люди в полку Листа реагировали на первые два месяца войны очень различно. Опыт Гитлера очень отличался от опыта Вайсгербера, и оба они были весьма непохожи на то, что переживали многие обычные солдаты на передовой. Тем не менее, наиболее частым ответом на войну среди людей RIR 16 было обращение к религии. Как вскоре обнаружил Оскар Даумиллер, единственными людьми в 6-й дивизии, кто активно отвергал религию, были несколько армейских врачей, которые думали о "христианской религии лишь как об устаревшем мусоре". В одном случае молодой армейский доктор сказал одному из протестантских священников, который работал под началом Даумиллера и который "готовил умирающего солдата к его смерти, чтобы тот занялся чем-либо другим, поскольку умирающий всё равно помрёт". Однако за исключением этих случаев возрождение религиозности было почти всеобщим в полку Листа. Как писал домой солдат из полка Гитлера после пережитого сражения: "Довольно много людей говорили мне после битвы, что они вспомнили свои давно забытые молитвы к Богу". Это было так же, как католическое население в сельской южной Баварии – для которого религия всё равно оставалась в центре их повседневной жизни – реагировало на войну в первую половину Первой мировой. Как и во Франции, возрождение религиозности часто было соединено с немецким национальным вопросом в войне. Однако, как мы увидим, этот национализм тяготел к оборонительности в своём характере. Другими словами, возросший интерес к религии в полку не превращался в гипернационализм.

Религиозные службы, проводимые для 6‑й запасной дивизии, были переполнены, в то время как многие солдаты посещали службу впервые за много лет. Отец Норберт отметил, записывая свои впечатления от службы для солдат 6‑й дивизии: "Тихие всхлипывания и плач прерывали священную тишину во время проповеди, и у многих молитва Аве Мария застревала в горле во время святой мессы".

Нет сомнения, что отношения между баварскими оккупантами и французским и бельгийским местным населением были чрезвычайно изменчивыми и непростыми, как очевидно из принудительного труда местного населения и реквизиции не только вина, как мы уже видели, но также, среди прочего, всех повозок, лошадей, огнестрельного оружия, древесины и продукции ферм. Тем не менее, солдаты частей 6‑й дивизии и местное бельгийское население иногда даже вместе посещали религиозные службы. В одном случае "после мессы присутствовавшие бельгийские граждане неоднократно выражали своё одобрение набожностью баварцев". В другом случае солдаты из 6‑й дивизии присутствовали на похоронах местного жителя.

Подобным образом солдат из полка Листа писал домой в ноябре 1914 года, что французы, у которых он квартировал в Лилле, были "очень [приятными людьми], которые были кем угодно, но не пылкими шовинистами". Французский доктор, работавший в офтальмологическом отделении госпиталя в Лилле, который был поставлен в подчинение немецким военным властям, отметил до прибытия полка Листа в Лилль: "В госпитале начали работать два немецких солдата. Хорошие парни, которые были обрадованы возможностью наконец получить передышку; они неутомимо излучают вежливость, и на их лицах улыбки. Мы никоим образом не можем пожаловаться на поведение немецких военных врачей".

На самом деле, немецкие военные власти старались минимизировать трения с французским и бельгийским населением. Например, после того, как немецкий кавалерийский офицер попытался незаконно реквизировать большое количество джема и шоколада в Комине, а также наложить штраф на муниципалитет, французские местные представители были уверены, что сообщение об офицере германским оккупационным властям поможет в их случае, и это на самом деле помогло. Жалоба французов привела к громкой перебранке между немецким официальным лицом из 6‑й дивизии и кавалерийским офицером, которую последний проиграл. Как результат этого, незаконный акт реквизиции был отменён. Более того, в декабре 1914 года немецкий комендант Комине, ротмистр фон Фабер, почувствовал себя обязанным написать письмо французскому мэру Комине, в котором сказал, что он был поражён отсутствием интереса, которое проявил французский мэр в обеспечении продовольственной помощи бедным людям Комине. Фон Фабер убеждал мэра действовать совместно, так как он не хотел, чтобы местное население страдало во время его службы. Какими бы ни были истинные намерения Фабера, он решил, что предпочтительнее иметь дело с затруднительным положением населения во время оккупации, чем игнорировать его.

