20 января 1924, Мариенбад.
Иосифу Турнику,
учителю в Порубе.
Искренно тронут милым приветом детей Порубской школы.
Посылаю школе мой портрет и книги мои на русском и немецком языках.
Скажите детям: в их годы я жил очень тяжело, очень трудно, но уже тогда смутно почувствовал, что все — дурное и хорошее — от человека и для человека.
Чем дальше—тем более ясным становилось для меня решающее значение воли и разума человека, — этик двух источников всех благ, всех радостей и великих деяний мира.
Эта вера спасла меня от гибели, с этой верой я прожил всю жизнь, посильно служа человеку.
Этой крепкой веры я всею душой желаю детям Порубы, детям всей страны Чехословацкой, и да будет она счастлива!
20.I.24.
Marienbad.
23 января 1924.
Прощай, друг!
4 февраля 1924, Мариенбад.
Получил твое — очень хорошее — письмо о Ленине. Я написал воспоминания о нем, говорят — не плохо. На-днях пошлю для печатания на машинке, что прошу сделать скорее, ибо их надобно печатать в Америке, Франции и России.
Писал и — обливался слезами. Так я не горевал даже о Толстом. И сейчас вот — пишу, а рука дрожит. Всех потрясла эта преждевременная смерть, всех. Екат[ерина] Павловна прислала два письма с изображением волнения Москвы, — это нечто небывалое, как видно. Рожков, Десницкий выпускают сборник воспоминаний об Ильиче, получил от них телеграмму. И отовсюду пишут письма, полные горя глубочайшего, искреннего.
Только эта гнилая эмиграция изливает на Человека трупный свой яд, впрочем — яд, не способный заразить здоровую кровь. Не люблю я, презираю этих политиканствующих эмигрантов, но — все-таки жутко становится, когда видишь, как русские люди одичали, озверели, поглупели, будучи оторваны от своей земли. Особенно противны дегенераты Алданов и Айхенвальд. Жалко, что оба — евреи.
На душе — тяжело. Рулевой ушел с корабля. Я знаю, что остальная команда — храбрые люди и хорошо воспитаны Ильичем. Знаю, что они не потеряются в сильную бурю. Но — не засосала бы их тина, не утомил бы штиль, — вот что опасно.
Все-таки Русь талантлива. Так же чудовищно талантлива, как несчастна.
Уход Ильича — крупнейшее несчастие ее за сто лет. Да, крупнейшее.
[…] Тебе — всего доброго, Мария, старый друг. […]
4. II. 24.
1 марта 1924, Мариенбад.
Ваш подбор и перевод сказок чешских — интересен; я предложу издать их Гржебину, который уже издал перевод индийских сказок С. Ф. Ольденбурга и приготовил к печати еще ряд сборников.
Боюсь только, что издаваться эти книги будут нескоро, ввиду издательского кризиса в Германии.
Ответ Гржебина я буду иметь не позже двух недель.
Буду очень благодарен, если Вы пришлете Ваш перевод пьесы Чапека, был бы рад ознакомиться и [с] романом Вашим.
Всего доброго!
1. III. 24.
31 марта 1924, Мариенбад.
31 марта, Мариенбад.
Мой дорогой друг,
пишу на ходу, чтобы в нескольких словах поблагодарить Вас за Ваше чудесное письмо и обратить Ваше внимание на книгу Булгакова о последних днях жизни Толстого, проливающую свет на печальную роль, которую сыграл Чертков.
Я тоже крайне огорчен тем, что Вас здесь нет. Но чувствую я себя очень плохо, подхватил бронхит, от которого никак не могу отделаться; одно меня радует — наконец, получил визу и через два-три дня уезжаю в Неаполь. Может быть, Вы заглянете в Италию проездом из Праги? Написали бы мне в Неаполь, отель Руаяль?
Бесконечно благодарен Вам и за второй том «Очарованной души», который я только что получил, мне его сразу же начнут читать. Жду Вашего отзыва на мою статью о С. А. Толстой.
До свидания, близкий мой друг.
Искренне преданный Вам
5 июня 1924, Сорренто.
5. VI. 24.
Sorrento.
Искренно уважаемая Евдокия Семеновна!
В письмах Владимира Галактионовича ко мне никаких купюр не надо делать. Но, если Вы найдете нужным, поместите два прилагаемых примечания, однако я не считаю их необходимыми.
Эти письма В. Г. еще раз великолепно обнаруживают, как справедлив и непреклонен был Ваш родной человек в его отношениях к людям и как, в то же время, внимателен был он к ним, — редкий человек по красоте и стойкости духа.
Мои о нем воспоминания написаны торопливо и плохо. Я мог бы сказать о В. Г. вдвое больше и лучше. Я это еще сделаю, переработав «Воспоминания», — посылаю Вам их вместе с этим письмом.
Как неутомимый возбудитель этических чувств и правосознания В. Г. был и активнее и ближе к жизни, чем Л. Н. Толстой. Как о художнике о нем никто, кроме Говорухи-Отрока, не написал ничего, достойного его таланта.
