Пиф-паф

Глава четвертая

Мое тело ноет, от бетонного пола холод пробирает до костей.

Где я?

Я издаю стон и сажусь, щурясь от неестественно яркого света мониторов.

Камеры слежения.

Все возвращается на круги своя. У меня в голове все кружится. Образы мелькают: «Алессандро», кровь, я спасаюсь бегством, меня раздели и заставили оседлать Хаггерти, а эти мерзкие люди словно на повторе. Это было на самом деле. Я не сплю.

Черт, когда я заснула? Хаггерти накачал меня наркотиками? Последнее, что я помню, это как одевалась и как Бретт и Хаггерти разговаривали.

Что они решили?

Сейчас ночь или утро?

Я отправляюсь домой?

Мои родители будут волноваться, если я не отправлю им сообщение или не позвоню, чтобы сообщить, что со мной все в порядке. Мама ждет этого. Раньше я думала, что ее требование ежедневно поддерживать связь, когда я уезжала в университет, было глупостью. Больше я так не думаю. Пара минут может изменить твою жизнь. Мама была права. Большой мир может навлечь на тебя неприятности. Я в беде. Мне нужны ответы. Сейчас.

Я пытаюсь пошевелиться. У меня болят ноги. В голове стучит, а в руках такое ощущение, будто я провел восемь раундов бокса с Мухаммедом Али в расцвете сил.

— Ауч.

— Миранда? — голос Хаггерти приглушен дверью. — Ты не спишь? Я вхожу.

Я прижимаюсь к стене и обхватываю колени руками, прижимая их к груди.

— Дважды ауч!

Щелчок.

Пространство вокруг меня заполняют яркие лампы дневного света. Я подношу руку ко лбу, чтобы прикрыть глаза.

— Теперь, когда выплакалась, тебе стало лучше?

Я качаю головой.

— Я заходил, чтобы поговорить с тобой, но ты крепко спала. Тебе это было необходимо. Сильный выброс адреналина может так подействовать на человека, тем более на такую миниатюрную особу, как ты.

— Или, может быть, меня накачали наркотиками. От этого тоже может клонить в сон. — Мой голос звучит хрипло. Думаю, что такое может произойти из-за того, что ты кричишь во все горло, когда в тебя стреляют и сбрасывают в дыру в крыше. Или из-за наркотиков. Может быть, под действием наркотиков это тоже может произойти?

— Я не накачивал тебя наркотиками. Клянусь, — он усмехается.

Это не смешно. Во всей этой ситуации есть что-то неправильное.

— Теперь я могу идти домой? Я слышала, как вы разговаривали снаружи, и ты сказал, что отвезешь меня домой.

Наступает долгая пауза.

— Я сказал, что попытаюсь вытащить тебя отсюда, но, к сожалению, этого не произойдет. Даже близко нет. Только не после того, как я объявил тебя своей невестой.

Мое сердце колотится, а желудок сжимается, как будто на него обрушивается цунами.

— Но почему? — ною я.

— Потому что здесь нет безопасного места. Наш куратор ясно дал понять, что единственный способ сохранить тебе жизнь — это быть здесь, со мной. К тому же, люди, на которых я работаю, вряд ли поверят, что моя невеста снова уехала за границу всего через день после возвращения, не так ли?

Его невеста.

Зачем он это сделал? Вероятно, по той же причине, что и я в кондитерской. Чтобы решить проблему. Я была его проблемой.

— Ты не можешь держать меня взаперти в этой темнице, как заключенную, — огрызаюсь я. — Я не совершала преступления. Я не должна быть наказана.

Они не могут на самом деле держать меня здесь. Не так ли?

Меня начинает трясти, и я не уверена, то ли от страха, то ли от холода, а может, и от того, и от другого.

— Т… ты из полиции. Ты служишь и защищаешь — вот что ты сказал. Я не чувствую себя защищенной. Я чувствую себя похищенной.

— Тебя не наказывают. Я тебя не похищал. Ты не заперта. Это не темница, это квартира в городе. — Хаггерти глубоко вздыхает. — Сегодня ты случайно оказалась не в том месте и не в то время, и я не могу этого изменить.

