Пленницы судьбы

Маргарита Тучкова: смерть и жизнь на Бородинском поле

С юных лет, входя в Военную галерею 1812 года Зимнего дворца, я испытываю невольное волнение, ибо оказываюсь в священном месте: со стен, из золоченых рам, на меня смотрит сколько мужественных, открытых, красивых лиц. Но одно лицо особенно привлекает мое внимание...

Не один я задерживаюсь у портрета генерал-майора Александра Алексеевича Тучкова IV. Ф. Глинка писал о нем: «В этих чертах, особливо на устах и в глазах есть душа! По этим чертам можно догадаться, что человек, которому они принадлежат, имеет сердце, имеет воображение, умеет и в военном мундире мечтать и задумываться». Конечно, мы понимаем, что это посмертный портрет, что приколотая к мундиру медаль 1813 года за участие в войне 1812 года не могла быть вручена генералу, погибшему на Бородино в августе 1812 года, но сам его необыкновенно одухотворенный, даже романтический облик художник Доу (или его помощники), конечно, отразил верно. Примечательно, что среди героев, чьи портреты помещены в этой галерее, есть немало однофамильцев, которым по принятой в армии традиции по старшинству службы присваивались номера, но Тучков IV имел в армии не однофамильцев, а родных братьев-генералов. Сразу три брата Тучковы: Николай, Павел и Александр запечатлены кистью Доу в портретной галерее 1812 года (еще один брат, Сергей, тоже генерал, находился на юге в Дунайской армии и поэтому не воевал с Наполеоном и не попал в галерею).

Как все началось? В 1806 году в Москве полковник Александр Тучков обвенчался с прелестной девушкой из русской аристократической семьи. Ее звали Маргарита Михайловна Нарышкина — фамилия более чем знаменитая в русской истории. Молодые были счастливы, но родители невесты при этом сильно нервничали. Дело в том, что за девять лет до этого, еще в 1797 году, шестнадцатилетняя Маргарита вышла замуж за некоего Павла Ласунского, который оказался мотом, бабником и гулякой. Вскоре Маргарита пожаловалась на своего мужа родителям, и те, пользуясь огромным влиянием в обществе, устроили дочери развод, что вообще-то было нетрудно — скверная репутация Ласунского была всем известна. Маргарите официально был даже возвращен статус «девицы Нарышкиной». Сердечная рана у молодой женщины затянулась быстро, и она, встретив как-то раз в 1805 году, на балу, молодого офицера Александра Тучкова, без памяти влюбилась в него, что и не удивительно: у Тучкова был такой романтический, мужественный облик! Он родился в 1777 году, и к 1806 году ему не было и тридцати лет. Он начал службу, как и его братья, в артиллерии, быстро проявил себя как дельный офицер. Во времена правления Павла I Тучков, подобно многим его современникам, совершил длительную поездку по странам Западной Европы, причем в мае 1804 года оказался в Париже и присутствовал при церемонии провозглашения Наполеона Бонапарта императором. Вернувшись в Россию, он получил в свое командование Муромский пехотный полк, с которым и участвовал в той войне с Наполеоном, которая принесла России позор Аустерлица 1805 года. Когда влюбленный в свою избранницу Тучков посватался к Маргарите, родители ее, напуганные столь скандальным предыдущим браком своей дочери, молодцу отказали, и он вновь уехал на войну — начиналась кампания 1806 года против французов.

Тут-то он и покрыл себя славой. Как писал о нем его начальник генерал Бенигсен, Тучков в сражении против французов при Голымине «...под градом пуль и картечи действовал как на ученье», то есть спокойно и хладнокровно. Его удостоили ордена Георгия 4-й степени. Это была выдающаяся воинская награда. После этого родители Нарышкиной отказать такому заслуженному офицеру уже не могли — в Москве сыграли свадьбу. Потом снова наступило время походов — это была новая кампания против французов 1807 года, и снова за мужество в бою Тучков удостоился ордена Святого Владимира 3-й степени.

