Первопричина 2: Возмездие Красного Медведя

Глава 20

Некоторое время спустя. На подступах к селу. Гельмут Кляйн.

Сидя в окопе, сжимая пулемёт смотрю в даль и понимаю что это война нами уже проиграна. Сколько бы нас не убеждали в том что это всё слухи и никакого супероружия у русских нет, это правда.

Александровск, неприступная по заверениям генерала Гольдштейна крепость, расположенный севернее, просто перестал существовать. Разведка доложила что вместо города, укреплений, техники, авиации, солдат, теперь огромный на шестьдесят километров и глубиной двадцать метров, обугленный, покрытый коркой стекла кратер. Всё остальное банально испарилось.

Испарился Александровск с огромным гарнизоном и дивизиями, испарились Филины и даже никому не нужная база на севере, тоже превратилась в фиолетовый пар и поднялась вверх грибовидным облаком. Остались только мы и нам предстоит держаться против взбесившегося красного медведя. Держаться столько, сколько можно, а потом уходить.

Но позволят ли нам уйти? Кто знает, может нас также испепелят? Почувствую ли я что-нибудь при этом? Разведка… Те кто видел взрывы с высоты, не сошёл с ума и не мутировал, говорят что всё происходит мгновенно. Взрыв, грибовидное облако, волна фиолетовой энергии. От неё я научился видеть в темноте, но чем мне это поможет? У меня, после изменения глаз, после того как они стали светиться в темноте как у кошки, начались проблемы. Меня объявили мутантом. Начали шарахаться, и если нас не убьют русские, то в последствии меня убьют свои. Потому как уже идут разговоры о том, что меня и таких же бедолаг как я надо изучать.

То как наши изучают нечто необычное, вызывает у меня дрожь. Но думаю, меня убьют раньше.

А сейчас я на самом краю, в окопе с такими же как я трясущимися от страха солдатами, смотрю в темноту которая для меня не проблема и жду когда русские придут… Вместе с этим понимаю что они нихрена не низшая раса. Существа, по уровню интеллекта ниже домашней скота, просто не способны так драться. Не способны создавать такие бомбы. Не способны так легко расправляться с нами. А я? За что я сражаюсь? За превосходство арийской расы? Я простой столяр! Какое превосходство? Какая высшая раса? Мы же… Мы одинаковые. Мы и они, одинаковые люди. Откуда в нас столько злости и ненависти? Откуда в нас…

Не могу поверить, что совсем недавно, я рвался в бой. Хотел очистить эту землю от мерзости её населяющей. Я убивал, я поджигал дома, казнил партизан, насиловал девушек солдат. Я стоял и смеялся, когда русских скидывали в траншеи и дабы их туда побольше влезло прикатывали танками. Я был уверен, я был смел, храбр. Теперь я боюсь. Страх, холодными липкими щупальцами опутывает нас. И с каждым часом становится всё сильнее.

В селе перед которым мы зарылись в землю творятся страшные дела. Местные жители пропадают. Дети, женщины, они проваливаются в землю или просто исчезают. Офицеры сходят с ума и, или пускают себе пулю в висок или бросаются на других. По вечерам, по улицам бродят мрачные тени, наблюдают за нами из тёмных уголков или оконных проёмов пустых домов. Я сам видел. Человеческий силуэт, с круглыми светящимися белым глазами, демонстрируя острые зубы улыбаясь смотрел на меня. Смотрел в душу, так пристально и с такой ненавистью, что впервые в жизни, я обмочил штаны. Но и тени не самое страшное, ужаснее то, что нам не дают даже минуты отдыха.

Стоит расслабиться, подумать, как перед глазами возникают страшные видения чудовищ, людей без кожи, монстров. Сны, если заснуть получается, превращаются в долгие кошмары из которых с трудом получается вырваться. И то, только когда кто-нибудь разбудит пощёчинами или вылив на лицо стакан ледяной воды. В противном случае, сон заканчивается смертью.

