Пленницы судьбы

Мария Павловна: муза Веймара

В начале XIX века подряд три несчастья потрясли династию Романовых: весной 1801 года в результате переворота был убит заговорщиками Павел I, почти одновременно с ним в Венгрии умерла Александра Павловна — старшая дочь императора Павла и императрицы Марии Федоровны, а в 1803 году скончалась еще одна их дочь — Елена Павловна. Смерть двух дочерей потрясла вдовствующую императрицу Марию Федоровну и вступившего на трон в 1801 году ее старшего сына императора Александра I.

Прежде чем выдать замуж третью дочь — Марию, императрице-матери стоило подумать — неужели и эта, так же как ее сестры, уедет, чтобы умереть! Не такое будущее дочерей мечталось их матери. Впрочем, глядя на Марию, сердце императрицы успокаивалось — девушка была совсем не похожа на субтильную Сашу и Элен. «Мария. Вот этой надо было родиться мальчиком, — писала 18 сентября 1790 года Мельхиору Гримму Екатерина II, — привитая ей оспа совсем ее изуродовала, все черты лица погрубели. Она сущий драгун, ничего не боится, все ее склонности и игры мужские, не знаю, что из нее выйдет. Любимая ее поза — упереться обоими кулаками в бока и так она расхаживает».

Да, Мария не была похожа на своих ангелоподобных сестер, и, может, поэтому она, родившаяся в 1786 году, стала любимицей своего отца Павла Петровича: характер у девочки был батюшкин — решительный, вспыльчивый... Но Мария не выросла драгуном, не стала подобием Надежды Дуровой. Генеральша Ливен — незаменимая воспитательница всех царских дочерей — обломала неподатливую природу Марии, и вся огромная энергия девочки вдруг нашла выход в музыке. И вот Екатерина написала Гримму снова: «Вечером я отправляюсь на домашний концерт. Елизавета (жена Александра Павловича, будущая императрица. — Е. А.), Александра и Елена будут петь, а аккомпанировать им на фортепиано будет Мария, которая удивительно любит музыку... Сарти (придворный композитор. — Е. А.) говорит, что у нее замечательный музыкальный талант, и, кроме того, она очень умна, имеет способности ко всему и будет со временем преразумная девица...»

На этот раз императрица попала прямо в точку. Она не дожила до того момента, когда музыкальная и умная Мария стала звездой одного из самых блистательных интеллектуальных салонов в Европе. Это был салон при герцогском дворе в Веймаре...

Удивительное это место в Германии. Крошечное Великое Саксен-Веймарское и Эйзенахское герцогство само по себе было незначительно в политическом и экономическом смысле, а сколько важных для мира, Германии событий, столько великих имен осталось в его истории! Все, может быть, началось с того дня в 1708 году, когда в местную капеллу на должность органиста был приглашен молодой Иоганн Себастьян Бах. А до него придворной капеллой руководил выдающийся композитор и органист Георг Телеман. А потом в Веймаре появилась прелестная герцогиня Анна Амалия, рано овдовевшая и сделавшая свой крошечный провинциальный двор в городке на берегу озера Ильма средоточием высокой культуры. Потом ее дело продолжил сын Карл Август и особенно — его просвещеннейшая супруга Луиза — свекровь нашей Марии. «Веймар, — писал князь Мещерский в 1808 году, — назывался германскими Афинами. Философы, поэты, художники, литераторы толпились вокруг принцессы Амалии, женщины великого ума и возвышенного сердца. Она была волшебницей, привлекавшей и вызывавшей гениев. То была германская Медичи, которая заимствовала у своих итальянских совместниц одни их добродетели». Это истинная правда! В Веймаре поселился основатель немецкого Просвещения Кристоф Виланд, а потом сюда пригласили историка Иоганна Гердера и — самое главное — великого Иоганна Вольфганга Гёте. Он прожил в Веймаре шестьдесят лет! Тут он получил полную свободу для творчества. Руководя Веймарским театром, он писал, что герцог «нисколько не связывал мне рук и предоставил мне полную свободу распоряжаться и действовать. Я не обращал внимания на великолепные декорации и блестящие костюмы — я обращал внимание на хорошие пьесы... Хорошими пьесами я поднимал актеров. Ибо разучивание прекрасного и постоянное упражнение в прекрасном неизбежно поднимают человека». А еще через несколько лет Веймарский двор радостно встречал второго титана немецкого Просвещения — Фридриха Шиллера. Его-то пьесы и стал ставить Гёте. Что это значит? Представим себе маленький русский город вроде Звенигорода или Порхова. В нем, в одно время и даже под одной крышей, встречались, дружили и творили бы одновременно Пушкин, Лермонтов, да иногда к ним бы заглядывал из своей Званки Гавриил Державин, чтобы посмотреть новую пьесу Гоголя, которую поставил Пушкин, или послушать музыку Михаила Глинки... Вот что значит для немецкой культуры Веймар того времени! Гёте в шутку говорил, что в Веймаре живет десять тысяч поэтов и несколько жителей. Только что-то не могу представить, чтобы в Порхове, на берегу Шелони, стоял уютный дворец Виттум, куда бы каждую первую пятницу месяца приглашали на музыкальные и литературные вечера всех этих гениев.

