— Ты кто?
Это было первое, что я услышал, когда ко мне подошёл лысый здоровяк, разодетый скорее как заправский бандит, нежели дворянин: чёрные кожаные ботфорты, такого же цвета плотные утеплённые штаны, шерстяное тёмно-коричневое пальто болталось нараспашку, и кое-где виднелись пятна с прожжёнными от окурков местами. На груди же в такую холодину была одета обычная рубашка из льняного полотна.
Первое, что приходило на ум: да он же заболеет!
— Я Артём, а ты кто? — не собираясь уступать здоровяку, ответил я, и мы около минуты играли в гляделки, пока на суровом северном лице не расплылась вдруг благожелательная тёплая улыбка.
— Да вижу я, дурачина, — он сграбастал меня в объятья так, что кости чуть не захрустели. — Артёмка, ты чего? Даже не помнишь, кто я? — он наконец-то отстранился, и я перестал вдыхать запах водки, пота и чеснока — видать, в пути было скучновато.
— Если честно не очень, — без обиняков ответил я, но уже начал догадываться, что это кто-то из братьев.
По лицу добряка прокатилась досадная морщина, но лишь на секунду, и он, чуть приподняв подбородок, протянул мне широченную мозолистую ладонь.
— Олег, — я кивнул ему, и мы обменялись крепким рукопожатием.
— А тебе… — я показал ему на воротник и на горло, намекая на холод.
— А не пустяки, — отмахнулся он, и мы пошли в дом. — По сравнению с Воркутой тут лето, ха-ха-ха! — громко засмеялся он и ударил меня по спине так, что чуть не сбил с ног.
Рука у него железная, впрочем, как и всё тело, налитое мускулами. Я не обманывался насчёт лёгкой небрежной щетины, расползшейся по его квадратному подбородку и в целом неряшливого вида. В Олеге чувствовался дух воина, защитника. Недаром его назвали в честь легендарного деда Олега Барятинского. В отличие от своего братца Алексея он ступал уверенно, а не крался на цыпочках или рисовался.
— Что же матушка? — спросил он. — Разговелась, поди?
— Есть такое, — позволил я себе лёгкую улыбку. — Уже бал дала на той неделе.
— Это она может, большая любительница.
— И транжира, — добавил я, вспоминая, сколько денег было угрохано на новые внутренние убранства родового имения, а также на приём знатных гостей, что пока тоненьким ручейком, но стабильно каждый день стекались к нам, чтобы наблюдать за всеми изменениями и разносить слухи об очередных покупках Барятинских.
— Это точно, ха-ха-ха, — снова громогласно засмеялся Олег и, надо признать, так заразительно, что и я не удержался. — Я помню, ещё дед жив был, вот он ругал её, а я маленький: уши всё грел, интересно было. Говорит: «Куда тебе эти шторы за тридцать тысяч? На них же никто не взглянет!» А она их в спальню на третьем этаже повесила и огрызается: «Вы, говорит, Олег Владимирович, в окопе родились и там помрёте, а я как человек хочу пожить, в достатке». Так и цапались, как кошка с собакой, — кивнул сам себе брат. — А насчёт окопа матушка не соврала: так и сгинул дедуля наш на передовой, дома редко бывал, — как-то рвано закончил Олег и окунулся в далёкие детские воспоминания.
Мы прошли внутрь и там навстречу, размахивая ручонками, как маленькая девочка, выскочила Анна. Она с визгами прыгнула в объятия старшего брата. Тот повертел её вокруг себя, потом отстранил и покрутил рукой как юлу, чтобы осмотреть со всех сторон.
— Добро, — коротко подвёл он итог, — ну и вымахала сестрёнка. Хотел я отдохнуть дома, да вижу, придётся дубасить твоих поклонников день и ночь.
Между ними чувствовалась какая-то незнакомая мне связь, потому что я никогда раньше Анну не видел в таком естественном состоянии. Девушка из светской едкой дамы, капризной и воротящей нос, вдруг стала той самой послушной кошечкой, которой хотелось говорить всякие приятности, гладить, и я был уверен — кинь сейчас Олег ей клубок ниток, так она с радостью побежала бы с ним играться.
