Поездка до Свердловска, запомнилась не только спящим всю дорогу Быстрицким, удивлёнными глазами маршала Жукова, но и общей обстановкой. В пятидесяти километрах от фронта, мы увидели вторую линию обороны, где всё было ещё хуже чем на фронте. Голодные замёрзшие солдаты, противотанковые ежи бесконечной полосой. Окопы, рвы, ДОТы, колючая проволока, местное едва стоящее на ногах население. В основном женщины и совсем маленькие дети, которые вместе с солдатами копали траншеи, таскали мешки с песком, что-то строили.
Атмосфера… Нет, не уныние и апатии. Я очень удивлён, но все они несмотря на плачевное состояние работали с энтузиазмом. При виде нас останавливались, видя странную конструкцию на полозьях — обсуждали. Некоторые, глядя нам вслед крестили. Солдаты, в основном девушки улыбались и даже шапки в воздух бросали. Те же кто был ближе и видел на шинели Жукова огромные маршальские звёзды, вытягивались по стойке смирно.
— Потрясающие люди, — глядя на стайку машущих нам руками детей улыбаюсь.
— Соглашусь, — кивает маршал. — Другие давно бы сдались. А они… Они верят в победу. Особенно сейчас.
— Они не просто верят, — дополняет Серафина. — Они просто пылают энтузиазмом.
Нда… А ведь всё это, я уже видел. Нет, не в фильмах и не на фотографиях, а там. Там тоже гражданское население, старики женщины и дети строили укрепления, рвались в бой и верили в меня. А что я? Я всех их подвёл. Мне надо было действовать по-другому. Я должен был идти и стирать города Светлых с лица земли, вместе с жителями. Я должен был защищать мой народ. А я?
— Влад, — шелестит в голове голос Серафины. — Ты не виноват, это проклятие.
— Нет, милая, виноват только я. Я один и больше никто. Я настолько охренел от своего могущества и настолько сильно ударился в поиск знаний…
— Ты вёл войска в атаку.
— Да, но я уже не видел солдат. Перед гибелью Империи, мой народ, мои войска, каждый житель превратился для меня в единицы. Простые цифры. Я перестал видеть за ними живых и разумных. Я вёл войска, побеждал и равнодушно выслушивал доклады о потерях. Я видел, двигаясь на битву я видел страшное. Как на деревьях висит семья орков. Я слышал от выживших как целую деревню эльфов согнали в овраг расстреляли и засыпали землёй. Как гоблинов сгоняли в амбары и поджигали их. Как людей, моих людей, живьём насаживали на колья, сжигали, насиловали, издевались. Я слышал от свидетелей, как кентавров и ламий рубили на мясо, а гарпий определяли в походные бордели где они в мучениях и унижениях умирали. Я всё это знал. И испытывал только злость за то что меня отвлекают.
— Влад…
— Не надо. Я виноват. Наказание я получил, и второй раз когда вы остановили шар и не дали мне вернуться. Поделом… Такому уроду как я, не место в том мире. Я буду здесь. И здесь подобного я не допущу.
— Тяжёлая у тебя судьба, — смотрит на меня Жуков.
— Виноват, расчувствовался, на обычную речь перешёл.
— Значит у тебя там было так же. Теперь понятно почему ты так фашистов ненавидишь. Держись, Владислав, сейчас ну никак нельзя впадать в уныние.
— Георгий Константинович, — подключается Морозова. — Он не впадает. Просто у него память так работает. Он помнит всё, каждую секунду своей жизни. Но подробности раскрываются после триггера.
— Молодец, Катюша, — кивает Серафина. — Растёшь.
— А это как вообще? — интересуется Жуков.
— Товарищ маршал, — улыбается Преображенская. — Вот представьте — танк. Представьте что для вас это единичная боевая техника Он где-то там ездит, в кого-то стреляет. Его заправляют, в него грузят боеприпасы. И тут вы подходите ближе и понимаете что танк не просто боевая машина. Вы понимаете что в танке много чего интересного. Пушка, снаряды, радиостанция, экипаж где каждый отдельная личность, двигатель, баки. Вот так сейчас с Владом, у него есть воспоминание, но оно в общих чертах. А вот когда попадается ассоциация, воспоминание полностью раскрывается. Понимаете?
— Теперь да. А это…
— Надеюсь со временем это пройдёт, но гарантий дать не могу. А теперь давайте помолчим, Владу подумать надо.
