Пиф-паф

Глава семнадцатая

Я просыпаюсь. Вздрагиваю, часто моргая.

— Мы здесь, — тихо говорит Рина.

— Хорошо, — бормочу я. Где это «здесь»?

Я роюсь в памяти: цветочный магазин, девушка с вытатуированными на виске лепестками, Хаггерти и я бежим; канализация, вонь дерьма… Меня вырвало, Хаггерти тоже вырвало. Я еще раз копаюсь в своей памяти, и все становится яснее: Рина, мой ненастоящий отец, длинная веревка; нас спасли, а затем отвезли в современную квартиру, которая не выглядела и не пахла как грязное жилище бомжей. Я помню, как вздохнула с облегчением, когда вышла из душа и надела хрустящий, чистый комбинезон, прежде чем отправиться в очень долгую поездку с завязанными глазами.

Самолет. Я помню самолет.

Я расправляю плечи и бросаю взгляд направо. Да, я все еще в самолете, на который мы сели посреди ночи. Где Хаггерти? Он прямо передо мной. Такой же чистый и свежий, как и я, но в воздухе все еще чувствуется привкус канализации.

— Готова начать нашу новую совместную жизнь? — Хаггерти улыбается. Почему он улыбается? Я не готова что-либо делать. У меня кружится голова. Веки отяжелели. Мой мозг все еще просыпается. Я понятия не имею, где мы находимся.

— Не знаю. Готова ли?

— Надеюсь, что так, малышка. Надеюсь, теперь у нас двоих будет меньше приключений.

Я не понимаю, как заявление Хаггерти вообще возможно, учитывая, что мы собираемся скрываться от закоренелых преступников, которые, я уверена, будут искать повсюду, пока не найдут нас — и не убьют.

— Теперь мы можем выходить. — Спокойный, мягкий и заботливый взгляд Хаггерти не отрывается от моего лица. Его плечи расправлены, они больше не задраны к ушам, а выражение лица совершенно другое. Как будто все жесткие линии были частично стерты лазером. Почему его так устраивает эта ситуация?

— Думаю, я лучше останусь на месте. — Я подавляю свой страх. За нами гонятся мужчины. Ужасные преступники. Они хотят нашей крови.

— Миранда… — Хаггерти кладет руки на подлокотники и наклоняется ко мне, приближая свое лицо к моему. — Либо ты сама сойдешь с самолета добровольно, либо я перекину тебя через плечо и вынесу отсюда.

— Ха. — Я с усилием выдыхаю. — Это обещание?

— Так и есть.

— Не делай этого. Я пойду добровольно, ты, большой увалень.

Я лучше пойду пешком.

— Хорошая девочка.

Я морщу нос:

— Ты такой властный.

Рина открывает дверь кабины.

— Удачи, — говорит она, когда я следую за Хаггерти в открывающиеся двери.

Думаю, нам понадобится нечто большее, чем удача.

Спускаясь по металлической лестнице, я продолжаю следовать за Хаггерти по заброшенной взлетно-посадочной полосе, как потерявшийся щенок, которым я и являюсь.

Где мы? Как будет развиваться следующая часть этой невероятной истории? А еще лучше, почему мы будем действовать в одиночку? Рина. Фальшивый папа. Они остались в самолете.

— Почему Рина и ненастоящий папа не идут с нами? Разве они не должны нас защищать?

Хаггерти чуть слышно смеется, продолжая свою длинноногую прогулку к машине, которую я теперь могу разглядеть вдалеке.

— Здесь только ты и я, детка. Никто другой не должен знать, где мы, кто мы и откуда пришли… никто.

Снова.

Я должна притвориться кем-то другим. Я изо всех сил пытаюсь понять, кто такая Миранда Сайкс, не говоря уже о вымышленном персонаже.

— Рина и Вектор…

— Какой Вектор?

— Фальшивый папа.

— О.

— У них дома есть другая работа, — продолжает он. — Например, убирать тот беспорядок, который я оставил после себя.

Его беспорядок. Наш беспорядок.

Я подбегаю к Хаггерти:

— Надолго мы здесь?

— На неопределенный срок.

Он что, совсем спятил? Он разыгрывает меня, дурачит меня, подшучивает надо мной. Должно быть, так оно и есть.

— Хаггерти, нет, это не так. — Он на сто процентов ведет меня по ложной дорожке.

Хаггерти искоса смотрит на меня:

— Да, так и есть. Пока они не закроют дело, которое я должен был расследовать.

Чертов ублюдок.

— Ты останешься со мной, — говорит он, подталкивая локтем.