Крысы, бродячие собаки, вся эта живность воюет на стороне русских. Собаки неожиданно выскакивая из кустов и подворотен, нападают на солдат и загрызают или искусывают так, что ни о какой службе не может быть и речи. Крысы устраивают набеги, проникают в казармы и зубами кромсают лица спящих, измученных жуткими видениями и страшными снами солдат. Портят амуницию, снаряжение. Волнами устраивают набеги на колодцы в которых тонут. Забираются в котлы чем портят еду. И смотрят, с ненавистью.

Единственные кто могли разогнать наваждение и внушали уверенность, агенты Аненербе. Три девушки… Они своими силами отгоняли поселившееся здесь зло. Их больше нет. Одну нашли растерзанной, висящей на столбе в удавке из собственных кишок. Вторую… Крысы сожрали ей глаза, язык и выгрызли уши. Третью… Третью, самую сильную и жестокую, после того как она развесила на яблоне троих детей по подозрению в помощи партизанам… Никто не может объяснить что тогда случилось. Просто, один из бойцов обозвал её русской свиньёй. Вся рота накинулась на неё… Изнасилование ротой солдат, она не пережила.

Всё в этом проклятом месте против нас. Зачем мы пришли сюда?

— Правильные мысли, Гельмут, — заставляет меня подпрыгнуть красивый женский голос звучащий прямо в голове. — Правильные, но увы не своевременные.

Оборачиваюсь, вижу полупрозрачный силуэт. молодой женщины в накидке и капюшоне сидящей на краю окопа. Понимая что всё, конец, выдыхаю и поднимаю руки.

— Сдаёшься, — кивает она.

— Фрау, можете мне не верить, но я здесь…

— Случайно. Я знаю. Ты не солдат. Ты обычный работяга. Ты сам не понимаешь смысла этой войны, не понимаешь зачем ты здесь. Ты даже стрелять толком не умеешь. Да и не хочешь. Но ты стрелял. Из пулемёта, по детям. Ты поджигал амбары в которых загоняли ни в чём неповинных. Ты насиловал. Ты смеялся.

— Я мирный человек. Я…

— Не хотел, — улыбается женщина которую судя по всему вижу только я. — Не хотел сжигать, не хотел насиловать. Все делали и ты делал. А знаешь, я тоже когда-то была обычным рабочим. И знаешь что со мной сделали? Кожу содрали. Матку вырезали. И размахивали ей у меня перед лицом. Страшно, да? Осуждаешь?

— Да…

— Врёшь. Скажи ты хочешь жить?

— Это ведь невозможно…

— Увы, но тебя ждёт смерть. Я вижу твой разум, планы, мечты. Что ты там хочешь? Открыть мастерскую, завести семью. Жить и работать? Не получится. Ты останешься здесь.

— Нет… Я… Почему?

— Потому что ты, такой же как и все. Обычно вы начинаете думать только перед лицом смерти. И мысли ваши настолько фальшивы… А ты… Нет, не рассчитывай на снисхождение. Скажу сразу, вас я ненавижу и жалости не испытываю. Но, твои помыслы… Ты тварь. Неужели ты думаешь, что после того что ты сделал, тебе удастся выжить? Не-е-ет… Но, если хочешь получить шанс сдохнуть быстро — не стреляй. Увидишь наших поднимай руки. Пленных брать мы не будем, поднимешь лапки — тебя убьют быстро. Пока, Гельмут.

Женщина исчезает. Мотаю головой, как вдруг… Впереди, в трёхстах метрах. Проявляется гигантский силуэт. Огромный рыцарь, метров под пять ростом, снимает с плеча такого же как он сам размера меч, вонзает его в землю и светясь зелёным встаёт на одно колено. Склоняет украшенную короной голову.

Солдаты напрягаются, все целятся в него но стрелять не решаются. Рыцарь же…

— Sanctus Christi animo, — заставляя сжиматься от страха громом грохочет проникающий в саму душу жуткий голос рыцаря.

— Haleluja amen… — со всех сторон отвечают ему человеческие голоса.

Рядом с ним проявляются советские солдаты. Встают, разворачивают знамёна, поднимают оружие.

