Первые перелеты через Ледовитый океан

Возвращение на родину

По расписанию французской компании путь от Нью-Йорка до Гавра, равный 5840 километрам, «Нормандия» должна покрыть за 105—120 часов. Это обеспечивало огромнейшему пассажирскому лайнеру возможность держать «голубую ленту» — приз за скорость, успешно конкурируя с не менее гигантским пароходом такого же класса «Куин Мери», принадлежавшим англичанам.

Чкалов долго не уходил с палубы. Мы с Александром Васильевичем стояли рядом, очарованные необычайной красотой океана, пологие волны которого под лучами солнца искрились всеми цветами радуги.

В огромном зале ресторана наш столик был рядом со столиком какой-то старой русской княгини, ехавшей из Америки во Францию со своей племянницей. Неподалеку сидела киноактриса с мировым именем Марлен Дитрих с дочерью. Боль шинство пассажиров узнавали нас по многочисленным фотоснимкам в газетах и кинохронике.

Капитан парохода, добродушный француз, старый морской волк, поднимая бокал и благодаря и поздравляя пассажиров, упомянул наши имена и просил нас подняться, чтобы публика видела, о ком идет речь. Мы встали под аплодисменты, а Валерий Павлович с особенной грациозностью по русскому обычаю раскланялся на все четыре стороны.

Газета, выходившая на борту «Нормандии», опубликовала заявление адмирала Берда, известного полярного исследователя: «В третий раз в течение нескольких недель я имею честь поздравить Советский Союз. Создание дрейфующей станции «Северный полюс» и два перелета через Северный полюс в США — это три труднейших исторических подвига. Тот факт, что все эти три труднейших предприятия закончились блестящим успехом, свидетельствует не о счастливой случайности, а о тщательном и вдумчивом планировании и совершенстве личного состава авиации...»

Утром 19 июля пароход подходил к пристани английского города Саутгемптона. Нас разбудили голоса толпы английских корреспондентов, прорвавшихся к нашим каютам в пять часов утра. Осажденные энергичными представителями прессы, мы быстро поднялись и вскоре уже «фильмовались» для кинохроники, отвечали на вопросы. Любопытный разговор состоялся у Валерия с репортером «Дейли геральд», который спросил нашего командира: «Скажите, что вы чувствовали во время полета над Северным полюсом?» — «Ничего особенного,— улыбаясь, ответил Чкалов,— повседневная работа и даже сон согласно вахтенному графику».— «Где вы учились?» — задал вопрос тот же корреспондент. «Да там же, где учились все наши ребята в давнопрошедшие дни. Настоящей школой была гражданская война, революция, партия большевиков. Это была школа второй ступени. Хорошая школа, смею вас уверить,— весело и уверенно сказал Чкалов и тут же добавил: — Запишите, что летному делу я был обучен Михаилом Михайловичем Громовым, асом советских летчиков».— «В этом случае учитель может быть доволен своим учеником,— заметил лондонский корреспондент американской газеты и спросил в свою очередь: — В чем разница в вашем полете и полете экипажа Громова?» — «Видите, мы были разведчиками небывалого маршрута. Об атмосферных условиях в Центральном полярном бассейне было мало что достоверно изучено. Скажу лишь одно: хотя и трудно было, но «ничевоу», прошли над Ледовитым океаном и его полюсом и достигли США. Громов учел эти обстоятельства и взял кислорода значительно больше. Это обстоятельство позволило ему идти, как правило, напрямую, когда облачность заставляла поднимать высоту полета».

Кто-то из окружающих нас незнакомых людей в салоне «Нормандия» задал еще вопрос лично Чкалову:

— Вы очень богаты, мистер Чкалов?

Валерий, чуть подумав, оглядел окружающую нас публику и серьезно сказал:

— Да, я очень богат!

— Сколько же миллионов имеете? — снова спросил иностранец.

— Сто семьдесят миллионов! — уже с хитринкой во взоре озорно ответил Валерий.