Отлично! Просто великолепно!

— Клянусь, я не знала ту девушку, — говорю я. Но так ли это на самом деле? Знала ли я ее? Могли ли мы ходить в одну школу?

— Не думаю, что знала. Думаю, Рэйв раскусил нас вчера, как я и предполагал. Вот почему я вызвал подкрепление и разведданные, чтобы навести справки.

— Рэйв все-таки не поверил в нашу историю?

— Очевидно, что нет. — Когда мы подходим к машине, Хаггерти достает из кармана джинсов ключи и конверт. Он разрывает желтую полоску, достает листок бумаги, пристально смотрит на него, а затем достает из кармана зажигалку и поджигает его, бросает на землю и дает ему сгореть. Он тушит пламя и пепел ботинком как раз в тот момент, когда фары машины дважды мигают. — Запрыгивай. Поехали.

— Подожди! У нас же нет вещей. Где наши вещи? Они нам понадобятся. — Я поворачиваюсь к самолету и показываю пальцем. — Где наши чемоданы? То, что нам понадобится в нашей новой жизни?

— Все уже улажено. Садись в машину. — Хаггерти замирает, наблюдая, как я направляюсь к двери со стороны пассажира.

На этот раз я не убегу. Я хочу, но не буду. Я усвоила этот урок на горьком опыте.

— Давай, поторопись, — говорит он.

— Бретт уже будет ждать нас, когда мы доберемся туда, куда направляемся, верно? Ну, как бы это же не только мы двое?

Хаггерти опускает руки на крышу. Его голова слегка наклонена вниз.

— Бретт мертв. — Он пристально смотрит на меня, и на его лице почти не двигается ни один мускул.

— Что значит, мертв? — у меня сразу перехватывает дыхание, как будто меня ударили под дых.

— Они вычислили нас и добрались до Бретта раньше, чем это сделал кто-либо, кто мог бы его защитить. Вот что происходит на такой работе.

Слеза подкатывает к моему глазу и бежит по щеке:

— Нет. Нет, это не так.

— Миранда, это так.

— Откуда тебе знать? Ты был со мной. Он не может быть мертв. Он просто…

— Пожалуйста, Миранда, просто оставь это, — говорит он, и его плечи опускаются. Я тянусь через крышу, надеясь, что он встретит меня на полпути и я смогу коснуться его руки, но он этого не делает. Вместо этого он делает глубокий вдох, на секунду закрывает глаза, а затем выдыхает. — С этого момента мы больше не будем произносить его имя. Понятно?

Я киваю.

— Ладно, но… — я сглатываю, во рту пересохло, сердце бьется тяжело и учащенно. — Как это случилось?

— Тебе не нужно ничего знать.

Он мертв. Черт возьми. Мертв. И Бретт сказал, что из-за меня его убьют, что я представляю опасность для его жизни… Он был прав. У меня немеют ноги, когда я падаю на пассажирское сиденье. Он погиб при исполнении служебных обязанностей. Это так ужасно.

Двигатель заводится. Я пристегиваю ремень безопасности и смотрю на Хаггерти, гадая, о чем он думает и что на самом деле чувствует.

Машина трогается с места. Хаггерти совсем на меня не смотрит. Он смотрит прямо перед собой и погружен в свои мысли.

Мы едем минут тридцать, прежде чем я набираюсь смелости отвести взгляд от Хаггерти, но вскоре я снова перевожу взгляд на его затылок. Он сгорбился на водительском сиденье, управляя машиной только запястьями, не отрывая взгляда от дороги впереди.

— Мы недалеко, — наконец говорит он, даже не взглянув в мою сторону. — И не вини себя. Ты не виновата в том, что произошло. Я виноват, и со мной все в порядке.

Я не верю ему, но закрываю глаза и думаю о Бретте. Я действительно была занозой в его заднице. Если бы я не схватила Хаггерти возле кондитерской, Бретт был бы жив и все еще работал бы над тем, чтобы обезвредить банду развратных преступников вместе со своим напарником. Теперь он мертв.

— Дом, милый дом, — без особого энтузиазма произносит Хаггерти, когда мы сворачиваем на пригородную улицу и останавливаемся на подъездной дорожке к одноэтажному дому из коричневого кирпича. Здесь есть гараж на две машины и большой мусорный бак, но это все, что я вижу в свете фар машины.

— Можешь взять пульт, чтобы открыть дверь гаража? Он в бардачке.

— Да. — Я с легкостью нахожу пульт и кладу его в центр ладони Хаггерти.