«Да уж, чужая душа потёмки», — сказал я себе, и на очереди была встреча старшего с матерью, которую он бережно обнял и поцеловал в обе щёки, а потом уже с отцом. К чести Олега, тот не дрогнул и даже вида не подал по поводу травмы родителя. Он вёл себя с ним как воин с воином, не обращая внимания на коляску и Мишку Шатуна, стоявшего сзади как джин, выполнявший все желания хозяина.
На шум вышел и средний брат Алексей с раздражённым заспанным лицом.
— Ты чего такой бирюк? — громогласно и с чуть насмешливыми нотками спросил его Олег.
Брат протянул ему сдержанно руку и, облизнув губы, посмотрел за спину на меня, испуганно отвёл глаза, и это не ускользнуло от внимания старшего. Новоприбывший притянул Алексея и сграбастал одной рукой за худые плечи.
— А вот ты Лёшка, совсем не изменился, — заметил он. — А помнишь, как папенька притащил воздушный шар и мы с тобой ночью забрались в него и улетели? Кто ж знал, что он был не привязан, а ты давай всё поддувать и поддувать. Так он и взлетел, а как спускаться, так сразу расплакался. Вот нам тогда всыпали, ха-ха-ха! — он грубовато сжал голову Алексея в захват и растёр костяшками по шевелюре, уничтожая и без того плачевную причёску брата.
Тот запыхтел и с силой вырвался. Алексей пулей залетел к себе обратно и хлопнул дверью.
— Чего это он? — недоумевая, спросил меня Олег и развёл руки в стороны. — Эй, плакса, ты чего, обиделся, что ли? — постучался старший и потом, отмахнувшись, сошёл вниз.
Он отдал пальто Семёну и, поправляя двумя руками пояс, обозрел, успевшую наполнится яствами, скатерть. Домашние уже вовсю суетились. Время обеденное, приезд как раз совпал с готовностью всех блюд.
Олег бегло забежал и к поварихе Степановне, чмокнув дородную бабу в щёку. Вообще, он больше всего напоминал здоровенного медведя, уезжавшего на заработки из своей берлоги, и вот теперь вернулся, чтобы хорошенько вкусить всех благ.
Подали запечённого гуся с хрустящей золотистой корочкой, начинённого яблоками и травами. От него исходил аромат свежего тимьяна и печёного чеснока. Рядом поставили блюдо с разносолами: малосольные огурцы, ярко-красную горку икры и грибные шляпки, утопающие в укропном маринаде. В центре стола возвышался пирог с капустой и яйцом, его румяные края так и приглашали отломить кусочек.
Я себе ухватил тушёной телятины с лучком в пряном соусе и глубокую тарелку борща. Олег увидел всё это и воспринял как вызов. Насыпал себе гору плова, а вместо хлеба вприкуску использовал пирожки с мясом и луком. За столом наступила тишина, прерываемая стуком вилок и ложек, сёрбаньем и протяжным «Ух-х-х», раздававшимся время от времени то с моей стороны, то с противоположной, где сидел старший братец.
Родные с интересом наблюдали за этим кулинарным поединком. Надо признать, Олег был достойным противником в поедании яств, но всё закончилось закономерно: моя куча тарелок оказалась больше, чем его.
— Да иди ты, — махнул он под конец рукой и заглушил обиду литром вина прямо из новенького хрустального графина, купленного на днях маменькой.
— Олеженька, — возмущённо поморщилась Ольга Дмитриевна, — где твои манеры? — она чинно разрезала ножом кусок пирога на маленькие части и как птичка отправляла их себе в рот.
— Обменял у дьявола на процентили, матушка, — подмигнул он мне.
— Не богохульствуй, — она опустила руки и строго посмотрела на сына. — Это до добра не доведёт.
— Ну, всё-всё, мильпардон, сильвумпле, — Анна, сидевшая по его правую руку, прыснула в кулачок.
— А ты припевала, что на него смотришь? Думаешь, раз брат здесь, тебе в Муром не надо?
— Мама! Ну не хочу я туда ехать, — запротестовала Анна. — Олег же здесь! Пусть кто-то другой покупает твою посуду…
— Воспитала на свою голову, — Ольга снова вернулась к трапезе, на лице выступила досада. — Родные дети даже помочь не могут.
Олег посмотрел вниз на сестру, а потом на мать.