— Corpus sado mudu so, — ещё громче продолжает петь рыцарь и от голоса его дрожит земля.

— Haleluja amen, — отвечает многотысячный хор солдат заставляя мои колени дрожать и подгибаться.

— Solutido! — встав кричит рыцарь, выдёргивает меч и сотрясая шагами землю идёт на наши позиции.

Рядом с ним, справа поднимается земля, на поверхность выбирается огромное, метров под двадцать каменное чудовище и топая идёт к нам. Слева от рыцаря, вверх бьёт фонтан, вода поднимается, принимает образ размытой девушки и плывёт.

— Ура-а-а! — переходя на бег кричат солдаты.

В ужасе хватаю пулемёт, пытаюсь взвести и понимаю что затвор заклинило. Откидываю бесполезное оружие, хватаю гранату, выдёргиваю шнур… Гранаты летят вперёд, проваливаются в землю и всё… Сажусь, приваливаюсь спиной к стене окопа и поднимаю руки.

И тут начинается. Поднимается ветер, в небе сверкают молнии. Надо мной, где-то высоко вспыхивают два огромных факела и пылая кружатся. Русские солдаты приближаются, наши выскакивают и просто перепрыгивая через окоп не обращая на меня внимания убегают. На позициях слышны истеричные вопли о том что мы сдаёмся и мольбы не убивать. Выстрелов нет, взрывов тоже. Держа руки вверх выбираюсь из окопа, вижу русские танки. Как вдруг…

— На колени сука! — тыча в меня автоматом кричит молодой, очень высокий и крепкий парень.

— Я сдаюсь, не стреляйте, — вставая на колени киваю.

— Молодец. Мордой на землю.

— Да…

Тварь. Недочеловек. Смеешь приказывать мне. Мало я вас поубивал. Ну…

Выхватываю нож, по ушам бьёт звук выстрела. В глазах медленно темнеет, каждый вдох вызывает боль в груди. Теряю равновесие, падаю вперёд и вижу…

Солдат сдвинув шапку назад плюёт на землю, перехватывает автомат и убегает. За ним бегут остальные. Лязгая гусеницами проезжают танки.

Скоро всё скоро закончится. Я уже не слышу, но всё ещё вижу. Наши войска, всех солдат кто не сбежал, но от страха не в силах защищаться, просто сносят. Их расстреливают, закалывают штыками и ножами. Окопы забрасывают гранатами. Танки поливают огнём пулемётов.

Бесславный конец.

Там же. Влад.

Позиции берём почти без боя. Давление Серафины и их с Морозовой фокусы, по натравливанию на фашистов местной живности, видений и воровства местных свою роль сыграли.

Белка, Роза и Фая улетают преследовать сбежавших. Мы идём по селу… Село большое, вытянутое. Народу… Нацисты, на что и был расчёт, бросая оружие идут сдаваться. Серафина говорит что мои фокусы и выпендривания поставили точку. Нервы не выдержали. Предпочли плен смерти. Однако выживут не все.

Вместе с Быстрицким, Горчаковым, Савиным и прибежавшим Никифоровым идём по улице, созерцаем ужаснейшие картины.

— Ну? — останавливаясь у яблони и смотря на висящие на ветвях тела детей с табличками «партизан» спрашиваю. — У кого-нибудь ещё есть сомнения с кем мы воюем?

— Давно уже нет, — сняв шапку шепчет Быстрицкий. — Вася, детей снять и похоронить. Влад…

— Я в порядке, — стараясь не смотреть на жуткую яблоню киваю. — Идём. Дальше…

А дальше начинается самое страшное. Серафина и Морозова со своим отрядом мозголомов, то есть небольшой группой бойцов аж в целых пять человек, среди местных отыскивают пособников, предателей, карателей и полицаев, коих к сожалению находится немало. Староста, кое-какое руководство, ну и всякие отбросы с радостью приняли местные порядки и с особым рвением служили нацистам.