Да вроде и не надо. Степень своей ничтожности я уже понял. А ещё я понял, что повторения допускать нельзя. Каким-нибудь образом, любым, я не должен допускать усиления проклятия. Иначе… Если я стану чудовищем, этот мир такого не переживёт. Он и так измучен войной…
****
Едем дальше, картины меняются. Начинают напоминать лунный пейзаж. Повсюду воронки, разбитая техника и фрагменты сбитых самолётов. Как немецких, так американских и наших если верить флагам на фюзеляже. От посёлков и мелких городов здесь остались руины.
Дальше больше, нас через каждый километр начинают тормозить патрули. Судя по тому что проверяют в первую очередь Жукова, патрули с большими полномочиями. Потому как дотошно проверяют документы, осматривают, задают вопросы, сообщают начальству, ждут и только потом пропускают.
От второй линии, до города, добираемся почти десять часов. Успеваем сто раз задолбаться, но не возникаем, хоть и очень хочется
Доезжаем, и видим что Свердловск представляет из себя крепость. И тут… Как по мне, вот это как правильно, так и не очень. Здесь много войск, укрепления, техники, а на фронте нет. То есть не было. Хотя, фронт стоило бы держать крепче. Ну это я так думаю.
С трудом, но всё же добираемся. Едем по городу, в котором практически во всех домах нет стёкол, а улицы местами перепаханы взрывами, доезжаем до окружённого зенитками большого здания, останавливаемся и выбираемся.
Видимо солдаты охраняющие это всё великолепие предупреждены. Документы не спрашивают, на девушек смотрят круглыми глазами, на меня испуганными. И молчат… Мы тоже молчим. Серафина молча поправляет на мне шапку, воротник шинели…
— А тебе очень идёт форма.
— Спасибо. Китель в спине немного жмёт и рукава, кажется, короткие.
— Я всё подогнала под размер. Ты просто нервничаешь. Выдохни, вдохни. Во-о-от. Картинка.
— А эти сексуальные голифе, — закатывает глаза Роза. — Они меня с ума сводят.
— Да хватит уже.
— Соберитесь, — грозит нам пальцем Быстрицкий который всю дорогу проспал. — Всё таки не в цирк идём. И это, девушки, вы бы оделись.
— Я не могу, — разводит руками Роза. — Мне дышать надо. Одежда мне мешает.
— А я не хочу, — кивает Серафина. — Мне и так нравится.
— А мне пофиг, — кривится Белка. — Да и вообще, Максим Иваныч, чем вам мой купальник не нравится? Красиво же.
— Ладно, это бесполезно, — качает головой Жуков. — Морозова, ты хоть не чуди. А вы… Ох, постарайтесь хотя бы не наклоняться. За мной.
Через посты охраны заходим в здание. Долго петляем по коридорам, поднимаемся на третий этаж. Сдаём шинели и шапки, проходим в большую приёмную…
Серафина снова смеётся и что-то скрывает. Вот по глазам вижу, но спрашивать не спешу. Не скажет. Поэтому…
Открывается дверь, выглядывает не кто-нибудь а сам Рокоссовский, кивает и жестом приглашает нас войти. Входим…
— Здравствуйте товарищи, — не спеша идёт к нам Сталин. — Капитан Константинов, маршал Быстрицкий, девушки… Как добрались?
— Здравия желаю… Иосиф Виссарионович…
Почему-то мямлю и машинально протягиваю руку. Понимаю что не стоило, но получаю рукопожатие. Сталин даже позволяет себе засмеяться, после чего подмигивает девушкам и приглашает всех за стол. Садится сам, раскуривает трубку… А за столом, кроме нас ещё маршал Конев и, что не удивительно, какой-то подозрительно весёлый Лаврентий Палыч.
— Влад, соберись, — хихикает Серафина. — Всё хорошо.
— Действительно, хорошо, — смотрит на меня Сталин. — Владислав, мы не кусаемся. Не надо так нервничать. Пока ждём чай, поговорим о делах. Очень хочется знать какие у вас дальнейшие планы. Владислав?
Встаю, хоть меня и не просил подхожу к висящим на стене картам, беру указку и видя что взгляды всех сосредотачиваются на мне сглатываю. Вздыхаю…
— Успокойтесь, — шелестит в голове незнакомый голос. — Нет, не ищите меня взглядом, меня как будто нет здесь. А вы… Посмотрите как они смотрят на вас. Вы наша последняя надежда. Не разочаруйте первых людей государства. Они надеются на вас. Да, я всё вам расскажу. Считал с кристалла я очень многое и с радостью поделюсь с вами. Но после совещания. Приступайте.