Не прошло и года, как Тучков ушел на очередную, на этот раз русско-шведскую (1808 — 1809), войну. И тут его молодая жена, вместо того чтобы махать чепчиком с крыльца и лить слезы, переоделась в солдатский мундир, вскочила на коня и под видом денщика (вспомним Надежду Дурову!) последовала за мужем в тяжелейший зимний поход через Ботнический залив, в котором морозы, обледенелые дороги, неверный лед залива, были даже более опасны, чем пули и ядра слабой шведской армии. Маргарита выдержала это испытание, став настоящей боевой подругой свежеиспеченного генерал-майора, вернувшегося с двумя новыми орденами и славой отважного полководца. В 1811 году Маргарита родила сына Николая, так что с началом войны 1812 года с Наполеоном она уже не могла следовать, как прежде, за мужем. Маргарита проводила его только до Смоленска, а потом вернулась к родителям в Москву. Вскоре русская армия (а вместе с ней и 1-я бригада Тучкова) начала отступать, и в сражении под Смоленском семья Тучковых понесла первую потерю: командуя в бою своей бригадой, брат Александра генерал-майор Павел Тучков III был тяжело ранен штыковым ударом, изрублен саблями, и только звезда ордена, которую враги заметили у него на груди, спасла ему жизнь: его взяли в плен, и раненый был доставлен к Наполеону, который, в знак уважения к мужеству Тучкова III, вернул ему шпагу и отправил его во Францию.

А потом настал день Бородина — 26 августа 1812 года. Так случилось, что Александр и его старший брат генерал-лейтенант Николай Тучков I оказались со своими частями недалеко друг от друга — на левом фланге русской армии, у Семеновских флешей, где было особенно жарко. На исходе дня, почти одновременно, оба брата были смертельно ранены: Николай Алексеевич, который в критический момент возглавил контратаку своего 3-го пехотного корпуса, и Александр, который также пал со знаменем в руках впереди своего Ревельского полка. Николая вынесли с поля битвы тяжело раненного пулей в грудь, и он скончался уже после сражения. Судьба же Александра оказалась страшнее: французская бомба — начиненный порохом чугунный шар — попала в носилки, на которых солдаты выносили раненого командира, и от его тела ничего не осталось — оно исчезло, растворилось в этом аду...

Маргарита узнала о несчастье в самом начале сентября. Тогда во многих дворянских и крестьянских семьях выли вдовы — потери русской армии на Бородинском были ужасающи, невиданны по тогдашним масштабам. Свекровь Маргариты, мать генералов Тучковых, получив весть о судьбе трех своих сыновей, разом и навсегда ослепла. Маргарита, бежавшая вместе со всеми из Москвы, держалась два месяца, но когда получила письмо начальника Александра, генерала Петра Коновницына, вдруг решилась на необычайный поступок: быстро собралась и отправилась... на поле битвы. Дело в том, что Коновницын к своему письму приложил карту, указав крестиком точное место гибели Тучкова IV. И в голове Маргариты засела мысль, что она, может быть, найдет, узнает останки мужа и сумеет по-христиански предать их земле.

Ныне невозможно даже представить себе то, что увидела эта женщина на поле брани. Русская армия отступила ночью, не захоронив погибших и только взяв раненых (двадцать тысяч из них, по приказу Кутузова, оставили в Москве, и они почти все погибли в страшном московском пожаре), а французы наутро тотчас двинулись следом за русскими к своей вожделенной цели — к Москве. Словом, в начале ноября, когда Маргарита приехала на место сечи, поле было усеяно примерно пятьюдесятью тысячами гниющих трупов, исклеванных птицами, объеденных волками, ограбленных мародерами, застывших в самых разнообразных позах среди десятков тысяч трупов лошадей. Два дня подряд вместе с монахом соседнего Лужицкого монастыря Маргарита искала останки мужа, но ничего не нашла: только напичканное свинцом и чугуном жуткое месиво из земли, останков человеческих тел и оружия. Ей пришлось вернуться домой. С трудом она выдержала это страшное испытание, а потом вдруг решила: раз похоронить Александра по-христиански невозможно, то нужно прямо на том месте, где растворилось в земле его тело, построить церковь-усыпальницу и надгробье. Она продала свои бриллианты, получила еще десять тысяч рублей от узнавшего о ее намерении императора Александра I, местные помещики отдали землю под церковь бесплатно. Вскоре Маргарита принялась за строительство. Зная, как в России могут воровать, она поселилась с сыном и его француженкой-гувернанткой возле стройки в небольшом, специально построенном для нее домике, ведала стройкой. Она жила там, в этом доме скорби на поле смерти до тех пор, пока к 1820 году Спасская церковь (по имени иконы Спаса Нерукотворного, которую подарил ей на прощание уезжавший в армию муж) не была закончена.