Служили… Сейчас все они, кричат и пытаются доказать что невиноваты. Их заставили, другого выбора не было. Однако девушек не обмануть. Они проверяют всех, всё видят и виновных отводят в сторону, невиновных отпускают по домам.

— Их надо было бомбой, — мотает головой Никифоров. — Товарищ капитан.

— Конечно, Вань, можно было. Всех. Вот только эта наша земля. Предлагаешь превратить её в обугленную пустошь?

— Нет но…

— А тут никаких но, — закуривая улыбаюсь. — Дойдём до Европы, там разгуляемся. А здесь только в крайнем случае.

— Товарищ маршал! — волоча за руку пацана лет десяти кричит Нестерова. — Посмотрите.

Пацан вырывает руку, показывает Рите язык, вытирает рукавом чумазый нос, вытягивается и неуклюже прикладывает руку к лохматой, явно не своей если судить по размеру шапке.

— Разрешите доложиться? — глядя на нас огромными глазами спрашивает мелкий.

— Докладывай, боец, — встав перед ним кивает Быстрицкий. — Только представься.

— Захарка… Ой… Руденко Захар. Мы сопротивление, подпольщики.

— Тебе лет сколько, подпольщик? — скалясь спрашивает нарисовавшийся рядом с нами Сидор.

— Девять, — бледнея от жуткой улыбки Громова отвечает мелкий. — Я большой.

— Боец, не отвлекайся, — качает головой Быстрицкий.

— Нас двенадцать! — вытягиваясь кричит Захар. — Все и дядька Еремей в лесу. Я и Алёнка ведём разведку.

— Алёнка?

— Сестра! — кричит Мелкий. — Ходим по посёлку, смотрим, запоминаем. Бегаю в лес, рассказываю. Потом дядька пакостит фашистам. Патрули режут, машины взрывает, яд в еду сыплет.

— А родители твои где?

На такой вопрос Захар мрачнеет, опускает голову и шмыгает носом.

— Убили… Последнее время совсем взбесились. Папку с мамкой расстреляли. Алёнку… Мы не сдавались! Нам сообщили что маршал Быстрицкий и семья Константиновых фашистов бить начали. Нам партизаны весточку передавали. Наши наступают… А вы маршала Быстрицкого и капитана Константинова не видели? Я им доложиться хочу. Полицаи когда о них говорили, говорили шёпотом. Они хорошие люди, раз так предателей пугали.

— Так вот они, — указывая на нас улыбается Сидор. — Знакомься.

Глядя на нас мелкий совсем теряется, говорит что-то неразборчивое, в итоге начинает плакать и вцепляется в ногу Сидора.

— Товарищ маршал, — растерянно глядя на Быстрицкого начинает Сидор. — Как бы… Жалко мальца. Может…

— Можно, — кивает Быстрицкий, присаживается и улыбаясь подзывает мелкого к себе. — Ну что, красноармеец, теперь ты с нами. Вот это, дядя Сидор. Слушайся его. Ну, а теперь рассказывай всё что знаешь.

Знал мелкий много, и всё это… Звучало неправдоподобно, но учитывая обстоятельства и то что парнишка адекватный, воспринимали мы это серьёзно.

По обстановке. Фашисты, большая их часть отступили в сторону лагеря смерти. Трое, в штатском, странного вида ушли к церкви, но нам туда ходить не стоит она страшная. Кривая и рядом с ней даже птицы не летают. Со слов мелкого, местный батюшка, нормальный, куда-то исчез. Тут же появился новый и начал обещать людям спасение, лучшую жизнь и райские кущи. Если конечно местные отринут предрассудки и примут новую веру. Местные, хоть и соглашались, но молиться о спасение, бегали к бабке Ефросинье, которая, каким-то чудом сохранила нормальную икону. Нормальную, потому что изображён на ней настоящий святой, а не как у тех, то есть крылатая смесь козла с волком. Да и, с недавних пор, всем становилось плохо от этих новых икон. Со слов Захара, люди на них смотреть не могли, глаза резало.

— А с каких таких пор?