В реальной жизни такого не происходит. Только не со мной. Это происходит по телевизору, в новостях. Это случается с другими людьми.

Федеральная полиция Австралии.

Нападения под прикрытием.

Перестрелки средь бела дня.

Квартиры под землей.

Дыры в крышах…

Я чувствую себя так, словно надо мной издеваются. Это нереально. Нет! Тиффани и Эльза сделали это. Эти две моих подруги, несомненно, любят, хорошенько подшучивать, и теперь мне нужно, чтобы они обе внезапно появились из ниоткуда и посмеялись надо мной. Меня разыгрывают. Должно быть, так оно и есть. Только у меня хватает здравого смысла понимать, что, несмотря на то, что они обе хороши в розыгрышах, этот им явно не по зубам. Мой желудок сжимается, как и моя надежда.

— Миранда, ты слышала, что я сказал?

Меня не разыгрывают. Я реально в беде.

— Миранда?

Я вздергиваю подбородок и смотрю в глаза Хаггерти.

Ох, боже. Как долго я нахожусь в этом месте? Как долго я здесь пробуду?

— Я спала всю ночь? Уже утро?

Он качает головой.

— Могу я, пожалуйста, пойти домой?

— Нет. — В его глазах появляется что-то, похожее на жалость.

Я опускаю плечи и голову. Я не хочу видеть его жалость. Я не хочу его вообще видеть. Я бы хотела, чтобы он просто встал и исчез. Я не могу этого сделать. Я просто не могу. Как я смогу? Мне нужны мои мама и папа… Я должна уйти.

— Я ухожу, — говорю я себе под нос. — Я иду домой. — Мои слова звучат громче. — Ты не можешь удерживать меня здесь против моей воли. Ты не можешь заставить меня участвовать в какой-то операции под прикрытием или что там еще за хрень. — Я нахожу в себе силы встать. Расправляю ноющие плечи и свирепо смотрю на Хаггерти. — Я свободный человек в этом мире, и никакой здоровяк из Федеральной полиции Австралии не помешает мне уйти отсюда. Вот я и уйду.

В уголках глаз Хаггерти появляются морщинки, и я не уверена, от веселья это или от неудовольствия.

— Нет. Я не могу удерживать тебя здесь, но если ты уйдешь, я также не смогу тебя защитить. Даже полиция, возглавляющая патрулирование в этом свободном мире, о котором ты говоришь, не сможет защитить тебя. У нас проблема. Большая проблема, Миранда. — Его лицо остается невозмутимым. — У нас есть продажные копы. У нас есть федеральные агенты, которые играют не за ту команду. — Он опускает голову, как мне кажется, от стыда. — Я не уверен, кто сейчас хорошие парни, а кто плохие, но что я знаю точно, так это то, что эти люди, которых я пытаюсь победить, они чудовищны. — Он неловко переминается с ноги на ногу. — Они орудуют на улицах, и это прикрытие — единственный способ остановить их, — он делает паузу. — Это единственный способ уйти отсюда живым. — Его глаза встречаются с моими. Он замирает.

— Пожалуйста, Хаггерти, пожалуйста. — Я в отчаянии протягиваю руку. — Я невиновный человек. Мне плохо. Я хочу вернуться в свое общежитие. Я хочу съесть пиццу со своими друзьями и напиться, играя в пин-понг с девчонками в кампусе в эти выходные. — Я делаю шаг к нему. — Я не могу сделать этого. Я не сумею сыграть, даже чтобы спасти свою жизнь. Поверь мне, это не в моих силах. Играть твою невесту — это не то, что я смогу. У меня это не получится. Я не понимаю, почему гражданского человека просят сделать что-то подобное.

Уголки губ Хаггерти приподнимаются. Он прислоняется к дверному косяку, проводя рукой по своей футболке.

— Мне показалось, ты проделала довольно впечатляющую работу, представив Питера своим женихом в той кондитерской.

Я качаю головой:

— Но я гражданский человек.