К этому времени сын Николай подрос, мать его обожала, ибо с каждым месяцем в нем все явственнее проступали столь дорогие для Маргариты черты Александра. Тогда вместе с сыном она переехала в Петербург, где мальчика приняли в Пажеский корпус. Казалось, жизнь выравнивается, всесильное время залечивает раны. Но наступил роковой для семьи Маргариты 1826 год. По делу декабристов в Сибирь, на каторгу пошел ее младший брат Михаил Нарышкин, потом, не выдержав испытания судьбы, умерла ее мать, а следом за ней неожиданно скарлатина унесла и пятнадцатилетнего Николая. Вне себя от горя Маргарита привезла тело сына на Бородинское поле, похоронила его в склепе Спасской церкви и вновь поселилась в старой избушке, где провела раньше столько лет. Она сходила с ума, по ночам выбегала в темноту — Маргарите казалось, что сын и муж зовут ее. Порой же ее находили в склепе запертой изнутри, без чувств. Страдания казались ей невыносимы: «День походит на день: утреня, обедня, потом чай, немного чтения, обед, вечерня, незначащее рукоделье, а после короткой молитвы — ночь, вот и вся жизнь. Скучно жить — страшно умереть», — написала она тогда своей подруге.

Так продолжалось до тех пор, пока к ней не приехал митрополит Московский Филарет, который считался «общепризнанным церковным авторитетом, какого после него не имела Россия» (слова великого князя Николая Михайловича). Это был святитель редкой учености, праведности и несравненных человеческих достоинств. При личной встрече с Тучковой он сумел внушить ей очевидную для истинного христианина мысль, что, так изводя себя, она ведет, в сущности, жизнь недостойную, нехристианскую, что она забывает: ее острая душевная боль — лишь частичка общей боли народа. Ведь кругом столько горя, столько таких же, как она, потерявших отцов, мужей, сыновей на этом самом поле, вокруг столько сирот и несчастных людей, и нужно отдать себя служению им, страждущим, ибо она имеет несравнимые с другими возможности.

В тот момент как будто пелена спала с ее глаз, и Маргарита энергично взялась за дело: для начала образовала вокруг церкви вдовью общину. Служить другим Маргарите оказалось непросто — по своему характеру она была эмоциональная, порывистая, воспитанная в роскоши, не имела ни хозяйственной сметки, ни опыта, ни умения общаться с простыми людьми. Но постепенно жизнь возглавляемой ею общины наладились, и в 1833 году вокруг построенной ею церкви образовалось Спасо-Бородинское общежительство, которое Тучкова финансировала за счет своих доходов с имения, а также пенсии. Здесь Маргарита и постриглась в монахини под именем Мелании, а в 1840 году стала настоятельницей образованного на месте общежительства Спасо-Бородинского женского монастыря, в котором и дожила до своей смерти в 1852 году. Когда в 1838 году на Бородинское поле, к открытию памятника погибшим воинам, прибыл император Николай I, он встретился с Тучковой, которую пригласили на торжество: Николай сказал, что она опередила всю Россию в деле увековечения памяти павших на поле Бородино. Были устроены красочные маневры армии, множество гостей посетили места сражения. Но монахиня, для которой это поле было не местом экскурсии, а юдолью, не выдержала и слегла. Государь навестил больную и на прощание спросил, что он может сделать для нее. И тогда Тучкова попросила об одном — отпустить на волю брата Михаила. Вряд ли эта просьба понравилась царю, но отказать монахине в том месте и в тот момент он не смог... Вскоре брат вернулся с каторги, а запомнивший эту необычайную женщину царь даже пригласил ее быть восприемницей своей внучки.

Маргарита Тучкова не была святой, она не совершала чудес, не исцеляла больных и даже не была внесена в церковные анналы как праведница и страстотерпица. Но на самом деле она была и праведницей и страстотерпицей, точно так же как и тысячи других русских женщин, которые потеряли близких и, творя добро, остались верными их памяти до конца. Она, как и эти женщины, лишь несла свой крест — как умела — и, наверное, до своего смертного часа не ведала сомнений на избранном пути, как некогда и ее муж в свой смертный час, на этом же самом месте, у Семеновских флешей 26 августа 1812 года.