Ворота поднимаются…

Мы медленно заезжаем в гараж, и звук закрывающейся за нами двери завершает этот этап путешествия. Это мой дом. Могут ли мои мама, папа и брат быть здесь? Они в безопасном месте. Может, это то самое место? Чего бы я только не отдала, чтобы они обняли меня после всего, что я пережила.

— Оставайся в машине, — приказывает Хаггерти, выходя.

— Почему?

Хаггерти прикладывает указательный палец к губам и заставляет меня замолчать.

О, боже. Могут ли Рэйв и его люди быть внутри? Я сползаю по сиденью так низко, что моя задница касается пола машины. Я больше не могу выносить неизвестности. Мои рецепторы страха работают на пределе.

Кажется, что прошли дни, хотя мне кажется, что прошло всего несколько минут, прежде чем Хаггерти крикнул:

— На горизонте чисто, — а затем: — Ты, блядь, издеваешься надо мной.

Внезапно дверца машины распахнулась. Я поднимаю взгляд на Хаггерти, который прижимает одну руку к груди, а другой держится за дверной косяк:

— Я подумал, ты снова убежала.

— С моими родителями все в порядке? Они здесь?

Он выдыхает и улыбается:

— Давай, вылезай.

— Мои родители…

— Их здесь нет, но они в безопасности и под присмотром.

— Хорошо.

— Теперь ты можешь вылезти?

Я указываю на дом:

— Там ведь нет никого плохого, верно?

— Нет. Внутри никого опасного нет.

— Ты уверен?

Хаггерти кивает.

— Ну, ты проверил шкафы и даже небольшие помещения? Потому что некоторые люди могут складывать свои тела, как маленькие соленые крендельки, и выделывать ногами немыслимые трюки, и…

— С тобой все будет в порядке.

— Бьюсь об заклад, Бретт тоже думал, что с ним все будет в порядке, но потом его ударили по голове или случилось что-то гораздо более ужасное. Что они с ним сделали?

— Мы не говорим об этом.

— У него есть жена, дети… — мне нужно заткнуться. Я нервничаю. И я говорю глупости, когда нервничаю.

— Его не существует. Не говори больше ни слова об этом.

Я широко распахиваю глаза:

— Он существует. Ты не можешь…

— Миранда, — обрывает меня Хаггерти. — Заткнись, мать твою. Ты ведешь себя как сука.

Что он мне только что сказал? Он что, обругал меня?

— Прошу прощения?

— Ты хоть понимаешь, насколько бесчувственно это сейчас звучит?

О, боже. Он прав. Это было ужасно. То, что я только что сказала, было ужасно. Кто так делает?

Я вскрикиваю, когда Хаггерти вытаскивает меня из машины, словно я резиновая. Он крепко прижимает меня к своей груди и шепчет:

— Не говори больше о нем. Он был моим лучшим другом. Пожалуйста.

— Мне так жаль, — шепчу я, пытаясь сдержать слезы.

Хаггерти действительно больно, и все из-за меня.

Я сука.

Через секунду после того, как я вхожу в дом, я сгибаюсь в животе и смотрю на свои ноги, которые расплываются на темном кафельном полу.

Что, черт возьми, это было? И какого черта тут висит на стене?

Я возвращаю взгляд к огромной картине, а затем быстро опускаю взгляд на пол. Как? Почему? Кажется, меня сейчас вырвет.

— Да, даже мне придется к этому немного привыкнуть, — бормочет Хаггерти.

Думаешь? Немного? Да меня сейчас стошнит.

— По крайней мере, мы выглядим шикарно, по-другому, но шикарно и восхитительно счастливы.

Шикарно. Восхитительно счастливы.

Нет, нет, мы выглядим чертовски женатыми.

Ав, ав. Гаф, гаф, гаф.

Откуда доносится этот лай? Я поднимаю голову и выпрямляюсь. Я бросаю взгляд на массивное полотно, но тут же снова опускаю взгляд в пол. Откуда вообще взялась эта фотография? Мы же никогда ничего подобного не делали. Что это значит? Мы что, теперь будем жить как супружеская пара? Как они вообще умудрились все это устроить? У нас же совсем не было времени.

Ав, ав, ав, ав. Гаф, гаф.

Хаггерти делает несколько шагов, останавливается и смотрит в стену.

— Ну, вот и все, — бормочет он. — Лучше найти эту чертову собаку.

Итак, у нас есть собака. Ничего страшного. Но это очень важно, потому что я не хочу собаку и уж точно не хочу быть чьей-то женой.