— Чего? Рублей, долларов? — пытался уточнить вопрос, по-видимому, американец.

— Сто семьдесят миллионов человек! — разъяснил Чкалов удивленному иностранцу.— Все они работают на меня, а я на них...— весело закончил Валерий свой остроумный ответ.

«Нормандия» оставила Саутгемптон, набрала ход, и мы быстро прибыли во французский порт Гавр. Оттуда поездом мы проехали в Париж на Сен-Лазарский вокзал. Мы увидели огромное количество людей. К нам подошли работники полпредства, представители французского министерства авиации, генерального штаба, вице-председатель авиационной комиссии палаты депутатов Вайян Кутюрье, участники Второго конгресса Международной ассоциации писателей и с ними наши советские писатели Михаил Кольцов, Агния Барто, множество журналистов и корреспондентов французской и советской печати. Тут же на вокзале Чкалов выступил по радио с краткой речью.

А утром 20 июля в полпредстве словно все перевернулось: в гостиной кто-то кричал, грохотал, гомерически смеялся.

— Это несомненно пришли они,— непонятно сказал наш полпред Суриц, когда мы сидели в его столовой и завтракали.

Мы отправились в гостиную и здесь увидели веселых, оживленных, жизнерадостных Алексея Толстого, Всеволода Вишневского и Михаила Кольцова.

— А я-то думал, что прибыла рота солдат, которым подали команду: «Вольно! Разойтись!» — шутливо сказал Валерий.

— А на самом деле что? — допытывался Толстой, обнимаясь и целуясь с Чкаловым.

— А на самом деле один матрос, один командир агитационной эскадрильи и один граф! — хохоча, громыхал Чкалов.

— Бывший,— поправил Валерия Всеволод Вишневский.

Разговоры пошли об Америке, об Испании, о Втором конгрессе Международной ассоциации писателей и вчерашней бурной встрече экипажа «АНТ-25» на Сен-Лазарском вокзале.

— Это прекрасно, что вас везде и всюду встречают так искренне и торжественно,— заметил Алексей Николаевич.

— Я понимаю,— заметил Валерий,— что это не только нас троих так встречают, это встречают всю нашу многомиллионную страну. Но, признаться, вчера было очень неудобно перед Марлен Дитрих, встрече которой мы явно помешали.

— Она серьезный, умный человек и, видимо, поняла, в чем тут дело.— Алексей Николаевич успокаивал Чкалова.

— И все видели, как ты, Валерий Павлович, заметив замешательство Марлен Дитрих, подошел к ней и так мило преподнес подаренные розы. Великолепный жест! — поглядывая сквозь очки, сказал Михаил Ефимович Кольцов.

— Об этом уже разнесли на весь Париж вчерашние вечерки,— добавил Толстой.

Валерий поинтересовался тем, как идет конгресс, делегатами которого были Алексей Толстой, Всеволод Вишневский, Михаил Кольцов.

— Что говорить, конгресс собрался в грозную пору.— Всеволод Вишневский был разгорячен.— Опасность войны надвигается все больше. Писатели мира в предвидении этих страшных событий считают конгресс лишь предварительной мобилизационной подготовкой. Мы видели лик новой войны в Испании. Надо нам готовиться к тому, чтобы выдержать испытания еще более глубокие и серьезные, проверять и тренировать себя для борьбы на больших пространствах. Судьба может сделать так, что всем нам придется вновь встретиться на фронтах...

Чкалов напряженно всматривался в лица гостей, вслушивался в их слова.

Михаил Кольцов, посмотрев на часы, сказал спутникам:

— Может быть, на сегодня довольно? И у них, и у нас предстоит много дел, расписанных и обязательных. Чкалов встревожился:

— Миша, погоди. Ты же вчера на вокзале обещал мне...

— Насчет громовской статьи? Слово держу.— И он тут же достал из папки небольшую стопку бумаг.— Статья, Валерий Павлович, большая...

— А меня интересует описание участка Сан-Францнеко — Сан-Джасинте,— уточнил Чкалов.