Отец Норберт также отмечал, что солдаты из его дивизии помогали местным монахиням заботиться о старых, больных жителях, заключая: "Между прочим, солдаты полны сердечной заботы о бедных людях". По крайней мере, на время настроение видеть francs-tireurs (партизан) во всех гражданах врага улеглось. Это на самом деле был скорее краткосрочный феномен первых недель войны, нежели выражение глубоко укоренившейся немецкой культуры. "Сосуществование войск на местах с вернувшимся населением очень хорошее", - записал говоривший по-французски отец Норберт в своём дневнике 3 декабря 1914 года. Тремя днями позже, в день Святого Николая, он отметил: "Солдаты, служащие на передовой, говорят, что французы часто бросают немцам сигареты, в то время как немцы в ответ бросают шоколад… пока вдруг не поступает приказ открыть огонь и ситуация снова принимает антагонистический характер". Рождество этих людей будет очень отличным от того, что было у рядового Гитлера.

***

На второй день Рождества, который немцы считают ещё как часть рождественских праздников, боевые части RIR 16 должны были вернуться в окопы в 3 часа утра. Занимая свои позиции, они узнали от солдат своего родственного полка, который они меняли, что во время предыдущих двух дней случилось нечто удивительное. В канун Рождества солдаты RIR 17 и полка Девоншир с другой стороны окопов по очереди пели рождественские гимны и песни. Солдаты RIR 17 поставили рождественские ёлки. Вскоре они вышли из окопов, крича: "Вы не стреляете; мы не стреляем. Это ваше Рождество. Мы хотим мира. Вы хотите мира". Множество английских и баварских солдат вышли теперь из своих окопов, оставляя позади оружие. Они встретились на ничейной полосе между своих окопов, обмениваясь скромными подарками. В секторе как раз рядом с одной из позиций RIR 17 примерно двести – четыреста британских и немецких солдат, из полка Норфолк и из воинской части 6‑й дивизии или соседней дивизии, включая своих офицеров, встретились на ничейной земле, смешиваясь и совместно распевая гимны.

Начальство полка Листа пыталось предотвратить повторение Рождественского Перемирия во второй день Рождества, но тщетно. Когда первые лучи света превратили ночь в морозный, но очень ясный день, Йозеф Венцль, солдат 2‑й роты из сельской восточной Баварии, увидел, как британские солдаты выходят из своих окопов, махая руками ему и его товарищам. Венцль и его братья по оружию восприняли это как приглашение выставить рождественскую ёлку на парапет своих окопов. Они зажгли на ней свечи и позвенели висевшими на ней колокольчиками, как если бы приглашая своих британских коллег. Вскоре солдаты полка Листа и Манчестерского и Девонширского полков пожимали друг другу руки, вовлечённые в простые разговоры на немецком и английском языках, и обмениваясь подарками. Когда Венцль решил присоединиться к своим товарищам, как он писал домой, британский солдат немедленно приблизился к нему, пожал ему руку и дал ему несколько сигарет. Он описывал: "Другой дал мне носовой платок, третий написал своё имя на военной открытке, четвёртый написал свой адрес в моей записной книжке. Солдаты, насколько могли это делать, хорошо общаясь друг с другом. Англичанин играл на гармонике немецкого товарища, некоторые танцевали, а другие были чрезвычайно горды, примеряя германский шлем". Товарищи Венцля из 16-го полка и их британские коллеги теперь собрались вокруг освещённой рождественской ели и пели рождественские песни. Венцль написал домой, что половина солдат его взвода смешалась с британскими солдатами, а Вайсгербер сообщал: "Мы даже отпраздновали весёлое Рождество. Сегодня мы обменялись приветствиями с англичанами. Стрельбы не было, а вместо этого все солдаты вышли из окопов и пели песни и танцевали вместе. Это странная война". Макс Херольд из 8‑й роты между тем получил несколько рождественских пожеланий от британских солдат, которые они торопливо нацарапали на обороте своих фотографий или почтовых карточек. На одной было написано: "Желаю тебе очень счастливого Рождества и скорейшего окончания войны. Л.А.Праер, 15-й Девонширский полк". На следующий день, 27 декабря, британские войска были заменены другими войсками из Манчестерского и Норфолкского полков. Это не положило конец Рождественскому перемирию, так как солдаты полка Гитлера теперь обменивались подарками также и с ними.