Будьте здоровы, Евдокия Семеновна; желаю Вам всего доброго.
Адрес:
Италия, Сорренто.
Не вернуть ли Вам копии писем В. Г.? Могу прислать и подлинники, сохранившиеся у меня.
К письму от 4 апр[еля] 95 г.
Речь шла о «Самарском вестнике»; эту газету издавал и—время от времени—лично редактировал земокий начальник Реутовский; секретарем и постоянным редактором газеты был некто Валле де-Бар, человек темный, клубный шулер, битый за бесчестную игру. Он пользовался в Самаре славой взяточника. Сотрудничал в «С[амарском] в[естнике]» и Рыжов, корреспондент «Московских ведомостей», родственник Саблера. В «С. в» вошла группа марксистов: М. Е. Григорьев, Клафтон, Керчикер, Циммерман-Гвоздев и др. Циммерман — автор нашумевшей книги «Кулачество-ростовщичество»; в книге «кулачество» рассматривалось как прогрессивное явление, концентрирующее капитал.
К письму от 7 авг[уста] 95 г.
Н. П. Ашешов уехал из Самары вдруг, неожиданно, вследствие семейного несчастия, которое, нервно измучив его, мешало ему работать. Газета осталась на ответственности моей, к чему я не считал себя подготовленным и что мне было очень тяжело. Корреспонденция Матова, по недосмотру моему, была напечатана в газете без конца, вычеркнутого цензором, без заключительных, мною приписанных строк, которые освещали событие в Орске иронически. Скукин воспевал в стихах своих губернатора, архиерея; печатался изредка, в «Епархиальных ведомостях». Стихи его были определенно плохи не только по содержанию. Письмо Скукина ко мне заканчивалось полуугрожающим предложением напечатать его. Зная А. А. Дробыш-Дробышевского как неудачного редактора «Волгаря», я был против его приглашения в «Самар[скую] газету» и предлагал пригласить А. И. Куприна из киевской газеты «Искусство и жизнь».
10 декабря 1924, Сорренто.
Дорогой мой друг Иван Павлович,
обрадован вестью о Вас и рассказами о Вашей жизни, о Наташе; очень она милая и смешная на портретике, приложенном Вами к письму. Е[катерина] П[авловна] превосходно рассказывает о ней. Как быстро и хорошо растет молодежь, и какая интереснейшая жизнь у нее впереди!
Не знаю, как и благодарить Вас за «Сартов»! Знаю, что у Вас нет времени на поиски книг, тем более высоко ценю Вашу заботу обо мне. И все-таки обращаюсь с просьбой: если, случайно, Вам попадет под руки:
Блекстед. «История Египта», 2 тома, — купите для меня!
И, может быть, Михаил Константинович не откажется [прислать] какое-либо хорошее, в красках, издание по восточной миниатюре или орнаменту Востока? Это очень нужно для Максима, который склонен все более серьезно заниматься искусством. Такое издание есть, но я забыл автора.
Живу, усердно работая. Написал большую повесть, но — плохо, переделываю.
Недавно перенес отвратительнейший колит и еще по сей день принимаю пепсин. А на-днях — невралгия шейных мускулов терзала меня. Старею. Ноги болят. Здесь — нечто капризное, вроде осени, дождь, ветер и холодновато. Мокро, гулять нельзя. Вечерами играю в карты, в бридж.
Наблюдаю, как распадается фашизм. Читаю эмигрантские газеты, — какая тупая, бездарная злоба, какое иезуитство!
Если б эта публика вернулась на родину, — ну, знаете, много крови пролила бы она!
И Мельгунов был бы начальником охраны несравненным по холодной, садической жестокости.
Заломова видите? Поклонитесь. Тоже и Войткевичу.
Примите сердечный мой привет и спасибо.
10.XII. 24.
Sorrento.
Villa il Sorito.
Пришлите книжку:
X. Бергер. «Парижская богема» («Дневник одинокого»), перевод Б. В. Гимельфарба. Изд. «Пучина», 1925 г., стр. 200, ц. 1 р.
Не вышел ли у Брокгауза — Эфрона 2-й том «Записок Бернуля Диада»?
12 декабря 1924, Сорренто.
Позвольте, Леонид Максимович, потревожить Вас просьбой сообщить мне: не вышел ли второй том романа Сергеева-Ценского «Преображение»?
Засим: судя по некоторым догадкам моим, Вы должны бы знать казанского поэта Радимова, автора интереснейшей «Попиады» и книги стихов «Земные ризы». Слышал, что Радимов выпустил новую книгу стихов, а — где? Не знаю, и потому выписать не могу. Не скажете ли автору, встретясь с ним, чтоб он послал мне книжку?
«Русь» Романова не получил. Выписал от Сабашникова, — не пришла еще. Очень трудно доставать русские книги!
Пришвина не видите? Не вышел ли «Курымушка» отдельным изданием?
Читал очень умную, а потому, видимо, и верную похвалу «Барсукам». Поздравляю!
Крепко жму руку.
12. XII. 24.
Villa il Sorito,
Capo di Sorrento.