— Мы вдвоём съездим. Самую лучшую выберем, — заверил он её. — Тебе какую, из дерева пойдёт?
Анна с полным ртом чуть не выплюнула борщ и тут же схватилась за платок и закашлялась, давясь от смеха. Тут было над чем, ведь столовые приборы у Барятинских — это особый бзик Ольги Дмитриевны.
Она не позволила продать дорогущий серебряный сервиз, даже когда денежный кризис был в самом разгаре. В её родной семье всегда с трепетом относились к обряду трапезы, и в тяжёлые времена мать закатывала отцу скандалы, запрещая трогать посуду.
И тут заваливается братец, не вылезавший годами с первого пояса, где, наверное, голыми руками разрывали только что убитую дичь и жарили на вертеле. Лишь бы выжить, не то, что там получить эстетическое удовольствие. Ну и для них в порядке вещей, что ложки могут быть деревянными. Зачастую в затяжных походах маги сами себе их делали на месте. Всякое бывало.
— Не надо, пусть лучше Семён отправится, а то вы возьмёте… — вздохнула она тяжело.
Борис же по большей части молчал и наблюдал за всеми своими детьми и женой. Так бы и продолжалась эта неспешная беседа, если бы не вбежавший в парадную столовую Егорка. Щёки парнишки и лоб разгорелись от бега.
— Вашбродие там, эта, приехали, — тут же поклонился он. — Драться изволили.
— Кто? — нахмурился глава семейства и показал пальцем, чтобы Мишка Шатун выкатил его из-за стола.
— Их благородия Дмитрий Борисович и Никита Борисович.
— Господи, — схватилась за сердце Ольга и тоже встала. — Когда же это прекратится?
Ничего не понимая, мы вывалились всей толпой на порог и увидели следующую картину: возле ворот вдалеке стояли две повозки, так и не заехавшие внутрь, но их хозяева дубасили друг друга кулаками и ногами внутри круга из гридней. Ярополк скрестил руки на груди и тоже не вмешивался. Братья были в новых кафтанах, но, после того как сошлись в кулачном бою, все измазались в осенней грязи. К сапогам прилипали крупные комья земли, оба то и дело поскальзывались, но тут же вскакивали.
— Борис, останови их, они же прибьют друг друга, — обратилась жена к главе, и тот подал знак Шатуну, чтобы слуга обхватил его одной рукой. В другую здоровяк взял коляску, словно соломенную корзинку.
Гридни заметили, как к ним идут со стороны имения, и расступились. Один из близнецов вдруг показал на Шатуна, и братья прекратили драться, застыв на месте. Я увидел, как оба упали на колени и склонили головы. Вид вынужденно вышедшего к ним безногого отца пристыдил их, но Борис не стал распаляться и, как только уселся, позволил обоим обнять себя.
Назад эти драчуны уже сами несли коляску с сидевшим в ней отцом, взвалив еë каждый на разные плечи. Оказалось, они подрались только из-за того, что не могли решить, кто заслужил честь первым въехать в родное поместье.
— С ними постоянно так, — шепнул мне Олег, нагнувшись влево. — Грызутся кто лучше, что только с ними не делали…
Я понимающе кивнул и дал новым гостям пройти внутрь. Один из них царапнул по мне взглядом, но тут же отвернулся и бережно опустил коляску на деревянный пол.
Так наш обед плавно перетёк в ужин, но участвовать в кулинарном турнире опять я отказался, чем вызвал насмешливые взгляды близнецов. С небольшим отрывом в полпирожка победил Никита, а потом оба поползли к тазикам. Ольга только и успевала суетиться вокруг них.
— Слабак! Я победил, я же говори-и-и-и-ил, — вырвал секундочку победитель, чтобы поиздеваться над своим братцем, а тот в паузах между извержениями жаловался, дескать, близнец специально брал себе куски поменьше и не ел в дороге, чтобы желудок освободить.
— Я солонины в пути поел, буэ-э-э.
— Заткнись, специально мне про еду говоришь?
— Картошечка, свининка, помидорки… — дразнился Дмитрий, чтобы отомстить за поражение.