Кольцов полистал бумаги и сказал:

— Кажется, нашел... Начну вот с этого... «...Наступила первая настоящая ночь в этом полете. Она началась между Сиэтлем и Сан-Франциско. Сквозь разрывы облаков мы видели берег. Под нами горели огни маяков запасных аэродромов, городков и селений. Мы летели при ясном небе. Справа был Тихий океан, закрытый облаками, снизу — земля. С высоты 3000 метров можно было различить впереди цепочку маяков. Дул встречный ветер, и томительно долго не появлялся Сан-Франциско.

Мы были сильно утомлены. Бензиновый счетчик давал весьма ободряющие показатели. Приблизившись к Сан-Франциско, мы видели, что можем лететь дальше, и запросили о готовности других аэродромов принять нас. В ответ получили неутешительные вести о том, что аэродромы Лос-Анджелес и Сан-Диего будут утром закрыты туманом. Нам сообщили сведения о других аэродромах, которые на карте сразу обнаружить было трудно.

Однако бензина оставалось еще на несколько часов полета, и мы дали радиограмму: «Прошли Сан-Франциско, идем дальше». Юмашев и Данилин спрашивали меня, не следует ли дать правительству радиограмму о том, что мировой рекорд дальности уже побит, но я твердо решил, что, пока задача не будет доведена до конца, не сообщать никому и не радоваться раньше времени.

Была поздняя ночь, когда мы находились между Сан-Франциско и Лос-Анджелесом. Маяки, показывавшие нам путь, повернули влево. Мы продолжали лететь прямо. Начал брезжить рассвет, когда мы пересекли невысокие в этом месте Кордильеры и на рассвете прошли над Сан-Джасинто. Лос-Анджелес остался справа и позади. Мы продолжали полет на Сан-Диего.

Нам не повезло. Мексиканская граница оказалась слишком близкой...»

Чкалов вдруг громко рассмеялся:

— Ну и «Мих. Мих.»! Вот молодчина! Будь другом, читай дальше...

Кольцов прочитал:

— «Нам не повезло. Мексиканская граница оказалась слишком близкой и не давала возможности продолжать полет на юг для увеличения дальности.

Последние аэродромы на юге Калифорнии и вся прибрежная полоса шириной в 50 километров вплоть до гор были закрыты предрассветным туманом. Поэтому нам пришлось вернуться обратно. Полчаса мы кружились, ожидая, что туман поднимется.

Когда в баках осталось горючего примерно на один час полета, я принял решение о посадке. Мировой рекорд дальности все равно был побит еще примерно в трехстах километрах севернее Сан-Франциско. Тщательно осмотрев маленький аэродром в Марчфилде, мы стали искать большую площадку, так как наш облегченный самолет требует при посадке хороших подходов и имеет большой пробег. Мы выбрали единственную в этом пустынном районе большую, но не очень ровную площадку и через 62 часа 17 минут после старта благополучно приземлились в пяти километрах от селения Сан-Джасинто.

К нам бежали люди, подъезжали автомобили. Жители Сан-Джасинто, узнав, что это самолет из Москвы, потребовали от нас немедленно автографов. Из Марчфилда прилетел военный самолет. Майор американской авиации установил караул охраны машины и отвез экипаж на автомобиле в Марчфилд. Там были выделены спортивные комиссары для освидетельствования барографов, бензобаков и утверждения координат посадки.

Мы объяснялись преимущественно жестами, но, спустя полчаса, к нам прилетели первые советские граждане, которых мы увидели на американской земле. Это были инженер Шумовский, затем исполняющий обязанности генконсула СССР в Сан-Франциско товарищ Гофман и специальный корреспондент «Правды» товарищ Хват».

— Ты, Миша, прочитал громовскую статью, как стихи! — улыбаясь, сказал Валерий.— Ничего не скажешь, молодцы наши друзья!

— А это и есть поэзия жизни нашего народа,— заключил Алексей Толстой.