— Знаю. — Его губы сжимаются в жесткую линию, юмор улетучивается. — Мне жаль, что с тобой такое происходит. — Он выпрямляется. — Пока что ты застряла со мной, ну, до тех пор, пока не станет безопасно тебя отсюда вытащить. Это лучшее, что я могу сделать. — Хаггерти теребит пряжку на своем ремне.

— Бретт. Тот, в которого стреляли. Тот, с кем ты говорил обо мне…

— Он тоже защитит тебя.

Я вздыхаю, прикусывая нижнюю губу. Я побеждена. Они не собираются выполнять свою работу и искать мне убежище. Продажные копы? Он и это выдумал? Или эти двое — мой единственный шанс спастись?

— У нас есть час. Ты подготавливаешь ее? — спрашивает Бретт.

Я вскидываю голову. Свирепо смотрю на Бретта и рычу. Если бы он не позвонил Хаггерти, он бы не убежал и не уронил бы свой телефон в процессе. Я знаю, что тогда не последовала бы за ним. Я не сумасшедшая. Мой гнев усиливается. И я вонзаю кинжалы в душу Бретта.

Это все Бретт виноват, его голубые глаза, как у симпатичного мальчика, и прическа, как у Кена могут сделать его невинным, но он виновен. Виновен в том, что украл мою свободу.

— Почему она смотрит на меня так, будто я убил ее щенка? — спрашивает Бретт.

— Я не уверен, — отвечает Хаггерти.

— Ты! — я тычу пальцем в воздух. — Это твоя вина, ты… свинячья морда.

Бретт фыркает. Хаггерти ухмыляется. Я краснею.

Красный туман рассеялся.

О. Мой. Бог.

Это не вина Бретта или Хаггерти. Это моя вина. Я здесь из-за своих собственных действий. Мне не нужно было бежать за Хаггерти. Я могла бы просто оставить его телефон в бюро находок какого-нибудь полицейского участка. Это все моя вина. Я также могла сбежать, когда Хаггерти сказал мне об этом, но я этого не сделала. Вместо этого я прилипла к земле, как выплюнутая жвачка.

Я виновата. Я здесь из-за себя. И я ничего не могу сейчас сделать, чтобы изменить это.

Я бросаю взгляд на чемодан, стоящий передо мной, чемодан, который доставили, пока я спала, чемодан, который наконец-то вернулся домой после моего воображаемого месяца в Праге.

Этот предмет багажа — продолжение истории, которую, по настоянию Хаггерти, мы будем рассказывать.

Каждый предмет одежды в этой ярко-оранжевой сумке подобран с учетом моего телосложения. Как? Откуда они узнали о моем размере груди, моем предпочтительном стиле нижнего белья или о том, что я ношу обувь седьмого размера?

Это безумие на уровне преследования. Мне нужен судебный запрет, срочно.

— Одевайся. Нам нужно посетить торжественное мероприятие, и они настояли, чтобы ты там была. Тебе нужно сыграть смущенную будущую невесту. — Хаггерти стоит слишком близко, чтобы чувствовать себя комфортно в маленькой спальне, в которую меня привели. Спальня с двуспальной кроватью у одной стены и серым рваным ковриком, расстеленным на бетонном полу. Стул перевернут на бок, демонстрируя отсутствующую ножку. Это место — настоящая свалка.

— Ты можешь отойти? Серьезно, неужели мама не научила тебя хорошим манерам? Личное пространство. Купол защиты человека. Ты вторгаешься в мое.

Дыхание Хаггерти продолжает щекотать мне шею.

— Я не шучу. Я в двух секундах от того, чтобы сойти с ума и взорваться. Дам тебе коленом по яйцам. Я знаю приемы самообороны. Хия.

Хаггерти смеется так, словно ограбил банк средь бела дня, а за ним никто не проследил.

Ну и засранец.

Я бы точно смогла поставить его на колени, если бы захотела. Хия, ублюдок.

— Отойди, — говорю я сквозь стиснутые зубы и делаю шаг назад, сокращая расстояние между тем местом, где я стою, и кроватью.

— Надень черное платье. И черные туфли на высоких каблуках.