Тут я вспомнил ещё кое-что примечательное. За тот промежуток времени, что я закрыл девяносто девять Брешей для семьи, Олег управился с пятьюдесятью, а вот семьдесят оставшихся ровно пополам поделили между собой Дмитрий и Никита. У них и здесь было своеобразное соревнование!
Близнецы были меньше ростом, чем старший брат, но оба плотно сбиты и мускулисты: военная жизнь накладывает свой отпечаток. Порядка десяти лет они тянули эту лямку с императорской повинностью, приезжая домой лишь на короткий промежуток времени. На вид это матëрые взрослые мужчины, но вели они себя как дети.
Услышанного мне оказалось достаточно, потому я вышел под шумок из столовой и вместе с Егоркой направился в мастерскую. Там уже всё приготовили для создания теневого атланта. Веремей даже отрыл где-то специальный фокусировочник для тени. Прошлый, по их словам, чуть не сломался у меня в руке, хотя я ничего такого не помнил.
Было странное ощущение провала в иную реальность. Концентрация была настолько высокой, что я не чувствовал даже прикосновений, не то что каких-то там мелочей.
— И куда мы? — раздалось сзади, это Олег с папиросой в зубах выдохнул морозный воздух и вальяжно спустился по ступенькам.
— В мастерскую, — ответил я ему.
— Вот оно как, — просто сказал он, — ну пойдём, покажешь, чем ты тут живёшь.
Я возражать не стал, и лысый братец с чуть вздувшимся от еды животом прошёл вместе со мной до расширившегося здания зачаровального дома. По справедливости его стоит теперь так называть. Потому что пять столов под одной крышей даже в столице нечасто встретишь. Обычно на каждый — свой отдельный барьер.
Внутри было уже натоплено, камин потрескивал, а вот Елисей оказался совсем не в духе и кричал на своего неофита.
— Сказано тебе дурачина: мана — это не молот, чтобы дубасить наугад. У тебя количество энергии завышено, а контроля с гулькин нос — ты уже десятый нож ломаешь! Текстура! Текстура, млять! — Елисей буквально проорал это в лицо новичку и забрызгивал его слюной.
— Да понял я, — буркнул угловатый подмастерье и чуть отстранился.
Я никогда не видел мастера в таком паршивом расположении духа, лицо так покраснело, а на шее вылезли прожилки, что я думал, его удар хватит.
Веремей дымил трубкой и, видимо, уже давно махнул рукой на этих двоих. Другие работнички шустро суетились в комнате для ингредиентов: их припахали к сортировке.
— Вечерочка, Артём Борисович, — поприветствовал он меня, и Елисей обернулся, тут же кинувшись жаловаться на судьбу.
Я выслушал его причитания, больше наблюдая, как Олег деловито обмеряет шагами помещение и заглядывает во все углы.
— Ничего не поделаешь, Елисей, все когда-то были молодыми, ошибались.
— Только не вы, Артём Борисович.
— Ну хватит, терпение мой друг. Что у нас, всё готово? — спросил я Веремея, снова усевшегося в кресло-качалку.
— Так точно, — отрапортовал он, оторвавшись от любимой люльки.
— Отлично, несите, — приказал я и закатал рукава.
Лучше момента и не подгадаешь: я сейчас наелся до отвала, а значит, недельный перерыв чуть сгладится. Тут же послали за Аничковым и Кишкой. Некроманты будут сменять друг друга в этот раз. На предметный столик выложили дорогостоящие ресурсы, а на гранитный притащили изысканный нож, инкрустированный рубином в рукоятке.
Олег смотрел на это всё и подмечал, насколько шустро исполняются команды младшего брата, и лишь перегонял папиросу из одного угла рта в другой. По сути, я в приготовлениях не участвовал, стоя как шах и разминая кисти.
Прогнал поток маны по всему телу, напитав его энергией, и взялся за фокусировочник. Хорошо, что мои приступы Отчуждённого происходят только по пробуждении, иначе не знаю даже, как справлялся бы с такой задачей.
Когда в комнату зашёл Пётр, я вылил на нож приготовленную магическую смесь и погрузился в продолжительный транс. Третий уровень бытия замедлил время, я почувствовал единение с высококачественной сталью и пропустил через фокусировочник первый поток теневой энергии. Настало время творить историю.
Ещё никто до меня не создал два атланта и навряд ли когда-нибудь создаст.