На родной земле

Вот уже поезд мчится по родной советской земле.

В пути Чкалова непрерывно одолевали корреспонденты и журналисты, расспрашивали о перелете, впечатлениях о пребывании в США и Франции. В свежих газетах, принесенных корреспондентом «Правды» А. Бронтманом, участником экспедиции на Северный полюс, уже было дано описание встречи экипажа Чкалова в Берлине. Валерий увидел в газете статью А. Стаханова «Ответим новыми победами», а также свою; написанную еще в Вашингтоне статью «Счастье быть советским летчиком». В коллективной статье С. Леваневского, М. Шевелева, М. Бабушкина, П. Головина, А. Алексеева, Б. Чухновского, Ф. Фариха и Г. Орлова уверенно говорилось о реальности воздушного пути, установленного двумя «АНТ-25». В статье нашего знаменитого полярника Г. А. Ушакова «Проблемы трансарктического сообщения» поднимался вопрос о реальности воздушного пути в США через полюс.

— Вот Ушаков пишет «проблема»...— заметил Чкалов,— и это так и есть, потому что нужно еще ответное желание со стороны США. А они для этого, как я посмотрел, далеко не готовы.

— Но позвольте,— возразил Бронтман,— ведь Джимми Маттерн уже получил от нашего правительства разрешение на полет в СССР.

— Об этом мы слышали еще в Америке. Но я не раз говорил, что никуда Джимми не полетит, а через полюс подавно...

— Почему, Валерий Павлович?

— Ну поймите, друзья, их, американцев! Они еще не создали своего «АНТ-25»! Понимаете?

Все удивленно посмотрели на Чкалова.

— Да, да, и неспроста Андрея Николаевича Туполева в США встречали с великим почетом Сикорский, Дуглас, Валти и подобные им светила американской науки и техники.

Гости с азартом что-то записывали в свои блокноты.

Чкалов пробежал глазами большую статью Всеволода Вишневского «За родину» и Д. Заславского «Мировая печать о полете» и только после этого громко стал читать послание американского летчика Джимми Маттерна:

«Преклоняюсь перед героическими летчиками Советского Союза. Я выражаю свой восторг и восхищение безупречным, чудесным осуществлением первого пионерского полета из Москвы в США через Северный полюс. Я преклоняюсь перед героическими летчиками Советского Союза — Чкаловым, Байдуковым и Беляковым. Они показали, что этот полет возможен, и открыли короткую пассажирскую связь между СССР и США. Их искусное управление колоссально загруженным самолетом и чудесная навигация показали высокий уровень совершенства, достигнутый советской авиацией. Второй полет показал всему миру, что в недалеком будущем можно будет организовать регулярные рейсы. Кроме того, советские летчики Громов, Юмашев и Данилин установили такой рекорд дальности, который, по моему мнению, не так скоро удастся побить. Летчики второго полярного перелета оказали мне честь, осмотрев мой самолет. Они меня осчастливили, признав его вполне пригодным для трансполярного перелета из США в Москву. Я глубоко ценю тот факт, что Советское правительство разрешило мне перелет над советской территорией и готово помочь мне сводками своих радиостанций. Еще раз поздравляю советских героев летчиков Чкалова, Байдукова и Белякова. Джимми Маттерн. Американский летчик. Сан-Франциско. 25 июля 1937 года».

Все ожидали, как будет реагировать Чкалов. Валерий поправил вечно спадавшую на лоб прядь русых волос и, глядя в окно вагона, сказал:

— В этой статье и намека нет на то, что Джимми собирается идти по нашему маршруту! А дозаливку горючего над Канадой или Аляской осуществить не так просто — мы с Ягором лет шесть назад этим делом много занимались, работая в Научно-исследовательском институте ВВС.

— А почему так сложно? — спросил кто-то из гостей.

— Даже в районе своего аэродрома встретиться с заправщиком сложновато. А если будет плохая погодка? Как тогда? — сказал Чкалов, откладывая газету в сторону.