— Если позволите начну с самого тяжёлого фронта или же с восточного. Насколько я знаю, там всё построено на взаимодействии вражеских пехоты и флота. Поэтому предлагаю первым ударом обезвредить флот. Для начала провести разведку на месте, этим займутся Белка и Серафина. Они, внесут сумятицу в ряды наземных войск, прихватизируют несколько кораблей, врагам они уже не нужны, нам же пригодятся. А дальше, надо будет подорвать бомбы. Нанести удар в скопление кораблей. Вызванное цунами, смоет врагов с побережья. Далее, на восточный фронт мы создали восемь бомб. Первой и второй мы уничтожим корабли. Оставшиеся шесть, необходимо обрушить на Японию. Острова в геологически активном месте. Взрывы пробудят вулканы, землетрясения и цунами завершат начатое.
Переходим к западному фронту. Там враг отошёл на пятьсот километров и строит оборонительные рубежи. Необходимо ударить именно туда. Массированный удар нашими бомбами. Четырёх хватит для того чтобы превратить в пустошь участок земли в четыреста километров. А дальше наземная операция. Мы нанося удары по укреплениям и превращая их в пар будем идти и уничтожать.
За столом устанавливается тишина. Все смотрят на меня…
— А что на южном? — нарушает молчание Конев.
— На южном, товарищ маршал. После того как флоты будут уничтожены, Япония перестанет существовать, а мы расщепим на атомы западную оборонительную линию и множество войск, вы увидите массовое бегство демократов.
— Звучит хорошо, — сняв очки надавливает пальцами на глаза Берия. — Но уничтожать целую страну. Стесняюсь спросить какие у вас планы на счёт Европы.
— Не поймите меня неправильно, но по отношению к врагам планы у меня самые жёсткие. Вы все, всё про меня знаете. И вы знаете что я два раза был в будущем и сам сталкивался с проявлениями нацизма, расизма и фашизма. Если интересно… Итак, советский союз, тысяча девятьсот семьдесят шестой. Год моего рождения. СССР сверхдержава. Вооружение, экономика, производства, всё на высшем уровне. Война закончена в сорок пятом. СССР, Британия и США, заключив союз победили. Казалось бы, что может пойти не так? А то что кто-то, не может терпеть огромной коммунистической страны. Начинаются действия, тихие, аккуратные, но эффективные. В восемьдесят седьмом, случается госпереворот, к власти приходит урод и мою родину рвут на части. Республики отделяются и получают независимость. Россия встаёт на колени. Голод, бандитизм, беззаконие, приватизация. Президент Селезнёв, пляшет под дудку Запада и распродаёт всё. Заводы, в том числе оборонные, градообразующие предприятия, всё разворовывается и продаётся. Что не продаётся распиливается на металлолом. У нас наступает демократия. Свобода. Мы можем покупать джинсы, можем есть гамбургеры и пить Кока-Колу. К две тысячи десятому, население России сокращается до шестидесяти миллионов. Потом я, с куском города попадаю в другой мир. Много тысяч лет живу там, умираю и возвращаюсь обратно, но не в тот же самый, а в похожий где всё идёт практически так же. Тот же развал союза, только уже в девяностые. Но живу я дольше и вижу… Я вижу стоящую на коленях с протянутой рукой страну, которую раскупают по частям буржуи. Парады нацистов и гомосеков по городам Европы. Нищета, разруха, попытки правительства России, оппозиционных партий хоть как-то восстановить умирающую страну. Почти безуспешные, потому что
меняющиеся президенты и их прихвостни, пользуясь властью распродают родину. Делают это успешно и даже грамотно. Россия будущего, представляет из себя жалкое зрелище. Своего вообще ничего. Любое производство, неважное какое, будь то машиностроительный завод или забегаловка у дороги, всё под
иностранным знаменем. Своё только загибающаяся оборонка, которую хоть как-то пытаются удержать. Но, в основном, даже оппозиция, занимается заглядыванием в рот Западу.
Вы поймите, наши настоящие враги, не в Германии, не в Японии, а там, в штатах и на острове. Просто в этом мире, они показали себя раньше. И поэтому, действовать надо радикально. Я хоть и в хрониках, но видел, как в сорок пятом жители европейских городов наши танки встречали с цветами, а в двухтысячных своими глазами как по этим городам зигуя шли недобитые фашисты и педерасты. Я видел как вся эта мерзость, постепенно уродовала мою родину. Повторения этого я не хочу. Поэтому у нас с вами есть три пути. Сдаться и погибнуть. Повторить историю СССР и в итоге уничтожить союз. Или действовать радикально, жёстко и уверенно. Чем привести страну к процветанию и лидирующему положению. Здесь всё зависит от вашей решимости. И если вашей решимости хватит, мы победим и построим идеальное общество. Если нет, то увы…
— Страшно, — пыхнув трубкой хмурится Сталин. — Ты был в будущем, что случится с нами?