— Я не буду этого делать. Я не ношу каблуки. Я не из таких…

— Не спорь. Просто надень эту чертову одежду, женщина.

Женщина? Женщина? Я покажу ему «надень эту чертову одежду», прямо в его раздутое горло своим железным кулаком.

— Приступай сейчас же.

«Такой властный», — думаю я, усмехаясь, хватаю платье, сложенное на чемодане, и бросаю его на покрывало, которое выглядит так, словно его не стирали целый год. Оно цвета яичной скорлупы, но у меня такое чувство, что когда-то оно было белоснежным. Пот, грязь, клетки кожи… отвратительно. Меня начинает тошнить. Эти люди не просто свиньи, они живут как свиньи. Бьюсь об заклад, у них обоих генитальный герпес, и именно поэтому они такие нервные.

— Нам нужно прояснить нашу историю. Будут задавать вопросы. — Хаггерти отходит к противоположной стороне кровати.

Свали уже.

Утащи уже свои лобковые волосики куда-нибудь в другое место.

— Ты можешь просто прогуляться, ну, знаешь, отвалить от меня?

— А ты можешь просто делать то, что тебе говорят?

Я качаю головой.

Хаггерти прикладывает ладонь к виску и трижды хлопает себя по лбу, бормоча:

— Вот почему я решил остаться холостяком. У женщин на все есть ответ.

Чертовски верно подмечено. Мы намного умнее вас, обезьян.

— Ты можешь выслушать нашу историю? — Хаггерти опускает руку на бедро. — И могла бы ты просто запомнить ее, чтобы мы пережили этот ужин… это все, о чем я прошу?

Я могла бы. Я могу, но на своих условиях.

— Если я сделаю все, что ты скажешь, ты позволишь мне уйти домой?

— Нет.

— Агрх. — Я откидываю голову назад и закрываю глаза, но попытаться стоило.

— Ты собираешься слушать?

— Хорошо. — Я открываю крышку чемодана и заглядываю внутрь.

— Ладно, хорошо. Итак…

— Здесь нет никакой косметики. Почему я должна быть в красивом атласном платье и на высоких каблуках, но без макияжа? Что-то не сходится.

Хаггерти пожимает плечами.

— Где моя сумка? Та, что была у меня с собой. У меня там есть блеск для губ.

— Ее нет.

— Нет? Что значит нет? — Мои глаза сужаются в замешательстве. В этой сумке бабушкины часы. Он не может просто выбросить их, как ненужный хлам. Эти часы очень важны, и именно по этой причине я оказалась в городе.

— Она осталась у нашего куратора, человека, который принес нам твой чемодан. Она тебе не нужна. Но спасибо, теперь я знаю, где был мой телефон.

— Ты его уронил.

— Я так и понял, и поэтому ты побежала за мной, верно?

Я киваю.

— Что ж, теперь это кажется более разумным.

Более разумным? Иначе зачем бы я побежала за ним? Из-за торта? Я не настолько тупа.

— Мы придумали тебе новую личность. Пока мы не думаем, что кто-то знает, кто ты на самом деле, так что, пока у нас получится скрывать ее, будем это делать. Так все работают под прикрытием.

— Значит, Джо Хаггерти — это не твое настоящее имя? — Я упираю руки в бока и поджимаю губы.

— Нет.

— И как тебя зовут на самом деле?

— Если бы я тебе сказал, мне пришлось бы убить тебя.

— Ха. Конечно, ты бы убил. Откуда я вообще могу знать, что ты полицейский?

— Я детектив Федеральной полиции Австралии. Не просто полицейский.

— Покажи мне свой значок.

— Не могу. — Хаггерти закатывает глаза.

— Почему?

— Потому что я работаю под прикрытием. У меня нет при себе значка, чтобы показывать его всем.

Я опускаю руки и фыркаю:

— Все, я ухожу. Ты можешь надеть черное платье и туфли на каблуках, как у проститутки, — бьюсь об заклад, они будут смотреться на тебе потрясающе, — а после можешь идти нахрен. — Я поспешно отворачиваюсь, но едва успеваю сделать шаг, как Хаггерти обхватывает меня руками за грудь. Он несет меня задом наперед, пока не оказывается на кровати, а я не сажусь к нему на колени.