Рождественское перемирие между полком Листа и войсками трёх полков 5‑й дивизии британских экспедиционных сил не было единичным событием. Перемирие, безусловно, не распространилось повсюду. Но всё же оно случилось на примерно двух третях протяжённости Западного фронта по обеим сторонам бельгийско-французской границы, где были британское войска. Если в случае полка Листа Рождественское перемирие было инициировано британскими войсками, в других местах оно исходило по крайней мере столь же часто от германских войск, как и от британских. Один из британских солдат из 15‑го лондонского полка сообщал о своих разговорах с саксонскими солдатами во время Рождественского перемирия, что "никто из них, похоже, не имел какой-либо личной враждебности по отношению к англичанам и все говорили, что они будут очень рады, когда война окончится". Еще где-то немецкие солдаты говорили солдатам 2-го Королевского Дублинского стрелкового полка: "Мы не хотим убивать вас, и вы не хотите убивать нас. Так зачем стрелять?" В соответствии с некоторыми докладами немецкие и британские солдаты вместе играли в футбол; в другом месте солдаты с обеих сторон Ла-Манша обменивали бочки немецкого пива на сливовый пудинг и совместно хоронили своих погибших товарищей.

Возникает вопрос – почему Рождественское перемирие не продолжилось? Ответ состоит в изменении погоды и в изданных приказах, что не имеет ничего общего с политическими убеждениями и культурой воюющих сторон. Как было записано в дневнике боевых действий 1-го батальона во второй день Рождества, "попытки братания между англичанами и нашими людьми были энергично пресечены". На следующий день перемена погоды вернула затяжной фламандский дождь и снова превратила почву в море грязи. Две ночи спустя пришла одна из наихудших зимних бурь с грозой, "ужасный ветер и проливной дождь". Британский офицер, находившийся неподалёку, отметил: "Даже в тропиках я никогда не видел более ярких молний". Таким образом, ужасная погода и жёстко сформулированные приказы от их начальников в конце концов прекратили Рождественское перемирие 1914 года. 28 декабря начальство полка Листа приказало солдатам стрелять в любого британского солдата, покидающего свои окопы. За этим последовал приказ по германской армии и на следующий день подобные британские распоряжения, запрещающие все какие бы то ни было братания и приближение к противнику в окопах, и расценивавшие их как государственную измену. К Новому Году вернулось привычное убийство противника.

Британский писатель-романист Генри Вильямсон, участвовавший в Рождественском перемирии на расстоянии нескольких миль от расположения полка Листа, позже расценивал Перемирие как единственное наиболее преобразующее событие в своей жизни. По мере того как он в 1930-х всё больше склонялся в сторону британских симпатизаторов нацистов, он фантазировал о том, как Гитлер принимал участие в Перемирии всего лишь в нескольких километрах от того места, где он сам пережил Рождественское перемирие 1914 года. Он тщетно старался убедить в 1930-х британскую публику в том, что Гитлер был некоторым гибридом его друга Лоуренса Аравийского и его самого. Война, писал Вильямсон, превратила Гитлера в идеалиста, который хотел создать новый и лучший мир и избежать новой войны. В соответствии с Вильямсоном, ни Гитлер, ни нацистская партия не обладали "военным менталитетом". Как и миллионы немцев, Вильямсон проецировал свои собственные надежды и мечты на Гитлера.