Наступило молчание. Я взял газету и увидел в ней статьи Громова, Юмашева и Данилина.

— Валерьян, Саша,— сказал я,— послушайте, какие дифирамбы воздают нам члены экипажа «АНТ-25-1».

Чкалов оторвался от окна и, взглянув на меня, спросил, усмехаясь:

— Опять, поди, выдумал подначку?

— А вот послушай, что пишет Громов: «Пилот мирового класса... Эти строки пишутся на пути в Сан-Франциско — в город, который совсем недавно так гостеприимно встречал наших товарищей Чкалова, Байдукова и Белякова. Они сейчас приближаются к Москве, с которой связаны наши мысли и чувства. Мы представляем себе, какая восторженная встреча ожидает наших товарищей в столице нашей Родины, какие заслуженные овации приготовлены им, впервые после Линдберга совершившим перелет мирового значения.

Хочется присоединить и свой голос к общему потоку приветствий, которые будут направлены в эти дни по адресу славного экипажа «АНТ-25». Нам, знающим трудности этого полета, особенно понятно все значение подвига пионеров трансполярного рейса, и мы знаем, какого признания они заслужили. Да будет позволено мне прямо сказать: я люблю Валерия.

Я помню, как в серпуховской школе он проходил со мной курс высшего пилотажа и воздушного боя. С тех пор я знаю этого исключительной храбрости пилота-истребителя, отличного товарища и сердечного человека. Такое мнение укрепилось среди всех, хорошо знающих Валерия Чкалова.

Еще в то время, когда Валерий кончал школу, все считали его летчиком выдающимся по мужеству и умению. В последние годы он стал пилотом мирового класса, обладающим феноменальной выносливостью, храбростью, решимостью. Это было видно и раньше, а сейчас это доказано на деле. Жму твою руку, Валерий, и поздравляю тебя, Байдукова и Белякова со счастливым возвращением на Родину. Михаил Громов, Герой Советского Союза. Сан-Франциско».

Чкалов, глядя на всех, тихо сказал:

— Спасибо тебе, мой учитель, за добрые слова.— И добавил: — Вот оно что! И тебе и Саше отдельные посвящения. Читаю, слышите? «Гордость советской авиации...»

Вскоре поезд убавил ход и в 16 часов 13 минут подошел к перрону Белорусского вокзала. К дверям вагона подошел Чкалов. Взволнованный, он весело улыбался и, видя забитый тысячами людей перрон, поднял руку, приветствуя встречающих. Поезд остановился, и мы трое, стоя рядом друг с другом, услышали восторженные овации и приветственные возгласы.

Вместе с нашими женами и детьми, родными и друзьями проходим через людской коридор и появляемся перед десятками тысяч москвичей на привокзальной площади.

Валерий говорит мне на ухо:

— Черт его знает почему, а волнуюсь, как еще до этого ни разу не волновался, даже в Америке.

Поднимаемся на трибуну. Оркестр играет «Интернационал».

Многотысячные делегации трудящихся столицы встречают экипаж «АНТ-25» поздравительными лозунгами.

Митинг открыт по поручению ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР. Экипажу «АНТ-25» передают привет руководителей партии и правительства. С краткой ответной речью выступает Чкалов, которому несколько минут тысячи встречающих не дают возможности начать слово.

— Здравствуй, родная страна! — говорит командир «АНТ-25».— Здравствуй, родная Москва! Мы очень счастливы и горды тем, что нам первым пришлось проложить новый маршрут, который лежал через Северный полюс в США...

И вновь долго не смолкающие аплодисменты и крики «ура!». Митинг окончен. Мы сходим с трибуны. Усаживаемся в увитые гирляндами цветов открытые автомобили и медленно выезжаем на улицу Горького, эту, ставшую уже традиционной, магистраль героев. Чкалов, прижимая к себе жену и сына, говорит восторженно:

— Лелик, Игорюшка! Поглядите кругом: какие улыбки, сколько доброжелательства...