— Отпусти меня, здоровяк. — Я отвожу руку назад.

Он быстро сжимает мое запястье:

— Успокойся.

— Нет. — Я извиваюсь и сопротивляюсь, но он слишком силен.

— Прекрати, или прижму тебя к кровати. Это будет нетрудно.

Я не останавливаюсь. Он толкает меня вниз и с легкостью прижимает к матрасу. Я словно беззащитная тряпичная кукла перед созданным из кирпича ублюдка.

— Хия! — кричу я.

— Может уже прекратишь это?

— Я отделаю тебя.

Его большие ладони быстро поднимают мои руки над головой. Он обхватывает меня за талию и наклоняется ко мне всем телом.

— Жизнь или смерть, помнишь? — Его рот слишком близко к моему.

— Я готова рискнуть. Я ведь понятия не имею, кто ты такой.

— Я не могу позволить тебе это сделать, потому что моя жизнь в твоих руках так же, как и твоя в моих. Если ты исчезнешь, клянусь тебе, что я тоже исчезну, без следа. И мне совсем не нравится такой исход. Я не собираюсь становиться из-за тебя приманкой для акул.

— Это не моя проблема. — Я вздыхаю. — А теперь отвали от меня, язычник. Я иду домой.

— Я свяжу тебя.

— Хотела бы я посмотреть, как ты это сделаешь.

— Что у вас там происходит? — спрашивает Бретт из коридора. — Надеюсь, вы двое на самом деле не трахаетесь. Мы притворяемся. В реале мы не ебем цыпочек, которых защищаем, Джо.

Хаггерти отводит от меня взгляд. Поворачивает голову в сторону двери, где Бретт прислоняется к косяку:

— Она пытается уйти. Чертовы женщины.

— Связать ее? — Бретт предлагает это с такой обыденностью. Как будто связывать людей — это не такое уж и важное дело.

— Придется. Она не оставляет мне выбора. — Похоже, Хаггерти не блефует.

— Я принесу веревку.

Что принесет Бретт?

— Нет, нет, нет. — Они не шутят. Во мне пульсирует страх. Мне не нравится, когда меня сдерживают. Если я буду связана, у меня начнется сильная паническая атака.

— Ну, одевайся, маленькая леди, или я возьму веревки, — угрожает Бретт.

— Отлично. Я сделаю все, что ты захочешь. Только не связывай меня.

Взгляд Хаггерти встречается с моим:

— Видишь? Было не так уж трудно, правда?

— Сколько тебе лет? — интересуюсь я. Он большой, он любит командовать, и он взрослый.

— Мне тридцать пять.

— А Бретту?

— Сорок. Почему спрашиваешь?

— Просто хотела узнать, сколько лет двум мужчинам, которые держат меня в плену, чтобы, когда я увижу настоящего полицейского, я могла предоставить ему как можно больше информации о вас двоих. Тогда он сможет посадить вас обоих в тюрьму за похищение.

Хаггерти улыбается:

— Я из полиции.

— Но, по-моему, ты сказал, что детектив, а не просто полицейский.

— Я и есть детектив.

— Не знаю. Кажется, будто ты изо всех сил стараешься сохранить правдивость своей истории. — Я ухмыляюсь. — Честно говоря, думаю, что ты торговец людьми, маскирующийся под копа. К твоим обвинениям добавится еще и то, что ты выдаешь себя за представителя закона. — Вообще, не думаю, что он торговец людьми. Однако я знаю, что он что-то скрывает от меня, и хочу, чтобы он рассказал мне об этом. Скажи же мне правду — всю.

Хаггерти смеется:

— Одевайся. — С этими словами он отпускает мои запястья и встает.

Я до сих пор понятия не имею, где на самом деле нахожусь. В этой комнате нет окон, как не было их ни в гостиной, ни в комнате с камерами видеонаблюдения.

Однако при первой же возможности, в первый же момент, когда за мной не будут наблюдать ястребом, я сбегу и вернусь домой, нравится им это или нет.