Единственным моментом, который Вильямсон воспринял правильно, было то, что Гитлер желал создать новый мир. Гитлер определённо не принимал участия в Рождественском перемирии. Во-первых, его роль среди вспомогательного персонала полкового штаба сделала бы любое его участие почти невозможным. С другой стороны, если мы поверим свидетельству в 1940 году товарища Гитлера посыльного Генриха Люгауэра, Гитлер питал отвращение к Рождественскому перемирию и был разъярен поведением солдат своего полка. Люгауэр сообщал в 1940 году: "Когда все говорили о братании с англичанами в Рождество 1914 года, Гитлер проявил себя его ожесточённым противником. Он говорил: 'Нечто подобное не должно быть даже предметом обсуждения во время войны'." Даже если мы будем рассматривать свидетельство Люгауэра скептически, остаётся тот факт, что Гитлер обожал офицеров полкового штаба и в течение всей войны относился к ним почтительно. Так что невероятно, что он не стал бы разделять критическое отношение среди офицеров полкового штаба к Рождественскому перемирию, чьей работой было ограничить его, какими бы не были их личные мысли на этот счёт. Однако остаётся вопрос: как понять тот факт, что солдаты полка Листа – которые были готовы стать исполнителями массовых казней гражданских лиц, которые радовались, обнаружив, что их противники британцы, и которые также выражали горячий энтузиазм перед своим первым сражением – братались с британскими солдатами во время Рождества 1914 года. В конце концов, в отличие от Гитлера, по крайней мере половина солдат полка Листа принимала участие в Рождественском перемирии.

Проблема в ответе на этот вопрос состоит в том, что с тех пор, как в начале 1915 года появились новости о перемирии, то существовала тенденция либо принизить важность перемирия, рассматривать вовлечение в него германских солдат как непредставительное для Германии, в которой доминирует Пруссия, либо романтизировать Рождественское перемирие. У "романтической" школы была тенденция смотреть на него как на то, что одна книга о Рождественском перемирии назвала "самой лучшей и самой воодушевляющей рождественской историей современности", как выражение всеобщих уз гуманизма против милитаристской элиты. Центральной темой последней научной книги о Рождественском перемирии несомненно является, "имел ли этот эпизод малейший шанс на то, чтобы положить конец враждебности в мире". Подобным образом расточительно снятый номинированный на премию Оскар фильм Joyeux Noel ("Весёлого Рождества!") пытался рассказать историю о перемирии как своего рода современную версию великого межвоенного пацифистского романа и фильма "На Западном фронте без перемен".

С другой стороны спектра Рождественское перемирие принижалось как "просто … праздничный перерыв в войне, в которой необходимо было победить", и оно в первую очередь основывалось на стремлении похоронить мёртвых. Другая идея, которая выдвигалась, – это то, что участвовавшие в перемирии немецкие солдаты были "хорошими немцами", не представлявшими в целом Германию, основана между тем на том наблюдении, что баварские и саксонские войска, скорее чем прусские, были приверженцами перемирия. Они были с точки зрения культуры предположительно более склонны участвовать в перемирии, чем националистические и милитаристские пруссаки.

Эта интерпретация не объясняет, почему, когда рассматривают Рождественское перемирие, в этом контексте неожиданно саксонцев (и их культуру) следует группировать вместе с баварцами в качестве "хороших" немцев в противоположность к "плохим" пруссакам, когда, как мы видели, саксонцы (и их довоенные традиции) ассоциировались с пруссаками как "плохие" немцы в противоположность к южным немцам в контексте военных злодеяний в августе и сентябре 1914 года. Эта интерпретация игнорирует один простой факт: то, что поведение не германских частей, а британских, французских и бельгийских – это совсем другое дело. Несмотря на шоколад и сигареты, пересекавшие линию фронта в секторе 6-й запасной дивизии в начале декабря, и то, что во время Рождества 1914 года даже произошли некоторые случаи франко-немецкого и бельгийско-немецкого братания, это были исключения, подтверждавшие правило. Братание между британцами и немцами меж тем было широко распространено. Причина этого весьма вероятно состоит в различной мотивации ведения войны и в том месте, которое Рождество занимало в военной культуре британских, французских и бельгийских солдат. Во-первых, Рождество имело более высокое значение в британской военной культуре, чем во французской и бельгийской. Во-вторых, в соответствии с одним из доводов, война была для большинства бельгийцев и некоторых из французов гораздо более конкретной и личной войной, поскольку велась на родной земле при германской оккупации и при терроре населения. Каким бы ни было объяснение в поведении британских, французских и бельгийских солдат, важным моментом здесь является то, что почти все случаи братания во время Рождества происходили между немецкими и британскими солдатами на довольно коротком участке фронта, который удерживали британские экспедиционные силы.