— Ничего хорошего. Вы, Иосиф Виссарионович, умрёте при загадочных обстоятельствах в пятьдесят третьем. К власти придёт Хрущёв и очернит ваше имя. Лаврентия Палыча объявят шпионом и расстреляют. Всех ваших сторонников уберут. Ваш сын, Василий, умрёт в ссылке.
— Василий… — мрачнеет Сталин. — А потом?
— Понимаете, Иосиф Виссарионович, как бы вас не ругали, как бы не очерняли, народ по прежнему вас любит. И в первом мире, и в третьем вас помнят. У старшего поколения, есть даже поговорка. Когда старики видели беззаконие, несправедливость или откровенную глупость, они говорили… Сталина на них нет. Поэтому…
— Что скажете, товарищи? — поворачивается к маршалам Сталин.
— Капитан Константинов прав, — встаёт Жуков. — Мы можем освободить Европу, мы сделаем это. Но они… Нам этого не простят. Сейчас, мы сражаемся не с Германией, Японией, Америкой и Англией, мы сражаемся со всем миром. И победить в этой страшной войне, мы можем только жёсткими методами.
— Нас травят газами, бомбят города, уничтожают население в лагерях смерти, — поднимается Рокоссовский. — Как бы тяжело мне не было, победить в войне на уничтожение мы сможем только такими же методами. Я согласен с товарищем Константиновым.
— Говорить мне не о чем, — встаёт Конев. — От этих ужасов… Я поддерживаю капитана Константинова.
— Категорически за, — встаёт Быстрицкий. — Это война давно уже идёт не по правилам. Пора её заканчивать на наших условиях.
— Да, — нацепив очки кивает Берия. — Товарищи, вы правы. Хоть это и жестоко, рассусоливать здесь нет смысла. Давать врагам передышку тоже
— Действуйте, — мрачно произносит Сталин. — Товарищ Константинов. Враги долго убеждали нас в том что Советский Союз, он же Красный Медведь, загнан в угол, унижен и его смерть всего лишь вопрос времени. Покажем им что с медведями шутки плохи.
— Начинаем операцию — Возмездие Красного Медведя, — киваю присутствующим. — Свой план я уже озвучил. Давайте внесём корректировки и приступим к выполнению.
Корректировки много времени не занимают. Все быстро приходят к согласию и получается следующее. Восточный фронт, наносит удар по анимешникам и их союзникам — любителям в пять часов попить чай. Как только Рокоссовский стирает эту мерзость с лица земли, вход вступают Быстрицкий и Конев. Иван Степаныч бьёт по тем до кого дотянется, мы разносим строящуюся оборонительную линию и переходим в наступление. Всё просто, чётко и понятно. Главным над нами назначается естественно Георгий Константинович. В остальном полная свобода действий. Почти полная, потому что уничтожать гражданское население никто не хочет.
Что с одной стороны правильно, с другой… Несмотря на мой дар убеждения и схожие с моими способности Быстрицкого, попытки убедить руководство в том что врагов за спиной оставлять нельзя, натыкаются на яростное сопротивление. Маршалы, Сталин, Берия плюнув на наши фокусы остаются непреклонны. Доказывают мне что мы не фашисты и их методами полностью действовать не можем. Да и…
Да, что-то я разошёлся. Хотя, я тоже прав и продолжу настаивать на своём, но делать это буду аккуратно. Потому как торопиться, наглеть и слишком верить в себя, занятие такое себе. Но главное не это, а то что мне верят.
****
После совещания, точнее уже утром, когда все планы по несколько раз перетрясли и дополнили, начинается работа. Не знаю как так, но мы удивительно быстро перемещаемся на вокзал. Где сгружаю бомбы в вагоны бронепоездов.
Восемь штук, маршал Рокоссовский, Серафина и Белка, после прощания и напутствий отправляются на восток. Морозова и Роза, вместе с Коневым на юг. Мы… Мы едем обратно. Мне предстоит разговор с товарищем Мессингом, о котором мне рассказала Морозова. И, как говорит Серафина, увлекательная беседа со Сталиным и Берией по вопросам будущего, которое до предела их заинтересовало. Ну и, Преображенская намекает на то, что скоро свершится нечто. Не опасное, но судьбоносное. Поэтому мне, не стоит рваться на фронт, а сидеть и ждать здесь.