Пик Доротеи

32

— Ах, вот и он! — вскричал Лео, увидев вышедшего из-под лип человека. Надеж приподнялась на локте, и Бауэр повернулся от столика, на котором разложены были листы бумаги, придавленные круглыми плоскими гальками. Самсон занимался буфетом, он только что откупорил шампанское и бокал протягивал Штеттеру.

Клаус помахал им рукою. Он приблизился, насколько позволял край парапета.

— Где же ваши прекрасные компаньонки? — говорил капитан швертбота Lermontoff, сложив рупором руки.

Клаусу не давался шуточный тон.

— Нора не может улететь в Рио! — крикнул он. — Доротея пропала.

— Что вы этим хотите сказать? — спрашивал Лео, и голос звучал его странно, утробно.

Клаус развел руками. Сделав приглашающий жест в сторону коттеджа, он сам отправился туда, минуя фонтан, остановившись на миг у бронзовой купальщицы, которую сталкивал в воду — стоит ли напоминать? — козлоногий мальчишка.

В доме не изменилось ничего за эти два дня, хотя показалось, что он отсутствовал месяц. Отрезки времени длятся, а края их словно пропасти. Или вершины, кому как повезет.

Телефон зазвонил, и Клаус к нему бросился.

— Говорит Меклер, — услышал он симпатичный голос с хрипотцой. — Вы появились. Мне только что звонил Лео. Что с Доротеей? Впрочем, я спущусь сейчас к вам.

Столовая наполнилась ими. И Элиза пришла, — ее позвал, разумеется, дирижер, сама бы бывшая флейтистка не осмелилась. Самсон внес корзину с провизией и бутылками, Бауэр топтался у входа с папкой бумаг, Штеттер тут же уселся. Пианистка Семенова шла следом, никак не попадая рукой в рукав платья, которое надо было еще застегивать на длинный ряд пуговиц, а потом она вспомнила, что цветочки купальника просвечивают сквозь него, и она застеснялась.

Лео перебирал свои связи в мире полиции, такие у него тоже водились. Собственно, жизнь состояла из связей — из нитей, протянутых во все стороны мира, и посередине в родовом своем доме жил он с котом и собакой. Толстый канат шел отдельно к Бауэру, и от него тоже отходили нити, веревки и даже лестницы вверх и вниз. Но он не спешил. Может статься, у Доротеи были резоны исчезнуть? В конце концов, Клаус и она знакомы не слишком давно и ничем, кроме ощущений, не связаны.

— Надо искать! — твердо и решительно произнес Меклер.

— А что сказала Нора? — спросил Штеттер.

— Она не успела… — мямлил Клаус. — У нее кончилась батарейка… Я успел лишь сказать…

— Вспомним Декарта, — сказал примиряюще Штеттер, и Бауэр покачал головой в знак уважения к учености капитана. — Рассудим. Во-первых, времени прошло очень мало. Во-вторых, решение женщины отлучиться могло быть спонтанно, под влиянием слова, жеста, известия. Не так ли, Клаус? Она ведь не ушла в состоянье обиды и стресса?

— Дело в том, что я не уверен. В момент последнего разговора я не знал еще многого…

— Позвольте, господа, — вдруг вмешалась Элиза, и все к ней повернулись почти испуганно, — я приготовлю кофе. Клаус, у вас найдется небольшое количество этого бразильского зелья?

Все облегченно вздохнули. С места возможной катастрофы открылся выход к мирной повседневности.

— Если б Доротея пошла в лес и не вернулась, тогда нужно бить тревогу! Искать! А она ведь, в конце концов, среди людей.

— Фактор времени! Нужно дать ему пройти, — вдруг сказал Бауэр с торжественностью почти ватиканской. — Всё само прояснится, а мы не совершим преждевременных действий, последствия которых ощущались бы еще долго.

Среди посуды Клауса нашлось только шесть одинаковых чашечек, и он взял себе стаканчик, чтобы не выделить, обделяя, кого-нибудь из гостей. А хозяин может позволить себе отличиться.

Он анализировал свою печаль, стараясь ее если не изгнать, то хотя бы сделать полезной для души. Исчезновение Доротеи обнаружило ее место, возникшее в его жизни. Они становились молекулой. И однако ни природой, ни Творцом не предусмотрено, чтобы мужчина и женщина, встретившись, уже не разлучались бы и умирали вместе. Конечно, люди об этом мечтали и даже возвели в закон, увы, павший. Как всё человеческое.

— Мужчина и женщина образуют молекулу, — сказал он. — Новое вещество.

— Повторение есть лейтмотив, — отозвался Меклер. — А он создает произведение. Чтобы чувствовать, надо вернуться и повторить, узнавая встреченное. Вот источник радости: возвращение.

— Домой, — шепотом добавила Элиза.

— Неплохо бы и закусить, — вмешался Штеттер, слушавший вполуха, оставаясь в радужном настроении удачного дела, довольный тем, что и Бауэр одобрил его выбор пианистки в качестве матери будущего наследника, — разумеется, косвенно, осторожно, скорее в жестах почтительности, какими мажордом ее окружил, чем на словах, — такой фамильярности он бы себе не позволил.

Пожелание Штеттера не прошло незамеченным.

Содержимое корзин выставили на столы кухонный и обеденный. Элиза занялась посудою, вздыхая по поводу скудности выбора. Лишь бокалов разной формы и вместительности было сколько угодно. Вино в них засверкало, и отменное, хотя бутылки вместо красивых и хвастливых этикеток имели простые наклейки с датой и местом сбора винограда. Правда, на пробках выжжено клеймо не простое: Stätter Estate.

Клаус поднялся в спальню. На подушке лежала ночная рубашка Доротеи с красной каемкой по нижнему краю. В его груди вдруг возник комок и поднялся в горло, стремясь вырваться прочь рыданием. Клаус его подавил.

Голоса гостей раздавались вдали, Лео и Меклер жарко спорили о додекафонии, а Элиза расспрашивала Бауэра о новом сыре, обнаруженном в Румынии. Мажордом хотел начать его производство на альпийской ферме коз и овец. Дело обещало доход. Умноженье богатства было страстью этого молчаливого потомственного протестанта, его симфонией, его женой и детьми.

Их вместе собрало беспокойство о Доротее, а теперь тревога истощалась, как все на свете. Приводившие к ней нити симпатии, не встречая своего предмета, поначалу болезненно переносили отрыв, зарубцовывались, засыхали. Меклер даже подумал, что все-таки постоянство Элизы есть ценность, хотя иной раз и хотелось от него освободиться. И что он делал бы, если б в тот день концерта и успеха Элиза покинула его? Он не был бы столь же мужественен, как Клаус… Лео горевал о Доротее и того меньше, а пианистка испытывала почти облегчение: чем меньше конкуренток ее миловидности и таланту, тем лучше. Только Клаус малодушно предвидел сегодняшний вечер одиночества и печали. «Лишь бы ты была жива», — подумал.

Бауэр посматривал на часы и на Самсона. И наклонился к Лео. Тот покивал головой и тихо распорядился отвезти мажордома в город. Сам он еще задержался с Надеждой, но потом тоже засобирался плыть с невестою на Лермонтоффе. Меклер с Элизою пошли по тропинке мало кому известной, поднимаясь по поросшему хвойными деревьями склону. Там пряталась в буйно разросшейся туе калитка в стене, через которую они попадут в парк, окружающий виллу. Этим входом они редко пользовались, и Элизе пришлось поискать ключ в тихо звенящей связке.