В этот оазис культуры и попала наша Мария Павловна. В 1804 году ее выдали замуж за внука Анны Амалии, наследного принца Карла Фридриха. По мнению Марии Федоровны, как и все предыдущие женихи ее совершенных душой и телом дочерей, он был малым добрым, но все-таки «слишком прост умом». Его провинциальная неуклюжесть смешила всех при роскошном русском дворе, но он был трогательным и милым, и Мария без колебаний пошла за него, хотя впоследствии многие замечали неравенство этой пары — рядом с умной, тонкой и деятельной Марией Карл Фридрих поражал утонченных гостей веймарского двора своей глуповатостью и инертностью. Вообще с тех пор, как старшие дочери Александра и Елена были выданы замуж без особого их согласия, Мария Федоровна в матримониальных делах выдвигала обязательное условие: слово невесты — решающее.

После свадебных празднеств в России молодые отравились в Веймар. Приближение русской царевны напоминало приезд персидской княжны: впереди нее целый караван из восьмидесяти телег вез из России драгоценную мебель, посуду, вазы, гобелены — потом оказалось, что драгоценных тканей, привезенных Марией в приданом, хватило на многие годы. Все в Веймаре сгорали от любопытства, ждали «появления новой звезды с Востока». Шиллер даже написал осторожные, дипломатичные стихи на приезд молодой принцессы:

Десять дней Веймар праздновал прибытие молодоженов. Мария в Веймаре всем понравилась. У нее хватило такта, ума упрятать подальше имперскую спесь своей матушки и сочетать, как писал Виланд, «прирожденное величие с необыкновенной любезностью, деликатностью и тактом в обращении» и с прислугой, и с великим Шиллером, который тотчас обратил внимание на начитанность, музыкальность принцессы, а также на твердость ее духа, «направленного на серьезные предметы». Бабушка Анна Амалия тоже была довольна невесткой: «Моя внучка — просто клад. Она принесла нам счастье и благословение. У нее полное отсутствие мелочной гордости. Всякому умеет она сказать что-нибудь приятное и чутко понимает доброе и прекрасное...»

А времена наступили страшные.... Начались наполеоновские войны. Что значило Великое Саксен-Веймарское и Эйзенахское герцогство на карте завоевателя мира Наполеона? «Великое» только в титуле, а в сущности — обломок феодальных времен, маленькая песчинка, которую он мог бы смахнуть одним щелчком. К тому же герцог Карл Август — тесть Марии и сын Анны Амалии — служил в прусской армии. После битвы под Иеной в 1806 году, когда Пруссия потерпела страшное поражение, пришел час катастрофы для Веймара — французские войска захватили его. От разгрома Веймар спасла великая герцогиня Луиза, отважно и величественно встретившая 15 октября 1806 года нового Тамерлана на пороге своего дворца, где она дала кров сотням женщин и детей, которые боялись насилия со стороны завоевателей, разгоряченных только что одержанной победой над пруссаками. Наполеон оценил по достоинству поступок этой незаурядной женщины, которая, в отсутствие бежавших неведомо куда мужчин герцогской семьи, на античный манер прикрыла собой свой дом и отечество, и не подверг герцогство разорению, хотя контрибуцию все-таки наложил. Возможно, что слава «германских Афин» тут тоже сыграла свою спасительную для Веймара роль. Но маленькому герцогству пришлось трудно — его включили в Рейнский союз, который подчинялся Наполеону, и для Марии Павловны пришла пора испытаний. От нее потребовали, в уплату контрибуции, забрать из России оставшуюся там половину приданого, положенного в банк для обеспечения будущего ее детей. Это означало, что деньги эти пойдут французам — врагам России. Мария Федоровна отказала дочери в ее просьбе, как и император Александр I, который в 1807 году писал, что скорбит о положении страны, ставшей «вторым отечеством сестры моей... стонущей под игом французского правления», но не может нарушить указ своего отца императора Павла, который, положив эти деньги в банк, озаботился судьбой и благополучием будущих детей Марии. Тем более очевидно, что «всякая денежная помощь, оказанная Веймару, не замедлит перейти в сундуки неприятеля и будет употреблена на войну, которую он ведет против нас...»