— Когда первые вспышки прошли, — глядя на меня говорит мелкий. — Фиолетовые. Тогда, говорят, даже церковь загорелась.

— Хм… Покажешь где эта церковь?

— Так точно!

— Сидор, Ваня, за мной. Захар, веди. Максим Иваныч?

— Я тоже пойду. Хочу посмотреть что там за мракобесы.

— Если думаете что это пустые предрассудки замешанные на религиозной истерии, то глубоко ошибаетесь.

— Думаешь?

— Уверен, Максим Иваныч, уверен. Образ описанный Захаром, крылатая смесь козла и волка… Я видел его там. И теперь понимаю что именно там случилось.

— Просвещай.

— «Первопричина» я знаю, что осколок живущий там, делал её как оружие и с целью отпугнуть кое-кого. И вот именно этих жутких тварей, он и собирался отпугивать. С учётом того, что им уже церкви строят… Или одно из них здесь, что для нас плохо. Или это просто информация из кристаллов, но нам от этого не легче. Потому что если в них здесь верят, то они сюда явятся. Или воплотятся. И то, и другое вполне может произойти. Или не может. Арданиум, завершённая форма «Первопричины.» Если церковь горит от волн после взрывов, значит этим тварям они не нравятся.

— Что это за демоны такие, — бормочет Сидор.

— А вот демоны, в том мире, ребята как раз таки и адекватные. В основном представлены красивыми, почти голыми, крылатыми девушками с хвостами и рожками. Души не жрут, питаются магией, любят работать. Мужики всё время в учёные пробиваются, мозг у них быстрее работает. Единственный минус от демониц, это чрезмерная любвеобильность. Настолько чрезмерная… А вот эти твари, называются ангелы. Не повезло Костяну. И я теперь понимаю, то есть подозреваю кто у нас там...

— Нам то что делать?

— Идём и сожжём, — развожу руками. — Заодно кое-что проверим.

Идём, через час, выходим к странному строению от которого все начинаем плеваться. Церковь, если это строение можно так назвать, вызывает резь в глазах, тошноту и желание помыться спиртом. Это вообще непонятно что. Сложенное из камней, брёвен, разного размера и диаметра чурок, веток, тряпок. Всё это замазано тёмной, буроватой глиной.

— Кровь, — втянув носом воздух сообщаю. — Раствор замешан на крови. Однако, никакой силы в этом уродстве я не чувствую.

— Мракобесы, — ворчит Быстрицкий. — Что эти, что наши…

— Не скажи, Максим Иваныч, — извлекая из кармана крупный осколок арданиума смотрю на то как он мерцает. — Если бы наши не верили, то их бы быстро в это уродство обратили. Всех. А так… Это польза. Это надо запомнить и наверх сообщить.

— Не думал что ты верующий, — качает головой Быстрицкий.

— Ты не поверишь, но да. Я, верующий. Высшие силы есть. По крайней мере Тёмные в нашем мире. Значит и здесь.

— Тёмные силы, — ворчит Ваня.

— Что не тебе не нравится? Тьма не есть зло. Ровно как и свет не есть добро. Обе эти силы, оружие и всё зависит от того, в чьи руки оно попадёт. Взять например нас, мы красные. Красный цвет, цвет войны, цвет крови, убийств, мяса. Но когда ты, смотришь на красные яблоки, цветы, ты же не думаешь о плохом? Так же и тьма, люди боятся, видят в ней чудовищ. Но тьма есть отдых, мы появляемся из тьмы, и во тьму уходим. Свет несёт жизнь, согревает, лучи лазера оставляют ужасные плохо заживающие ожоги. Извините, это философия Тёмных.

— А что твоя философия говорит о коммунизме? — интересуется Сидор. — Вот например о народах?

— То что все равны. Подожди…

Кристалл в руке начинает мигать. Светится, от чего стены строения вздрагивают. Дверь, такая же ассиметричная как всё здание слетает с петель. Изнутри слышится рассерженное шипение.

— Все назад, — превращая пальцы в когти, а левую кисть в лезвие командую. — Назад, живо!