Первая война Гитлера

Эпилог

Следователи 7‑й армии США проводили допрос Макса Амана 26 мая 1945 года, когда Аман увидел Геринга, проводимого мимо комнаты для допросов. Бывший штабной сержант полка Листа, чей старший сын погиб во время вторжения в Советский Союз, подскочил со своего стула, возбуждённо указывая на Геринга и говоря: "Этот жирный козёл, вы должны повесить его. Он несёт ответственность за войну и смерть моего сына. Это он, а не мы, маленькие люди". Ни тогда, ни во время всех последующих допросов в Нюрнберге позже в тот год Аман не показал какого-либо раскаяния. Всё, что он смог придумать, это обвинять Геринга. Аман, который был охарактеризован его следователями как "домашний" по внешнему виду и "грубый по природе", не показал никак того, что он считал, что было что-то неправильное с национал-социализмом как таковым или с его собственными деяниями, часто давая вызывающие и колкие ответы следователям на своём невнятном баварском акценте.

Довольно нелепо Аман старался представить себя как имевшего лишь деловые отношения с Гитлером. Ещё более абсурдно он описывал себя как филантропа, спасшего конфискованные не-нацистские издательства от разорения. Во время допроса в 1947 году он старался убедить своих следователей, что он служил Гитлеру лишь из чувства лояльности к нему, как старому товарищу по войне, не обращая внимания на политику: "Вот как можно попасться, если проявляешь лояльность к другим… Я никогда бы не подумал, что этот человек начнёт войну, потому что он сам служил на войне как простой солдат". Аман старался обвинить Гиммлера за то, что тот развратил Гитлера, умалчивая при этом, что Гиммлер был его соседом на Тегернзее. Аман в конце концов предстал перед трибуналом по денацификации за своё политическое вовлечение в национал-социализм, за что получил срок заключения 10 лет в трудовом лагере. Его также судил обычный суд за его нападение в 1933 году на издателя мюнхенского еженедельника, ставившего под вопрос послужной список Гитлера во время войны, и был приговорён к тюремному сроку в два с половиной года. Общественный обвинитель заявил в своём финальном слове во время слушаний по денацификации: "В течение всей своей жизни Аман оставался никем иным, как жестоким сержантом". Аман был освобождён из тюрьмы в 1953 году и прожил ещё четыре года до своей смерти в 1957.

Фриц Видеман, который несмотря на все свои недостатки, не стал скрывать своего несогласия с политикой Гитлера в отношении Чехословакии, когда было бы легче помалкивать, и который обсуждал с британской разведкой возможные пути устранения Гитлера, когда мог просто держаться в тени, предпринял весьма иной образ действий. Бывший полковой адъютант решил, что ему для спасения своей головы наилучшим было полное сотрудничество с союзниками. Проведя лето 1945 года в Тяньцзине, в середине сентября он вступил в контакт со швейцарским консулом в городе, попросив его передать сообщение союзникам, что он хочет отдать себя им в руки и что он желает контактировать с лордом Галифаксом, бывшим британским министром иностранных дел, а ныне британским послом в Соединённых Штатах. Через несколько дней он был в попечении OSS. После того, как его 18 сентября самолётом отправили в китайскую штаб-квартиру OSS в Кунминге на юго-западе Китая, Видеман в течение нескольких дней давал показания четырём офицерам контрразведки OSS, охотно описывая германское гестапо и разведывательную деятельность в Китае и Соединённых Штатах. Если Видеман и был напуган, то он не показал этого, довольно часто отпуская шутки и смеясь во время своего допроса. Осознавая информационную ценность Видемана, которого "сочли надёжным", служба военной разведки отправила его самолётом в Вашингтон, где его допрашивали между 29 сентября и 3 октября 1945 года.