А потом был поход Наполеона на Москву, и крошечная армия Саксен-Веймарского герцогства влилась в Великую армию и вместе с ней летом 1812 года двинулась на Россию. Для Марии наступило время тревожного ожидания. Как-то раз в декабре 1812 года Мария Павловна стояла у окна и видела, как к почтовой станции напротив дворца подъехал странного вида возок — легкая коляска, поставленная прямо на сани, и из него вылезли два французских офицера — один маленький, толстый, другой — худой и высокий. Лошадей перепрягли, и офицеры уехали. Это были Наполеон и бывший посол в России маркиз Коленкур. Они возвращались из русского похода...

А следом пришла русская армия, приехали император Александр, другие братья Марии, потом — ее мать, сестры. Все они часто наведывались в Веймар — там всем было так хорошо... Шли годы. В 1828 году муж Марии стал великим герцогом, а она — великой герцогиней, полновластной хозяйкой Веймара... К этому времени она, пересаженное деревце, уже вросла в немецкую почву Веймара, пропиталась его духом, стала для немцев своей. Великий Шиллер как-то сказал: «Наше отечество там, где мы делаем людей счастливыми». Это сказано как будто про Марию. С ней дружил Гёте, писавший: «Я знаю герцогиню с 1804 года и имел множество случаев изумляться ее уму и характеру. Это одна из самых лучших и выдающихся женщин нашего времени и она была бы таковой, если бы и не была государыней». А Гёте хвалил не всех женщин подряд... Он умер в 1832 году и был похоронен в герцогской усыпальнице, вместе с Шиллером, скончавшимся в 1805 году, и своими коронованными друзьями...

Мария Павловна жила еще долго-долго. Она умерла в 1859 году, испытав в своей жизни страшное потрясение 1848 года. Тогда революция охватила всю Германию, и герцогство чуть не погибло в ее пламени. Оказалось, что вся щедрая благотворительность герцогини, все ее «ссудные кассы», школы для бедных, все ее искренние заботы о нищих, детях бюргеров — ничто в сравнении с бесами революции, вселившимися в души вчера еще кротких веймарцев. Тогда впервые была предпринята попытка провозгласить Веймарскую республику. Потом в 1919 году это словосочетание, после заседания Всегерманского народного собрания в Веймарском театре, станет известно всему миру. Кстати, позже совсем рядом с Веймаром будет построен Бухенвальд...

После смерти в 1832 году великого Гёте, «германские Афины» поблекли, утратили блеск интеллектуальной столицы Германии. Веймарский двор — этот «Версаль в малом виде» — перестал быть таким притягательным для интеллектуалов, как прежде. Гостям, приезжавшим в Веймар — перекресток дорог в Германии, — беседа с глуховатой герцогиней порой казалась скучной, хотя она по-прежнему была умна, деликатна и воспитанна. Карл Фридрих (по прозвищу Кикерике), от которого Мария имела двух дочерей и сына, выглядел нелепо рядом с ней и оставлял по себе у гостей тяжелое впечатление. Француз Барант писал в 1835 году о нем: «Великий герцог более чем неумен: он зачастую нелеп и не знает меры. Мне было и раньше известно, что его речь странна и несвязна. Меня предупреждали о тех неприятностях, которые он постоянно причиняет великой герцогине, тонкий вкус и благородные манеры которой он постоянно оскорбляет».

И все же после смерти дружившего с ней Гёте судьба подарила ей дружбу еще с одним гением из гениев. В 1843 году Мария Павловна пригласила на должность придворного капельмейстера великого композитора Ференца Листа. Мария была необыкновенно музыкальна и постоянно устраивала концерты. Здесь выступали лучшие музыканты Европы, включая Шумана и Листа. Герцогиня постоянно заботилась об уровне Веймарской придворной капеллы. Благодаря усилиям Марии Павловны в Веймаре долго работал композитор и дирижер Иоганн Гуммель. Он умер в 1838 году, и его место долго пустовало. Лист, получив приглашения веймарской владетельницы, с радостью согласился переехать к ней. Хорошее жалованье, оркестр, уютный дом, обширный сад, в котором можно встретить на дорожке добрую герцогскую чету, свобода творить, знать, что тебя ценят, любят, — что еще нужно художнику? Лист ставил на веймарской сцене все, что хотел. Так, он поставил несколько опер Рихарда Вагнера, а его «Летучего голландца», кажется, даже впервые в мире. На Веймарской сцене в 1854 году поставил свою оперу «Сибирские охотники» Антон Рубинштейн. Много Лист сочинял и сам. Там, в Веймаре, родились и были впервые исполнены знаменитые Венгерские рапсодии. У Листа гостил Гектор Берлиоз и множество других великих людей, которых радушно принимали в герцогском дворце... И когда Мария Павловна умерла, стало ясно, что во многом благодаря ей, просвещенной властительнице, цвел этот дивный гений в Веймаре — так она любила и ценила музыку... После ее смерти Лист уехал...