Пик Доротеи

35

Велосипед его дожидался в кустах. И уже дальше Клаус почти летел, надеясь, что навстречу не попадется автомобиль. Тормоз не спас бы его от разгона пятидесяти километров. Его счастье было с ним: он вылетел на равнину, шоссе выровнялось и начало подниматься, и он мог вздохнуть свободно. Там, где начиналась проселочная дорога, ответвлявшаяся от проезжей асфальтовой, к ограде привинчены были почтовые ящики. Клаус устремился и открыл ящик, — чего раньше не делал.

Поверх разбухших от влаги конвертов — и зачем они здесь — лежал один ослепительно новый. Пришедший сегодня.

С картинкой: европейский Фудзи был на ней изображен, то есть Везувий, с такою же романтической дымкой. Адрес, написанный рядом с вулканом рукой Доротеи.

Руки его дрожали.

«Любимый.

Позволь мне назвать тебя так. Правда, я не знаю, насколько это соответствует действительности. Я хочу этим сказать, что в минуту, когда я пишу тебе здесь, в Неаполе, в полупустой гостинице, ты самый близкий мне человек на земле. Раньше я никогда не чувствовала подобной родственности, — не обычной семейной, от которой нельзя убежать, а предельно глубокой, — о ней люди мечтают… впрочем, мечтали бы, если б им рассказали об этом.

Нора тебе всё объяснила, мой дорогой? Очень надеюсь, что ваши отношения достигли уже той интимности, когда секреты более не имеют смысла и места.

Так вот, от общего числа приезжающих к этому врачу пациенток — половина лечений успешна. В какой половине я окажусь?

Библия обнадеживает — в том смысле, что сначала Всевышний удручает бесплодием Сарру, а потом меняет гнев на милость и дарит зачатие. Страстное желание иметь младенца тоже от Бога, не правда ли?

Нора тебе объяснила драму нашей собственности. Положение настолько каверзно, что я боюсь доверить его бумаге, — здесь не в понятиях только, не в фактах и факторах, а еще в полутонах, в том, что мой шанс недостижим без унижения, которого я должна еще желать и принимать добровольно! Нора великодушна, надеюсь, до конца…»

Коттедж был пуст. От Норы осталась записка с «целую» и адресами и телефонами в Рио. «Теперь ты знаешь, почему ты должен приехать», — приписала она.

Он спохватился: у него не осталось никаких фотографий сестер. Ни его самого с ними вместе. Только одна, плохонькая, — в толпе вокруг Меклера после концерта. Нору и Клауса почти скрыл тромбонист Пфицнер, а Доротея стояла несколько скованно, явно не в своей тарелке, выделяясь из кипенья манишек гордой посадкою головы.