Его следователи в Вашингтоне за желанием Видемана "быть готовым максимально помочь" и его "заискивающим и многословным поведением" распознали страх того, что он " сам может рассматриваться в качестве военного преступника". Они заключили, что "эта угроза, использованная в соответствующее время, должна не только принести результаты, но и может быть наиболее полезной в использовании человека в качестве информатора для более обличительных деталей в отношении жизней нацистских военных преступников". Он предложил свои воспоминания о том, как бывший посыльный из его полка активно планировал войну. Он также предложил анализ характеров нацистских лидеров и предложил смертную казнь для большинства ещё живых бывших нацистских вождей, включая Геринга, Риббентропа, Лея, Кейтеля, Кальтенбруннера, Розенберга, Франка, Фрика, Штрайхера, Дёница, Радера, фон Шираха, Йодля, Бормана, фон Папена, Зейсс-Инкварта и Нойрата. Видеман старался отговорить власти США от использования его в качестве официального свидетеля в Нюрнберге, предлагая взамен этого, что он будет проверять заявления, сделанные нацистскими военными преступниками. Его запрос не был удовлетворён. Видемана быстро отправили через Париж в Нюрнберг, где он станет раз за разом давать показания властям США. Он продолжал свою политику полного сотрудничества, описывая внутреннюю работу канцелярии Гитлера в 1930‑х и объясняя, почему любые возражения германских вождей и их подчинённых о том, что они не знали, что происходит в концентрационных лагерях, были неправдоподобными. В отличие от его следователей в Вашингтоне, их коллеги в Нюрнберге не думали, что откровенность Видемана в даче показаний основывалась на страхе самому быть подвергнутым судебному преследованию, заключая: "Свидетель искренне сотрудничает и поскольку он чувствует, что его не собираются объявлять военным преступником, он нацелен на помощь". Видеман согласился со своими следователями, что "при нацистском режиме было совершено множество немыслимых преступлений". Остальную часть жизни после своего освобождения из заключения под стражу в мае 1948 года Видеман вёл неприметное существование на ферме своего сына в деревне в Нижней Баварии. В 1964 году он опубликовал свои мемуары с помощью Стефании фон Гогенлоэ, с которой он вновь связался после войны. Он умер в январе 1970 года в возрасте 78 лет.

В отличие от Видемана Эрнст Шмидт никогда не рвал отношения с Гитлером. Власти США задержали его в конце мая 1945 года. Спустя неделю его перевели в лагерь для интернированных, который был устроен на месте бывшего концентрационного лагеря в Дахау. Он оставался в заключении в лагерях в течение трёх лет. В отличие от других нацистов, которые теперь заявляли, что в действительности никогда полностью не поддерживали Гитлера, Шмидт до дня своей смерти оставался непоколебим в своей поддержке Гитлера, говоря американским следователям, что он распознал гений Гитлера уже в 1914 году и что тот был великим человеком, как на публике, так и в личной жизни. По свидетельству его друзей, даже к концу своей жизни Шмидт ни разу не сказал "чего-либо о Гитлере, что могло бы запятнать его репутацию".

Между тем Оскар Даумиллер после войны встретил многих нацистских преступников. Его работа на посту главы протестантской церкви в Южной Баварии включала обеспечение пастырской поддержки для подозреваемых нацистских преступников. Его долг часто приводил его в тюрьму Ландсберг, где было исполнено множество смертных приговоров нацистам. Как вспоминал Даумиллер, "их вешали с видом на камеру, в которой ранее содержался Адольф Гитлер".

Александр Мориц Фрей пережил войну в изгнании. В 1945 году Фрей опубликовал Holle und Himmel ("Ад и небеса"), свою автобиографичесую повесть о знакомстве с Гитлером. Он некоторое время раздумывал о возвращении в Германию, но затем решил отказаться от этого. Он стал слишком озлоблен на своих соотечественников, пока был в изгнании.

В письме 1946 году он писал редактору цюрихского журнала Tat: "Вот как я узнаю моих немцев, [или] особый их вид… Когда они оказываются в беде, они начинают болтать в заносчивом величии, а не встречать объективно и без сожаления новые условия, что не имеет ничего общего с мазохизмом". С целенаправленной энергией и упорством он теперь выступил в крестовый поход против писателей, которые поддерживали режим Гитлера, называя и стыдя их, где только мог. Он умер от сердечного приступа в начале 1957 года в Швейцарии, ни разу не побывав снова в Германии. Однако другие люди из полка Гитлера или из офицеров, начальствовавших над Гитлером, внесли вклад в восстановление новой демократической Германии. Друг Альберта Вайсгербера, Теодор Хойсс, стал первым президентом Западной Германии. Более того, Михаэль фон Годин, командир бригады, которая стреляла в Гитлера и прекратила его coup d'etat в 1923 году, а также брат командира полка Гитлера во время войны, был назначен главой полиции Баварии в 1945 году. Тем временем Фридолин Золледер стал директором государственного архива Баварии.

После войны Вильгельма Диесса попросили перестроить судебную систему и сферу искусства Баварии, а также изгнать из них нацистскую идеологию. Бывший офицер, начальник Гитлера и других посыльных 12‑й бригады, неустанно работал для достижения этой цели в качестве высокопоставленного чиновника в министерстве юстиции Баварии, на должности приглашённого профессора права в университете Мюнхена, главным директором государственного театра Баварии, и директором отдела литературы Баварской Академии Изящных Искусств (Bayerische Akademie der Schönen Künste) до своей смерти в 1957 году.