Против британского сектора стояла 6‑я германская (преимущественно баварская) армия, в составе которой также временно служили некоторые саксонские и небольшое количество вестфальских (прусских) подразделений. Мало удивительного в том, что в Рождественском перемирии больше принимали участие баварцы и саксонцы, чем пруссаки. Примечательно то, что те прусские части, что служили с 6‑й Баварской армией против британского сектора, также принимали участие в перемирии, в то время как баварские, саксонские и прусские войска, стоявшие против французов, а не британцев, на южном фланге сектора 6‑й Баварской армии были вовлечены в него только в редких случаях. Равным образом французские войска, противостоявшие солдатам полка Листа на одном из концов их сектора, не принимали участие в перемирии. В отличие от британских войск на другой стороне полка Гитлера эти французы продолжали стрелять, как отмечено в докладе, посланном от 1‑го батальона в полковой штаб на второй день Рождества.

Вкратце, что определяло поведение немцев во время Рождественского перемирия, это не были культурные, идеологические и политические различия между Пруссией и остальной Германией. Имело значение лишь то, стояли ли немецкие части против британских, французских или бельгийских частей.

Сходным образом, если перемирие было вызвано исключительно стремлением похоронить павших, то оно должно было быть гораздо более грустным мероприятием и должно было исключить эпизоды с участием солдат полка Листа, танцующих со своими британскими оппонентами, или британских солдат, на время надевавших шлемы полка Гитлера. Подобным образом "романтическая" школа явно выставляет неверный вопрос. Вопрос не в том, были ли солдаты готовы продолжать сражаться или нет. Настоящий вопрос в том, почему произошло перемирие и почему солдаты желали продолжать сражаться.

Если верен ортодоксальный взгляд на предвоенное европейское общество, что оно изобиловало милитаризмом и гипернационализмом, то Рождественского перемирия не должно было произойти. В соответствии с этой точкой зрения, крах предвоенного европейского общества был более или менее неминуемым, потому что люди Европы, придерживавшиеся насилия, жаждали войны. По мнению одного авторитета, Европа до 1914 года была "разорванным, конфликтным миром, попавшим в тиски гонки вооружений, которую вполне можно назвать самоубийственной". Более того, часто приводили довод, что существовало постоянное усиление англо-германского антагонизма и ненависти как на народном, так и на политическом уровне, что предположительно объясняет взрыв публичной англофобии осенью 1914 года, с Баварией в качестве центра антианглийской агитации в течение войны.

Если эти объяснения верны, они могут хорошо объяснить германские военные зверства в августе и сентябре 1914 года, выражение радости среди солдат RIR 16, когда они узнали, что будут противостоять британцам, равно как и их полное энтузиазма поведение в сражении во время первых нескольких часов их боевого крещения. Однако, если эти объяснения верны, у нас не остаётся ответа на вопрос, почему по меньшей мере половина солдат полка Листа принимала участие в Рождественском перемирии.