Улица Горького — сплошное море людей. По мере продвижения по этой магистрали с балконов домов сыплется пурга листовок, напоминая о тех полярных циклонах и вьюгах, сквозь которые пробивался «АНТ-25», летя через пространства «полюса недоступности».

В Георгиевском зале состоялся прием нашего экипажа, устроенный ЦК ВКП(б) и Советским правительством. В зале было много рабочих и работников авиационной промышленности, родных, друзей и товарищей, специалистов оборонной промышленности и других наркоматов и организаций, работавших непосредственно по обслуживанию перелетов.

На следующий день утром ко мне в квартиру постучался Валерий, одетый в домашний халат. Он держал в руке «Известия» и спрашивал меня:

— Ты статью Трояновского читал?

— Я, Валерьян, спал, как все честные люди.

— Ты и Саша, я вам об этом говорю сотни раз, люди с пониженной чувствительностью душевных струн...

И стал читать статью А. А. Трояновского «Вестники мира и дружбы». В статье говорилось, что перелеты Чкалова, Байдукова и Белякова, а вслед за ними Громова, Юмашева и Данилина, являясь гордостью нашей страны, приобрели вместе с тем громадное международное значение. Статья заканчивалась такими словами: «Та кооперация, которая была проявлена в организации перелета американскими и канадскими властями, явилась живым примером дружной и мирной работы между представителями разных стран. Наши герои летчики явились подлинными вестниками мира и дружбы от имени народов СССР».

— Хорошо! — сказал я другу.

— Отлично! — подтвердил Валерий.

В первое же утро Чкалова начал донимать телефон, послышались бесконечные просьбы «выступить и рассказать о своих полетах».

Вскоре были найдены и другие способы приглашения на шего экипажа, и делалось это очень просто. Вожатый или вожатая с солидной группой пионеров добирались до дома, где жил Чкалов. Входили в подъезд, где тетя Люся, неравнодушная к цветам и детям, усаживала ребят по очереди в лифт, поднимала на пятый этаж и с самой доброжелательной улыбкой нажимала кнопку у квартиры 102. Обычно Чкалов дверь открывал сам, и детвора с ходу брала его сердце на абордаж. Он вводил их в свой кабинет, мусолил листки календаря и, нюхая подаренные цветы, кряхтел, выбирая возможные дни и часы для посещения школы, лагеря или пионерского костра.

Если ребята не заставали Чкалова, то они по совету лифтерши тети Люси звонили напротив, в мою, 101-ю квартиру, и ребята нажимали на Байдукова. Третий вариант — это добыть Александра Васильевича Белякова, который жил в соседнем с нами подъезде.

Тактика лифтерши тети Люси действовала безотказно.

Утром 9 августа Валерий Павлович был в Горьком. Встречать земляка-героя вышли десятки тысяч горьковчан. Командир «АНТ-25» ярко и живо отчитался перед ними, рассказав много интересного из трудного путешествия. Выступил он на заводе «Красное Сормово» и на автомобильном заводе. 11 августа отплыл из Горького на скоростном катере вверх по Волге в свое родное Василево. Односельчане встретили Чкалова на высоком волжском откосе. Дома были украшены флагами, как в государственный праздник. Обняв старушку мать, Валерий Павлович с женой и сыном прошли на приволжскую площадь. «Дорогие земляки,— докладывал он василевцам,— разрешите рапортовать вам, что экипаж «АНТ-25» честно выполнил задание партии и правительства».

Когда Чкалов встречался на Волге со своими земляками, в Кремле было подписано Председателем ВЦИК Михаилом Ивановичем Калининым постановление о награждении орденом Красного Знамени Героев Советского Союза: Чкалова В. П.— командира экипажа «АНТ-25», Байдукова Г. Ф.— второго пилота, Белякова А. В.— штурмана, за осуществление героического, впервые выполненного беспосадочного перелета Москва — Северный полюс — Соединенные Штаты Америки.

Участникам перелета была выдана денежная награда.