Людвиг фон Валладе оставался монархистом всю свою жизнь, общаясь с двумя дочерьми своего друга Руппрехта Баварского, Хильдегардой и Хельмтрудой Баварскими. Он вложил много своей энергии в свои оставшиеся годы в предотвращение восстановления влияния функционеров Третьего Рейха в послевоенной Германии. Например, бывший начальник Гитлера пытался предотвратить публикацию книги Вернера Наумана, бывшего заместителя Йозефа Геббельса. За несколько месяцев до своей смерти фон Валладе записал свои взгляды о состоянии мира, заключая, что несмотря на его в глубине души монархические взгляды, немцы должны оказать свою полную поддержку республиканизму Конрада Аденауэра и ориентации на Запад. Будущее Германии, писал фон Валладе в середине 1955 года, находится в "Соединённых Штатах Европы". Случай бывшего командира бригады Гитлера был, таким образом, персонификацией альтернативного видения Германии, которое было убито комбинированным натиском Первой мировой войны, требованием Вудро Вильсона отмены монархии и последующими событиями: реформистская конституционная монархия, преобразующая Германию в современное прогрессивное западное государство без ужасов периода с 1914 до 1945 года.

***

Гуго Гутман / Генри Г.Грант никогда не рассказывал свою историю. Как мы видели, он уже сказал газете в Сент-Луисе вскоре после своего прибытия на Средний Запад, что его "прошлое полностью забыто" и что он хотел двигаться дальше. Попытки установить место пребывания его семьи были безуспешны: до начала 1960‑х он жил в своей квартире на Авеню Клара, но нет никаких следов его последующей жизни. Его дочь Хелен Мэри (Хелла Мария) Грант была художником рекламы; записи о военной службе его сына погибли в пожаре. Юстин Фляйшман (см. фото 15) между тем прожил насыщенную жизнь в качестве фотографа в Питтсбурге и умер в библейском возрасте 95 лет в 1993 году. Мне очень повезло, что мой студент из университета в Пенсильвании, Мартин Верман, был знаком с Фляйшманом, когда рос в Питтсбурге, что позволило мне найти сына Юстина Фляйшмана и его замечательный военный дневник.

Гуго Гюнцбургер был одним из немногих еврейских ветеранов полка Гитлера, кто остался в Германии после войны. После его освобождения в Терезиенштадте он вернулся в Мемминген, где умер в 1977 году.

***

Очень мало видимых следов осталось от полка Листа на Западном Фронте. Под Фурнэ ещё существует один из немецких бетонных бункеров, который образовывал часть третьей линии окопов. В самом Фурнэ наиболее очевидным знаком присутствия полка Гитлера в деревне в течение полутора лет является немецкое военное кладбище, в котором всё ещё погребено столь много товарищей Гитлера. Однако, в отличие от прекрасно ухоженных и величавых британских и французских кладбищ, немецкое военное кладбище в Фурнэ было понятным образом спрятано за горами песка и мастерскими местной компании. Понятным образом нет упоминаний о присутствии Гитлера в Фурнэ во время войны где-либо в нынешней сонной, но дружелюбной деревне. Сегодня самой видимой ссылкой на Баварию в Фурнэ являются огромные логотипы мюнхенского пива "Пауланер", содержащие профиль баварского монаха, являющегося почти вылитым портретом отца Норберта, в окнах местного спортивного бара на главной улице деревни.

Скудности сохранившихся видимых следов полка Листа, пробывшего на Западном фронте более четырёх лет, соответствует недостаточность сохранившихся записей о Гитлере, относящихся к периоду между 1914 и 1919 годами, что объясняет, почему миф, созданный Гитлером о своём опыте войны оказался столь стойким. Как мы видели, Гитлер рассматривал свой военный опыт как палимпсест^[22], с которого он стёр свой настоящий опыт войны и заменил тем, что подходило к его политическим нуждам. Тем не менее, несмотря на все его попытки уничтожить любые инкриминирующие свидетельства, Гитлер не покрыл все свои следы достаточно старательно. Письма, дневники и другие кусочки свидетельств, относящиеся к людям 16‑го полка, разбросанные по архивам и частным домам по всему миру, позволили нам реконструировать с большой степенью вероятности то, что Гитлер не хотел, чтобы мы видели. Таким образом, мы больше не должны полагаться ни на ложь Гитлера, ни на понимание его военных лет, соответствующее размытой, нечёткой фотографии ефрейтора Гитлера из истории полка, изображающей его в Фурнэ в 1915 году.

Кусочек за кусочком, картина, которая в конце концов возникла от складывания вместе частиц свидетельств, является образом ефрейтора Гитлера, которого избегало большинство солдат-фронтовиков как "тыловую крысу" и который к концу войны в 1918 году был всё ещё не уверен в своей политической идеологии. Взгляд на полк Листа как на отряд братьев с героем Гитлером в их сердцах имеет своё происхождение в нацистской пропаганде, не в реальности. Первая мировая война не "сделала" Гитлера. Даже революционный период, похоже, что имел гораздо менее непосредственное влияние на политизацию Гитлера, чем до сих пор предполагалось. Центральным для радикализации Гитлера был, таким образом, послереволюционный период, время, когда он всё ещё был окружён такими людьми, как Эрнст Шмидт и Карл Майр, которые, подобно ему, обладали переменными политическими пристрастиями. Этот период жизни Гитлера всё ещё покрыт большой секретностью.