Вовлечение в Рождественское перемирие солдат полка Листа и столь многих других британских и немецких солдат, несомненно, наводит на мысль о возможности того, что солдаты 16-го запасного пехотного полка (RIR 16) сражались не из-за предвоенных убеждений милитаризма, гипер-национализма, агрессивной маскулинности в кризисе или глубоко укоренившейся англофобии. События Рождества 1914 года указывают на то, что культурное сходство людей по обеим сторонам окоп – которое заходило далеко за пределы того факта, что на рождественские традиции британцев сильно повлияли немецкие, – вполне могло быть сильнее, чем какая-либо вызываемая культурой ненависть. Вовлечённость солдат RIR 16 в перемирие поднимает вопрос о том, насколько глубоки были в действительности анти-британские чувства товарищей Гитлера в конце октября 1914 года. Анти-британские манифестации после начала войны на самом деле часто были внезапным выражением ощущения предательства со стороны британцев в начале войны. Рождественское перемирие предполагает, что крайняя форма англофобии из первых недель войны не дожила даже до Рождества. Что ещё хуже, поведение воюющих солдат на линии фронта показало, что вся анти-британская пропаганда в немецкой фронтовой газете, Liller Kriegszeitung, не сработала. Подобным образом вся грубая пропаганда о немецких солдатах, являющихся жестокими чудовищами, более подобным животным, чем людям, не остановила людей из полков Манчестера, Девоншира и Норфолка от братания с солдатами полка Листа. Это не означает того, что британские и немецкие солдаты не связывали каких-либо негативных ассоциаций со странами друг друга. Это вовсе не так; более того, британская блокада Германии не сделала Соединённое Королевство сколь либо более популярным в Германии. Тем не менее, перемирие предполагает, что воинствующие версии англофобии, выражавшиеся интеллектуалами, официальной пропагандой и радикальными правыми, не смогли найти отклика у большинства обычных солдат, или, по меньшей мере, это не было направлено на солдат противника на полях сражений.

По контрасту доказывалось, что какая бы культурная близость ни существовала до войны, к концу 1914 года война превратилась в войну идеологическую, "войну идей", что было принято населением Европы. Теперь это предположительно была война либерализма против милитаризма, индивидуализма против общности, анархии против порядка, и капитализма против государственного социализма, чем одинаково были озабочены обычные солдаты на фронте и интеллектуалы. "Стремление воюющего государства соответствовать 'идеям 1914 года' предполагает, что это также было то, что хотели слышать люди. Письма солдат, не только в 1914 году, но и позже в войну, часто содержали те же фразы и мысли, что выражали академики".

Один аргумент против этой точки зрения в том, что она базируется в первую очередь на весьма выборочной подборке военных писем, включая ту, что была изначально опубликована во время войны и была предназначена, по словам издателя подборки – который также был издателем армейской газеты 7‑й армии, равно как и оратором на патриотических мероприятиях домашнего фронта и получателем Железного Креста за свою пропагандистскую работу, – являться как "национальным документом", так и "особенно пропагандой в нейтральных иностранных нациях". Эта компиляция писем говорит нам больше о немецкой военной пропаганде и о культурных войнах над наследием Великой войны в межвоенной Европе, чем о психическом состоянии воюющих в конце 1914 года. Более того, огромное количество почтовых открыток, которые посылали домой солдаты полка Листа и вооружённых сил Германии в целом во время войны, не склонны ни прославлять насилие, ни быть пропагандистскими открытками, полными патриотических лозунгов, которые были весьма доступны солдатам полка. Это были скорее открытки, изготовленные до войны для туристов, изображавшие панорамы городов, уличные сцены и церкви. Солдаты, посылавшие домой такие открытки, желали поделиться со своими друзьями и семьями впечатлениями от мест, где они были и какие места посетили, а не распространять "идеи 1914 года". Свидетельства военного времени, равно как и критическое прочтение послевоенных источников, на самом деле подтверждают, как мы увидим, что по меньшей мере большинство солдат полка Листа не сражались за "идеи 1914 года". Равным образом имеющиеся свидетельства не наводят на мысль, что большинство людей теперь присоединились к гитлеровскому взгляду на "жизнь, [как] постоянную ужасную борьбу". Они скорее намекают, как выразился другой историк, на "отсутствие антагонизма между многими солдатами на фронте".

Будет ли сохраняться духовное состояние Рождества 1914 года, или же продолжающиеся военные действия на самом деле политизируют, ожесточат и заставят сменить точки зрения и тем самым сделают преобладающее большинство солдат полка Листа более похожими на Гитлера (или, по меньшей мере, со взглядами, похожими на те, что Гитлер станет выражать после войны) – было открытым вопросом, когда в последние дни 1914 года солдаты RIR 16 вернулись к занятию "убивать".