Его выдуманный опыт Первой мировой войны (и его вымышленный революционный) имел, тем не менее, чрезвычайно важное значение для Адольфа Гитлера. Он стал центральным узлом его самоидентичности и пропагандистского представления истории его жизни. На протяжении лет Веймарской республики и Третьего Рейха Гитлер продолжал перестраивать для политических целей свой опыт войны. Таким образом, ретроспективно его военный опыт имел большое значение. Тактическое сознательное измышление Гитлером своего опыта войны лежит, таким образом, в центре истории того, как он пришёл к власти.

Гитлер также ретроспективно использовал войну для рационализации своего собственного мировоззрения. Например, с ретроспективным взглядом его опыт войны на фронте, казалось, превосходно поддерживал такой его взгляд, что сила была не просто не последним, а первым средством политики. То же самое верно в отношении его ожесточённого антибольшевизма и антисемитизма. Таким образом, ретроспективно война на самом деле была формирующим периодом в политическом взрослении Гитлера. Его случаи чудесного избавления от смерти во время Первой мировой войны могли также помочь убедить Гитлера, что он был спасён для великих дел в будущем. Более того, представляется обоснованным доказывать, что он использовал организационную модель штаба 16‑го полка при реорганизации NSDAP и при трансформации рейхсканцелярии после 1933 года. Кроме того, во время Второй мировой войны Гитлер обращался к своему опыту войны в полку Листа (в переформатированной после 1919 года форме) для вдохновения в том, как вести новую войну. Однако – не только потому, что он обращался к опыту войны, который был перестроен при условиях Веймарской республики, но также потому, что Гитлер пытался извлечь уроки из Великой войны, а не проиграть её заново, – его вторая война оказалась очень отличавшейся от его первой войны.

Так что истоки радикализации Гитлера лежат в послевоенном периоде, не в Первой мировой войне. Что же в отношении Гитлера, то Первая мировая война не была, таким образом, зародышем катастрофы двадцатого столетия. То же самое верно в отношении людей его полка. Большинство из них не было ожесточено, радикализовано и политизировано войной, но вернулось в свои города, деревни и сёла со своими довоенными политическими взглядами, более или менее сохранившимися. Война для них не вызвала – если пользоваться термином, который был применён для описания ситуации во Франции – "большой мутации" их сознания. Основной темой этой книги было то, что их политические пристрастия, как и пристрастия баварцев и немцев в целом, не были несовместимыми с демократизацией Германии.

Люди полка Гитлера были продуктом консервативного, реформистского общества, которое медленно двигалось в направлении к большей демократии. Широко распространённые мнения, разумеется, не всегда активно поддерживали больше демократии и либерализма – вовсе нет. Тем не менее, несмотря на или, быть может, из-за традиций конфессиональной политики и аполитичного почтения голосованием в преобладающих числах за партии мирной инициативы рейхстага и Веймарской коалиции люди из регионов призыва полка Листа доказали, что они совместимы как с постепенной демократизацией периода до 1914 года, так и с послевоенной демократизацией. Демократизация после 1918 года, разумеется, в конечном счёте эффектно провалилась. И всё же ни опыт чрезвычайно разрушительной войны – как показывает случай Соединённых Штатов после гражданской войны – ни уступки пред-демократическим элитам как таковые не срывают непременно демократизацию. В девятнадцатом и в начале двадцатого столетий демократизация была гораздо более турбулентным и запутанным процессом, чем долго полагали. Она не стремится произойти ни линейным и постепенным образом, ни отчётливо революционным способом, что означает, что процессы демократизации в Германии и до 1914 года, и после Первой мировой войны были гораздо менее необычными, чем обыкновенно предполагается.

Однако из-за своего турбулентного характера демократизация также гораздо более неустойчива и больше подвержена случайностям, чем традиционно считалось, и потому также открыта неудачам и впечатляющим эпизодам свёртывания демократизации. С перспективы начала 1919 года шансы того, что демократизация Баварии и Германии окажется устойчивой, и что ефрейтор Гитлер должен будет вернуться к рисованию почтовых открыток, были довольно высокими. История того, как ефрейтор Гитлер смог трансформироваться из "тыловой крысы", которого избегали люди его полка, в самого сильного правого диктатора двадцатого столетия является тем самым предостережением для всех демократизирующихся и демократизируемых стран. Если свёртывание демократии могло случиться в межвоенной Германии, оно, вероятно, может произойти где угодно.